Валенсия и Валентайн - Сьюзи Кроуз

– Бабушка Дэвис? – спрашивает шепотом Анна. Хочет знать, знает ли миссис Валентайн.

Миссис Валентайн улыбается, и ее улыбка говорит: Нет, не миссис Дэвис – оставь миссис Дэвис мне.

– О, миссис Дэвис, – говорит она. – Боюсь, думает, что я немного того. Никак не может привыкнуть к моим более… э-э… вульгарным странностям. Благослови ее Господь. Она… – старушка запинается на мгновение и продолжает в настоящем времени: —…замечательная, замечательная подруга.

Анна долго молчит, а потом кивает.

– Конечно.

Миссис Валентайн сияет.

– Ты так похожа на нее, Анна. И у тебя такое же чудесное сердце. Так замечательно, что ты бываешь здесь.

Письменный стол миссис Валентайн представляет собой бугристую двуспальную кровать с потертым стеганым одеялом и двумя подушками – одна пожелтевшая и плоская, а другая почти новая. Сон никогда не приходит легко, как бы она ни старалась. Пространство рядом с ней, где должен быть мистер Валентайн, – чернильная бездна, к которой она не может привыкнуть даже после всех этих лет, так что теперь, вместо того чтобы пытаться уснуть, она работает над своими историями. Она забирается под одеяло, закрывает глаза, строит стену прямо по центру кровати и расписывает ее фресками. Страх и одиночество никуда, конечно, не делись, но они по другую сторону стены. Между ней и ними возникает нечто симпатичное, приятное для глаз – красочная история о рыбе. Она восхищается делом своих рук, потом стирает все и начинает сначала.

Но в ту ночь, лежа в постели, она впервые за много лет думает о том, как все было на самом деле. Она закрывает глаза – раздвижные стеклянные двери «Уэст-Парк сервис», закрывающиеся за Грейс, когда она уходит с работы в конце своего последнего дня.

Грейс и ее будущий муж переезжали в Альберту, поближе к своей семье. Валенсия проводила подругу до входа в здание и у стойки администратора поняла, что забыла сумочку.

– Я вернусь с тобой, – предложила Грейс, но Валенсия покачала головой:

– Ты иди. Это даже хорошо. Не хочу смотреть, как ты уезжаешь.

– Как трогательно с твоей стороны. – Грейс могла подумать, что это глупо, но Валенсии было все равно. Джеймс Мейс, Питер, а теперь и Грейс. Они все ушли. Ее маленький мир так сильно расширился, а теперь снова сжался, да так быстро, что вытолкнул воздух у нее из легких. Еще недавно у нее была компания, даже если она застряла. Теперь она осталась одна, а быть одной после того, как была не одна, намного хуже, чем быть одной до того, как обзавелась компанией.

Они обнялись, и Грейс напомнила Валенсии о приглашении на свадьбу, и Валенсия отпустила глупую шутку о том, что Альберта слишком далеко, а затем Грейс пошутила – на самом деле это было предложение – насчет того, что Валенсия тоже могла бы переехать в Альберту. Валенсия пожала плечами:

– Знаешь что? Я могла бы. Здесь меня ничто не держит.

Грейс улыбнулась.

– Ничто? Даже тот симпатичный парень, который раньше сидел напротив тебя?

– Кто, Питер?

– О, так это Питер! Я не знала, кого ты имела в виду, когда упомянула его. Да, так как насчет него? По-моему, он частенько на тебя посматривал. И он был таким милым в тот день, когда тебе пришлось пойти домой из-за болезни. Так беспокоился за тебя, хотя понятия не имел, что происходит. Тебе бы стоило дать ему шанс.

– Я не могла, – сказала Валенсия. Забавно, что об этом заговорили только сейчас, учитывая интерес Грейс к сводничеству.

– Что, из-за Джеймса?

– Нет, из-за меня. Я просто не думаю, что подхожу для отношений.

– Глупости; у всех есть материал для отношений, – сказала Грейс. – Материал, из которого строятся отношения, – люди, а вы – люди. Ты что, считаешь, я сделана из другого материала, чем ты? Неужели ты думаешь, что люди, которые слишком беспокоятся, не заслуживают того, чтобы влюбляться в других людей? – Она притянула Валенсию в объятия, хотя уже должна была знать, что Валенсия не хочет объятий. С другой стороны, Валенсия спрашивала себя, не хочет ли она, чтобы ее обняли. И не ошибалась ли она насчет того, что не способна быть материалом для отношений. Также ее интересовало еще кое-что. Она вспомнила тот день, когда умерла бабушка, и как Питер оказался рядом сразу после того, как она закончила разговаривать по телефону с Джеймсом. Причем, как и сказала Грейс, он выглядел обеспокоенным, хотя никак не мог знать, что у нее есть причины, чтобы расстроиться.

– Хорошо, но теперь, серьезно, мне нужно идти, – сказала Грейс. – Моя карьера сборщика долгов официально закончена. Увидимся на свадьбе.

– Может быть, раньше, – сказала Валенсия. – Никогда не знаешь заранее…

– О, ты бы проехала ради меня по шоссе?

Валенсия рассмеялась.

– Для вас, будущей миссис Дэвис, я буду… постараюсь.

Тут Грейс захихикала как сумасшедшая – так странно, по ее мнению, это прозвучало – и заставила Валенсию пообещать не называть ее больше так, и Валенсия держала свое обещание в течение сорока лет.

Грейс исчезла в дверях, а Валенсия вернулась за своей сумочкой и через несколько минут стояла совершенно неподвижно прямо перед зданием, переводя дыхание, а затем подняла глаза, и он стоял там и делал то же самое.

– Привет. – Таким нервным она никогда его не видела.

Валенсия открыла рот, подумав, что должна поздороваться, и, возможно, сказать, что она скучала по нему и сожалела, что не смогла попрощаться, и, возможно, даже то, что рада его видеть, но слова были слишком большими и липкими, чтобы выбраться наружу. Они цеплялись за горло, и оно чесалось, так что она просто кашлянула. Она знала, что у нее плохо получается говорить людям, что она ценит их или что они ей нравятся, даже платонически, или вообще говорить кому-то в лицо что-либо положительное. Она боялась показаться жалкой или прилипчивой. Она пробормотала приветствие и рассмеялась без всякой причины, а потом почувствовала, как рот поднимается вверх по щеке, и изо всех сил попыталась его удержать. Когда она нервничала, ее лицо вытворяло странные вещи. Акробатические. Ей приходилось очень строго контролировать мышцы, прикрепленные к губам, глазам и бровям.

Он тоже засмеялся, но осторожно, и посмотрел на нее так, будто она могла вспыхнуть, как будто она была искрой, а он держал канистру с бензином.

Они все еще стояли прямо перед раздвижными дверями, пара камней в непрерывном потоке беглецов с пятичасовой работы. Стоя и глядя на Питера, Валенсия чувствовала себя так, словно находилась у дверей аэропорта, за которыми ее ждал чудесный новый город и захватывающее приключение. Она чувствовала, что вот-вот должно произойти что-то важное и она ничего не может сделать, чтобы остановить это.

Ее вдруг захватила волна храбрости,