Цветы на чердаке - Вирджиния Эндрюс

Его громкий голос должно быть напугал его самого, потому что он понизил тон и заговорил более спокойно, но все равно его слова ударяли, словно пули.

— Мама, неважно, унаследуешь ты или нет огромное состояние отца, мы хотим прочь из этой комнаты! Не на следующей неделе, не завтра, а сегодня. Сейчас! Сию' минуту! Ты дашь мне ключ, и мы уйдем далеко прочь. А ты можешь посылать нам деньги, если тебя это заботит, или не посылать, как хочешь, и тебе нет нужды видеться с нами, если таков твой выбор. И это решит все твои проблемы, мы исчезнем из твоей жизни, и твой отец никогда не узнает, что мы существуем, и все, что он тебе оставит, будет принадлежать только тебе.

Мама побледнела от шока. Я сидела на своем стуле, и мой ленч был наполовину съеден. Мне было жаль ее, но свое сострадание я расценивала как предательство. Я закрыла дверь, плотно захлопнула ее, думая о тех двух неделях, когда мы голодали, четыре дня ничего не ели, кроме крекеров и сыра, три дня были совсем без еды, имея только воду для питья. А потом избиения, смола у меня в волосах, но больше всего вспоминалось то, как Крис разрезал свою кисть, чтобы напоить близнецов своей питательной кровью.

И то, что Крис сказал, и как он это сказал, сурово и решительно, было, по большей части, делом моих рук.

Я думаю, она догадалась об этом, потому что кинула на меня острый ранящий взгляд, полный обиды.

— Не говори мне ничего больше, Кристофер. Ведь ясно видно, что ты сейчас не в себе.

Вскочив на ноги, я шагнула в его сторону.

— Взгляни на нас, мама. Замечаешь наш прекрасный, здоровый цвет лица, почти как у тебя? Подольше посмотри на своих младшеньких. Они не выглядят хрупкими, не так ли? Их пухлые щечки совсем не похудели, разве не так? И волосы у них не тусклые, правда? Их глаза — они же не потемнели и не провалились, не так ли? Ты смотришь и все замечаешь, ты ведь видишь, как они подросли, какое у них цветущее здоровье? Если уж тебе не жалко Кристофера и меня, пожалей хоть их.

— Хватит, — завопила она, спрыгивая с кровати, где она сидела, а мы все толпились тесно вокруг нее, как бывало прежде. Она круто повернулась на каблуках, чтобы не видеть нас. Задыхаясь от рыданий, она закричала:

— Вы не имеете права разговаривать со своей матерью таким тоном. Да если бы не я, вы все давно бы голодали на улице.

Ее голос сорвался. Она обернулась по сторонам, бросив на Криса призывный и удрученный взгляд.

— Разве я не делала все что могла, ради вас? Где я повела себя неправильно? Чего вам недостает? Вы знали, что так будет до тех пор, пока не умрет ваш дед. И вы согласились остаться здесь, пока он не умрет. Я сдержала слово. Вы живете в теплой, безопасной комнате. Я приношу вам все самое лучшее — книги, игрушки, игры, лучшие наряды, какие можно купить за деньги. У вас есть хорошая еда, телевизор.

Теперь она повернулась к нам полностью, разведя широко руки в просительном жесте, изображая готовность упасть на колени и обратив умоляющие глаза на этот раз ко мне.

— Послушайте же: ваш дед теперь настолько болен, что он прикован к постели навесь день. Ему даже не разрешают сидеть в кресле-каталке. Доктора говорят, что он не протянет долго, несколько дней или максимум несколько недель. В тот день, когда он умрет, я сама поднимусь к вам и отопру вашу дверь и сведу вас вниз по ступенькам. У меня будет достаточно денег, чтобы послать вас всех четырех в колледж, а тебя, Крис, в медицинскую школу. А ты, Кэти, ты сможешь снова брать уроки балета. Я найду Кори лучших учителей музыки и для Кэрри сделаю все, что она пожелает. И вы собираетесь зачеркнуть эти годы, когда вы столько страдали и терпели, не дождавшись награды — и именно теперь, когда вы почти достигли цели! Вспомните, как вы часто смеялись и говорили о том, что бы вы сделали, получив столько денег в наследство, что не придумаешь, на что их и истратить. Припомните все наши планы… наш дом, где мы могли бы снова жить все вместе. Не бросайте это все в тот самый момент, когда мы вот-вот победим, из-за того, что у вас недостает терпения продержаться еще чуть-чуть. Вы говорите, я развлекалась, пока вы страдали! Да, это так. Но я и заплачу за это все десятикратно!

Должна признать, что я была тронута, и мне уже хотелось отказаться от недоверия. Я склонялась к тому, чтобы поверить ей вновь, однако в глубине души жил смертельный страх и подозрение, что она опять врет. Разве она не говорила с самого начала о том, что ее отец при последнем издыхании… годы и годы он был при последнем издыхании!

Не крикнуть ли тебе в лицо, мама, что мы не верим тебе больше?

Я хотела так ранить ее, чтобы она истекла кровью от этой раны, узнав, как мы страдали от наших слез, изоляции, одиночества, не говоря уже о наказаниях. Но Крис смотрел на меня угрожающе, и я устыдилась. Значит, я не могу поступать по-рыцарски, как он? Смогу ли я открыть рот, не обращая на него внимания, и прокричать о том, как бабушка наказывала нас по пустякам? По непонятным причинам я промолчала. Может быть мне хотелось защитить близнецов, они и так знали слишком много. Может быть я ждала, пока Крис заговорит первый.

Он стоял и пристально смотрел на нее с мягким состраданием, забывая и смолу в моих волосах, и недели без пиши, и тех мертвых мышей, которых он так вкусно готовил с солью и перцем, и даже избиения. Он стоял рядом со MHOIJ, его рука слегка касалась моей. Он весь дрожал в нерешительности, в глазах его была мука надежды и отчаяния, и в этот момент он увидел, что наша мать заплакала.

Близнецы подползли поближе и уцепились за мою юбку, когда мама рухнула на ближайшую кровать, рыдая и колотя кулаками по подушке, совсем как ребенок.

— Ах, какие вы бессердечные и неблагодарные дети, — причитала она жалобно. — Что вам стоит сделать это для меня, вашей собственной матери, для единственного человека в мире, который вас любит! Заботится о вас! Я пришла к вам такая радостная, я была так счастлива вернуться к вам, я спешила сообщить вам добрые вести, чтобы мы порадовались всей семьей! А вы? Вместо этого вы напали на меня с обвинениями. Как это несправедливо! Чего мне стыдиться? Ведь я делаю как лучше, а вы все равно не верите мне!

Она словно опустилась до нашего уровня, плача и уткнувшись в подушку, совсем как я несколько лет назад и как Кэрри только сегодня утром.

И тотчас помимо своей воли мы с Крисом были поражены раскаянием и жалостью. Все, что она говорила, было чистой правдой. Конечно же, именно она — тот единственный человек, который любит нас и заботится о нас, и в ней наше спасение, и наша жизнь, и наше будущее, и наши мечты.

Мы подбежали к ней, Крис и я, и обняли изо всех сил, умоляя о прощении. Близнецы не произнесли ни слова, только смотрели.

— Мама, ну пожалуйста, не плачь! Мы не хотели обидеть тебя! Нам только жаль, честное слово! Мы останемся. Мы верим тебе. Наш дед уже почти что умер, ведь должен же он когда-нибудь умереть, правда?

Но она рыдала и рыдала так безутешно!

— Поговори с нами, мама, ну пожалуйста! Расскажи нам твои добрые вести. Мы все хотим знать, хотим порадоваться вместе с тобой. Мы наговорили тебе всякой всячины потому, что ты покинула нас и не сказала зачем. Мама, ну пожалуйста, пожалуйста, мама.

Наши просьбы, наши мольбы и слезы наконец тронули ее. Кое-как она села и промокнула глаза белым льняным носовым платочком, обшитым по краям пятью дюймами прекрасных кружев и с монограммой буквы «С».

Она оттолкнула Криса и меня, отстранила наши руки, едва касаясь, словно они жгли ее, и встала на ноги.

Теперь она избегала смотреть нам в глаза, в наши умоляющие, взывающие о помощи, заискивающие глаза.

— Откройте эти подарки, которые я выбирала с такой любовью, — сказала она холодно, но в голосе все еще слышались подавленные рыдания. — А потом скажите, думаю я о вас, люблю вас или нет. Скажите мне потом, что мне наплевать на ваши нужды и интересы, что я не стремлюсь удовлетворить малейшую вашу прихоть. Скажите мне тогда, что я думаю только о себе и не забочусь о вас.

На ее щеках остались темные подтеки размазанной косметики. С губ стерлась яркая губная помада. Волосы, обычно уложенные аккуратной шапкой, были растрепаны в полнейшем беспорядке. Она явилась к нам в комнату как некое видение совершенства, теперь же она скорее напоминала сломанный манекен.

Но почему мне все время казалось, что она только актриса, играющая роль, которая ее стоила? Она смотрела на Криса, не обращая ни малейшего внимания на меня. А близнецы — да они могли бы с таким же успехом находиться в Тимбукту, так мало ее волновало их благополучие и чувства.

— Скоро твой день рождения, Кристофер, и я заказала тебе новый комплект энциклопедии, — она перевела дыхание, все еще легко касаясь своего лица и стараясь стереть пятна косметики. — Именно такой комплект ты всегда хотел — просто уникальный, отлично изданный, в переплете из настоящей красной кожи, с золотым тиснением 24-й пробы и с обложкой в полдюйма толщиной. Я пошла прямо в издательство и заказала его специально для тебя. Они внесли в список твое имя и дату, но они пришлют ее не сюда, а то увидит кто-нибудь.