Тонкая красная линия - Джеймс Джонс

Перед тем как Дейл присел на корточки, раздались еще два голоса. Из группы рядовых вышли вперед Долл и Уитт. Оба сели ближе к Беллу, чем к Дейлу. Белл подмигнул им.

Долл, все еще раздосадованный успехом группы Дейла по сравнению с его группой, удивился, почему Белл подмигивает. На кой черт подмигивать? Перед тем как заговорить и выйти вперед, Долл почувствовал, как душа опять ушла в пятки, в глазах поплыли круги. Шевелить языком во рту было все равно что тереть два куска влажной промокашки. У него во рту не было ни капли воды больше четырех часов, и жажда стала такой неотъемлемой частью его существа, что ему казалось: она была вечно. Но Долл понимал, что он так остро чувствовал жажду из-за охватившего его страха. Насмехается Белл над ним, что ли? Он холодно и сдержанно улыбнулся Беллу.

Уитт, сидевший в расслабленной позе слева от Долла и немного ближе к Беллу, ухмыльнулся и тоже подмигнул. Уитт был спокоен. Он твердо решил, когда добровольно вернулся в свою старую роту сегодня утром, что пройдет с ней весь путь. Раз он принял решение, то так и будет, вот и все. По его мнению, это добровольческое задание лишь очередная работенка, которую могут выполнить лишь несколько толковых солдат вроде него. Он достаточно уверен в себе как в солдате и способен позаботиться о себе в любой обстановке, требующей сноровки; а если не повезет и что-нибудь случится, так тому и быть, вот и все. Но он этому не верил и был убежден, что сумеет выручить, а может быть, и спасти многих старых дружков, кое-кто из которых, вроде этого молокососа Файфа, даже не захотел, чтобы он вернулся в роту. Однако Уитт хотел выручить или спасти как можно больше товарищей, даже Файфа, если придется.

Помимо всего этого, Уитт проникся уважением, даже восхищением, к Беллу, когда тот показал свою смелость, подвергаясь смертельной опасности. Уитт, который за время своей службы трижды был капралом и дважды сержантом, умел ценить в человеке смекалку и храбрость. И, несмотря на то, что был скуп на похвалы, теперь он полюбил Белла. Он считал, что Белл, как и он сам, обладает качествами настоящего командира. Вместе они могут много сделать, выручить или спасти многих ребят. Ему нравился Белл, хоть он и бывший офицер. Поэтому он улыбнулся и подмигнул ему в ответ, выражая родство душ, прежде чем обратить внимание на Толла, которого не любил, будь он хоть трижды подполковником.

Подполковнику не понадобилось много говорить — добровольцы находились быстро, и их было много. Сначала вызвались четверо, и не успел он что-нибудь им сказать, как один за другим явились еще трое. Сначала — немолодой второй лейтенант из второй роты, который вполне мог бы быть полковым священником. За ним последовал сержант из второй роты. Потом заместитель командира батальона молодой капитан Гэфф предложил свои услуги.

— Я хотел бы возглавить группу, подполковник, — сказал он.

Толл поднял руку:

— Достаточно, достаточно. Семеро — уже много. Я думаю, на местности, где вам придется действовать, лишние люди только помешают. Знаю, что многие из вас хотели бы пойти, но вам придется подождать другой возможности.

Капитан Стейн, слушая своего командира, внимательно смотрел на него через очки и с удивлением заметил, что он говорит совершенно серьезно и нисколько не шутит.

Обратившись к Гэффу, Толл сказал:

— Хорошо, Джон. Это ваше детище. Вы будете командовать. А теперь…

Коротко и ясно, не упуская ни малейшей детали или возможности, Толл наметил тактику действий группы. Нельзя было не восхищаться его способностями и умением их использовать. Стейн, например, — и он знал, что не только он, — вынужден был признать, что Толл обладает талантом и авторитетом, которых ему самому просто не хватает.

— Почти наверняка вы обнаружите, что бункер охраняют расположенные вокруг пулеметные точки. Но я считаю, что лучше не обращать на них внимания и наступать на сам опорный пункт, если будет возможность. Мелкие огневые точки падут сами по себе, если будет взят этот блиндаж. Запомните это. Все, господа, — закончил Толл и вдруг улыбнулся: — Сержантам вернуться на свои места, а офицеров прошу остаться. Сверим часы, Джон. Первый раз вызовете по радио четвертую роту через… двенадцать минут. Столько времени вам потребуется, чтобы дойти до места.

Когда маленькая штурмовая группа уползала вправо вдоль выступа, подполковник Толл уже был у телефона и вызывал свой штаб. Стейн, сидя на корточках с офицерами, которым приказали остаться, и глядя на своих изнуренных, лишенных воды людей за выступом, размышлял, как далеко они смогут продвинуться вверх по склону, даже если опорный пункт падет. Метров тридцать, может быть? Штурмовая группа скрылась за поворотом холма. Тогда Стейн опять переключил внимание на Толла и группу ротных офицеров, которых осталось только шесть из десяти. А когда штурмовая группа достигла того места, где Белл вылезал наверх, подполковник Толл уже объяснял офицерам свой вспомогательный план на случай, если атака блиндажа потерпит неудачу. Толл хотел провести внезапную ночную атаку. Разумеется, это значило, что сначала надо занять круговую оборону, чтобы приготовиться, потому что Толл не имел намерения отойти вечером, как вчера второй батальон. Вместе с тем, конечно, всегда остается возможность, сомнительная возможность, что штурмовая труппа добьется успеха.

Джон Белл, продвигаясь во главе штурмовой группы из семи человек, не беспокоился, будет ли атака успешной. Он думал лишь о том, что вызвался повести группу обратно. Он не брался принимать участие в бою. Но никто, кроме его самого, не обращал ни малейшего внимания на такую тонкость формулировки. И вот он здесь, не только ведет их к месту, но ожидается, что будет сражаться вместе с ними, и не может уклониться, чтобы не прослыть трусом, подонком. Гордость! Гордость! Какие только идиотские глупости не приходится делать во имя этой проклятой, чертовой гордости! Он не спускал глаз с точки, где за изгибом холма кончался выступ. Было бы просто кошмарным невезением, если бы оказалось, что японцы вдруг решили исправить свою ошибку и поставили здесь несколько солдат, чтобы прикрыть выступ огнем. Он стал бы первой мишенью — большой и жирной. Белл раздраженно обернулся назад и сделал знак другим подойти. При этом он обнаружил нечто странное: он больше не очень тревожился. Изнурение, голод, жажда, грязь, усталость от вечного страха, слабость от недостатка воды взяли свое, но в течение последних нескольких минут — Белл не знал, когда именно, — он перестал чувствовать себя человеком. Из него вычерпали столько различных чувств, что их источник был опустошен. Белл еще ощущал страх, но он так притупился эмоциональной апатией (в отличие от физической апатии), что просто стал чем-то смутно неприятным. И вместо того чтобы ослабить его способность действовать, страх только усиливал сознание утраты всего человеческого. Когда подошли остальные, он пополз дальше, насвистывая про себя песенку под названием «Я автомат» на мотив «Боже, благослови Америку».

Они считают себя людьми. Все они считают себя настоящими людьми. В самом деле считают. Как смешно! Они думают, что сами принимают решения и управляют своей жизнью, и гордо называют себя свободными личностями. А истина в том, что они здесь и будут оставаться здесь, пока государство не прикажет им отправиться куда-нибудь еще, и они пойдут. Но пойдут без принуждения, по своему свободному выбору и по доброй воле, потому что они свободные личности. Так, так.

Достигнув места, где он выползал из-за выступа наверх, Белл остановился и, выслав вперед Уитта, показал это место капитану Гэффу.

Уитт, когда он выполз, чтобы занять свое место, вернее, пост, поскольку они больше не двигались, в самом деле считал себя человеком и верил, что он настоящая личность. Вообще говоря, этот вопрос никогда не приходил ему в голову. Он сам принял решение добровольно вернуться в старую роту, как и решение добровольно пойти в штурмовую группу, следовательно, является свободной личностью. Он — свободный, белый, двадцати одного года, не слушал ничьих дурацких указок и никогда не станет слушать. С приближением решительного момента Уитт почувствовал, как все внутри напрягается от возбуждения — точно так же, как во время стычки угольщиков в этом омерзительном Брейтхетте. Возможность помочь, возможность спасти всех друзей, кого может, возможность убить как можно больше грязных, поганых японцев — он еще покажет этому несчастному Раскоряке Стейну, который перевел его из роты как непригодного! Стоя на коленях за выступом, он держал винтовку наготове со спущенным предохранителем. За всю свою жизнь он не убил зря даже белки и за шесть лет службы не стал метким стрелком. Он боялся только, что вдруг что-то обнаружится там, сзади, где капитан Гэфф старается принять решение, а он здесь, на посту, не сможет вмешаться. Ладно, скоро все прояснится.