Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть первая (СИ) - Забудский Владимир

Разные источники сообщали о разном количестве потерь среди офицеров SPD с начала операции: пресс-служба SPD стыдливо сообщала о 13 подтвержденных смертельных случаях и затруднялась назвать число пострадавших; по данным городского управления здравоохранения, в больницы поступило не менее четырехсот пострадавших правоохранителей, из которых 27 были доставлены уже мертвыми; журналисты разных изданий сообщали о сотне, трехстах и даже тысяче погибших полицейских. В информационном пространстве царила истерия.

Выйдя с территории завода, с трудом сориентировавшись на местности без навигатора (коммуникатор остался дома, едва ли не впервые за все годы моей жизни здесь), я проследовал к станции электрички, к которой как раз подошла развозка. Не без труда я втиснулся в переполненный грязный пассажирский вагон электрички, в который набилось вдвое больше людей, чем это предназначено конструкцией. Здесь пахло нищетой, старостью, озлобленностью, безысходностью. Можно было услышать голоса на разных языках, но был среди них и английский, и обсуждали, конечно же, ситуацию в городе. Одни и те же слова, полные ненависти, доносились с разных сторон, сливаясь в будоражащий кровь протяжный стон: «скоты», «легавые», «убийцы», «сдохнуть с голодухи», «за людей не считают», «сколько можно терпеть».

Вагон бурлил, словно штормовое море в большом порту — темное, мутное, покрытое масляными пятнами от нефти и дохлой рыбой. Я боялся поднять глаза, чтобы ненароком не встретиться с кем-то взглядом и не выдать в себе того, кому здесь ни место, кто не знает здешней жизни, кто живет в чистоте и достатке по ту сторону, и даже больше — стоит на страже этой несправедливости. Если бы эти люди знали, кто я — они растерзали бы меня прямо в этом вагоне. Они никогда не поверили бы, не стали бы слушать, что я — Димитрис Войцеховский, беженец из маленького поселения Генераторного на краю света. Для них я был Алексом Сандерсом из полиции ненавистного Анклава.

Вырвавшись из душной, охваченной злобой электрички через несколько станций, я был рад, что жив. Толпа пронесла меня сквозь турникет, но я, даже несмотря на свой рост, не мог разглядеть, куда мне идти. Здесь не было чистеньких ровненьких уличек со знаками-подсказками, разделенных аккуратными белыми линиями и бровками на автомобильные, велосипедные и пешеходные дорожки: лишь запруженная народом, транспортом и стихийными торговыми точками площадь, над которой нависали ужасающие безобразные архитектурные конструкции. Бурлящая река народа несла меня куда-то, кто-то пихал мне в лицо какие-то шашлыки из саранчи и бутылки мутноватой питьевой воды, орал что-то на ухо. Я не смог бы остановиться, даже если бы захотел. К счастью, мои карманы были пусты с самого начала — в ином случае они, безусловно, опустели бы во время плаванья по этому бушующему человеческому океану.

— Димитрис! — услышал я знакомый голос, когда уже практически отчаялся определить, где здесь юг, а где север. — Я здесь!

Клаудия махала мне рукой, стоя возле широких ступеней, ведущих вниз, в подземку, рядом с лоточницами, торгующими семечками, носками, кофе с чаем, пирожками с неизвестной начинкой и колбасой из мяса сомнительного происхождения. На ней были легкие темно-синие джинсы, черная футболка и кеды. На шее виднелся серый шарф, используемый, видимо, в качестве лицевой повязки — сейчас он был спущен, чтобы я мог узнать ее. Блестящих длинных волос, которыми, я помню, так восхищалась моя школьная подружка Мей Юнг, не было видно — на голове был невзрачный черный платок. Издалека было заметно, что Клаудия в хорошей форме — результат постоянных физических упражнений и сдержанного образа жизни. На правом предплечье была видна небольшая татуировка в виде какого-то буддистского символа. При моем появлении на лице Клаудии появилась улыбка.

— Я рада, что ты здесь, — пока я колебался, каким образом поприветствовать ее, Клаудия обняла меня, и я почувствовал исходящий от нее легкий аромат каких-то трав и масел. — Прости, что заставила тебя испытать столько неудобств, чтобы добраться сюда.

— Я уверен, что ты не позвала бы меня так срочно без причины, — сказал я, мягко отстраняясь от объятий и нервно оглядываясь по сторонам. — Ты что, живешь где-то здесь?!

— Я покажу тебе, — заверила она, кивнув в сторону подземки. — Идем.

В Новом Бомбее не было метрополитена — «подземкой» здесь называли часть города, находящуюся в подземелье. Среди жителей «зеленых зон» ходили мрачные слухи об этом месте. Мне и в страшном сне не могло присниться, что кто-то из моих знакомых может жить тут. Глубоко вдохнув, я сдержался, чтобы не выказать страх, и осторожно двинулся следом за Клаудией по раскрошившимся ступеням в сторону темных катакомб.

— Ты живешь внизу? — щурясь, чтобы разглядеть что-то в темноте, переспросил я.

— Нет, но это самый быстрый способ добраться до моего… м-м-м… дома.

Клаудия, очевидно, чувствовала себя на здешних улицах намного спокойнее, чем я — то ли следствие опыта, то ли воспитанное ее учением философское отношение к жизни.

— Не бойся, — обернувшись, она ободряюще улыбнулась мне. — Этот район, конечно — не «зеленая зона», но он не так страшен, как говорят по телику. Здесь живут разные люди: хорошие и плохие. Как везде.

— Я не боюсь, — устыдившись, решительно ступил вперед я. — Просто соблюдаю осторожность.

В подземке было очень темно. Немногочисленные лампы, плафоны которых потемнели от дохлых мух и тараканов, были слишком слабы, чтобы вытащить изо мрака здешние закоулки. Казалось, что есть лишь узкая полутемная тропинка посреди бескрайней тьмы.

Бетонные стены, временами выныривая из темноты, скалились торчащими кусками арматуры, остатками содранных объявлений (да кто их может прочесть в таком мраке?!) и безобразным граффити. Под ногами шуршал мусор. Временами пробегали крысы, которые почти не боялись людей. Многочисленные люди тащились в обе стороны по своим делам, другие люди сидели вдоль стен — то ли продавали что-то, то ли просили милостыню, то ли отдыхали.

Я видел множество ответвлений в разные стороны и ступенек, ведущих ниже, еще глубже в недра. Три миллиона жителей не поместились бы на шести квадратных километрах Нового Бомбея, если бы не зарывались все глубже и глубже под землю.

— Что ты здесь делаешь, Клаудия?! — наконец поставил я вопрос ребром, нагнав свою провожатую.

— Можно сказать, что на данном этапе моего пути это место стало моим домом.

— Что за чушь?! Ты ведь жила в Турине, в «зеленой зоне»!

— Да, — грустно улыбнулась бывшая преподавательница английского. — Но обстоятельства вынудили меня покинуть Турин.

— Какие еще «обстоятельства»? Говори прямо, раз уж позвала меня.

— Что ж, я не собираюсь больше ничего скрывать, — пожала плечами итальянка. — Я, пожалуй, не скрывала бы и раньше… ну, если бы ты спросил.

Я почувствовал укол совести из-за того, что давно не связывался с ней, и хотел было пробормотать какое-то оправдание, но Клаудия мягко меня остановила, стеснительно улыбнувшись.

— Димитрис, это просто неудачный выбор слов. Не пойми меня превратно: у меня и в мыслях не было винить тебя в том, что ты мало следишь за жизнью одной из сотен своих старых знакомых…

— Ты вовсе не «одна из сотен», Клаудия, — начал было оправдываться я.

— Дима, я прекрасно понимаю и ценю то, что ты живешь своей жизнью. Я не стала бы беспокоить тебяи будоражить воспоминаниями о прошлом, если бы… м-м-м… если бы не чувствовала себя обязанной сказать тебе вещи, которые скрывала годами.

Тут уж я надолго замолчал.

— Я видела видеозапись, которую ты выложил в Интернет, — через некоторое время произнесла она.

— Это была глупая пьяная выходка! Просто забудь обо всем, что там сказано!..

— Забыть?! — ее глаза на секунду сверкнули, прежде чем к ним вернулось прежнее умиротворенное выражение. — Нет уж, Димитрис, извини, но я не могу забыть этих слов.

Итальянка пристально посмотрела мне в глаза.

— Это правда? То, что ты сказал о Володе… и Катерине… ты точно это знаешь?!