Светорада Медовая - Симона Вилар

Прижав к лицу связанные на запястьях руки, вцепившись зубами в веревки, Светорада завыла от переполнявшей ее боли, заголосила, зарычала, как раненый зверь, откидываясь назад, закачалась в седле, пугая ведущего ее лошадь пленителя.

Азадан, предводитель хазар-ловцов, говорил Гаведдаю:

– Мне не нравится эта женщина! В нее будто вселился злой дух.

Горбатый Гаведдай тоже видел, что со смоленской княжной не все в порядке. Она ничего вокруг не замечала, была как околдована, а ее мерцавшие желтым светом глаза казались пустыми.

Когда ее кормили, она, не замечая того, жевала, когда поили – глотала, когда выводили из лодки или сажали в седло, молча подчинялась, но делала все, словно находясь под мороком. Пожалуй, с ней было даже меньше хлопот, чем с иными пленниками. Тех пришлось связать по двое за шеи, подгонять ударами кнутов и окриками. Жадный Азадан готов был увести почти всех пленных, попавшихся во время набега на Ростов, но потом все же выбрал только более пригодных, отделавшись от слишком маленьких детей и пожилых. Но и с такой оравой людей пробираться через болота и чащи было непросто. К тому же они все время ожидали погони. И хотя Усмар успокаивал, говоря, что ведет их таким путем, где их не скоро отыщут, Гаведдай понимал, что там, где прошло столько народу, следы обнаружатся очень быстро. Вся надежда была на мурому, которым щедро заплатили, пообещав к тому же наградить пленными, если они проведут их к реке. Ах, скорей бы! Там их ждут большие струги, специально предназначенные для перевоза рабов, там есть и торговцы из Булгар,[103] поспешившие сюда в надежде на дешевый живой товар.

Усмар тоже торопился, понимая, что если их настигнут, то его уже ничто не спасет. Да и неприятно было чувствовать на себе злобные взгляды пленников. Особенно его тяготило присутствие Гуннхильд, которую вели, связав в паре с Русланой, и они по очереди несли на руках маленького Взимка. Когда Усмар подошел и сказал, что позаботится о них как о родственницах – ведь он тут не последний человек и хазары прислушиваются к его словам, – Гуннхильд только ответила:

– Мой отец скоро узнает о случившемся, он освободит нас, а тебе вспорет живот и засунет туда ядовитых гадюк.

Усмар ушел. Хорошо еще, что Скафти крепко связан. И хоть тот ранен, но Азадан велел тащить и его, решив, что, когда такой сильный и красивый варяг поправится, он немало получит за него на невольничьем рынке.

Наконец они встретились с муромой, и те, как и обещали, погрузили всех на длинные лодки и сплавили к реке.

Здесь Светораду поместили в шатре на борту большого быстроходного корабля. Гаведдай навестил ее.

– Звездоподобная княжна, – склонился горбун перед безучастно сидевшей на разостланных мехах женщиной. – Теперь вы не будете чувствовать ни в чем нужды, вас будут холить и оберегать.

– Гаведдай? – с удивлением спросила княжна, узнавшая пленителя.

Он закатил глаза и воздел руки.

– Хвала повелителю всего сущего Тенгри-хану за то, что вы вспомнили меня! Теперь я могу быть за вас спокоен. Изволите пожелать чего?

– Сдохни!

Ну, особой милости от своенравной смоленской княжны Гаведдай и не ждал. Главное, что она все же стала проявлять какие-то признаки жизни, а значит, у него появилась надежда, что он привезет Овадии Светораду Смоленскую, а не ее бледный призрак. И горбун с присущей ему хитростью стал уверять княжну, что он не повинен в случившейся беде, что он только обнаружил ее среди пленных и велел позаботиться о ней. Ведь его господин Овадия бен Муниш по сей день грезит о прекрасной смоленской княжне… Вот Гаведдай и решил отвезти столь ценную пленницу своему царевичу.

Светорада ничего не отвечала. Но если ранее она была отстраненной и послушной, то теперь стала проявлять непокорность. Светорада вытолкала из шатра служанку, принесшую ей новую одежду, отказалась есть. А ночью, когда их судно спешно шло по течению великой реки, из шатра послышались ее протяжные крики и плач.

– Пусть покричит, – успокаивал Гаведдая Азадан. – Такое бывает среди пленников, но рано или поздно они смиряются. Жить-то все хотят.

Но Светораде не хотелось жить. Потрясенной горем женщине казалось, что ее существование утратило всякий смысл. Зачем ей жить, когда сердце ее умерло, когда все вокруг превратилось в темную мглу, из которой тянуло холодом потустороннего мира. Княжне было одиноко, горе угнетало ее, и хотелось только одного: уйти вслед за Стемой. Уйти туда, где души влюбленных встречаются в полных цветов и щебета птиц Сварожьих садах.[104]

Светорада по-прежнему отказывалась есть, лежала, свернувшись калачиком и закрыв глаза, погрузившись в полусон-полувидения о своей прошлой счастливой жизни. Только так, отключившись от окружающего, она вновь оказывалась со Стемкой…

Вспомнилось, как после побега они однажды проснулись в каком-то лесу у ручья. Тогда они таились от людей, Стема был серьезен и напряжен, а Светораде, во всем полагавшейся на своего соколика, это начинало казаться забавной игрой. И она только подшучивала над Стрелком, дразнила, пока однажды Стема не повалил ее в траву, и они боролись и дурачились, а потом случайно скатились в ручей. Светорада визжала, Стемка хохотал, они брызгались водой, пока вдруг не кинулись друг к другу, обнялись, стали страстно и упоенно целоваться…

И еще… Ах, эти воспоминания-видения были такими яркими! Сладкими… Она вспоминала, как уже в Ростове, в один из редких приездов Стемы со службы, они решили ночью покататься на лодке и порыбачить. Вот и выплыли на середину Неро, тихого и гладкого в ту безлунную ночь. Они смотрели на огромный купол звездного неба, сияющий в вышине множеством мелких огней, и это было так красиво, что дух захватывало. В застывших водах озера отражались сверкающие огни, и казалось, что они попали в некий неведомый мир, где среди тихой темноты мерцали яркие звезды. Стемка тогда сказал:

– Взгляни, Светка, мы никак на небо заплыли.

Да, с ним она и была на небе. А теперь он ушел туда один…

Светорада медленно поворачивалась, начинала различать над собой полог колеблемого ветром шатра, слышала скрип уключин, вонь немытых тел гребцов, чьи-то грозные окрики и удары бича. Кто-то рыдал. Было душно, ветер врывался в шатер горячими потоками, и скомкавшийся мех шкур под боком давил, вжимаясь в ее грязную, пропотевшую одежду. И еще от мучительных голодных спазмов резало в животе. Пить хотелось… Светорада закрывала глаза, пытаясь вновь отключиться, чтобы не страдать, не мучиться, уйти… умереть…

К ней в очередной раз явился Гаведдай. Его татуированное лицо было озабоченным, он мрачно наблюдал за этой некогда прекрасной и живой девушкой, которая сейчас с ее свалявшимися волосами и в порванной, испачканной чужой кровью одежде совсем не походила на ту, что стала великой любовью и тоской его господина. И Гаведдай смотрел на нее не как на необходимую ему ранее добычу, а как на тлеющую головню, грозящую сжечь его дом.