Николай Пирогов. Страницы жизни великого хирурга - Алексей Сергеевич Киселев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В результате в январе 1860 г. министерством было принято постановление, по которому студенты должны были подчиняться общему надзору полиции и повиновению их университетскому начальству вне здания университета. Несмотря на это постановление, Пирогов продолжал занимать прежнюю позицию, не извещая ни полицию, ни генерал-губернатора о жизни студентов. Это вызывало неудовольствие не только губернатора, но и царя, получавшего из Киева соответствующие докладные, что в конечном счете и послужило одной из непосредственных причин его увольнения. По этому поводу А. И. Герцен заметил: «Пирогов был слишком высок для роли шпиона и не мог оправдывать подлостей государственными соображениями»[159].
О своей ожидаемой отставке от должности попечителя Киевского учебного округа Пирогов в ноябре 1860 г. в письме фрейлине великой княгини Елены Павловны Э. Ф. Раден пишет: «…Наконец осуществилось то, что я предчувствовал в течение пяти лет. Министр народного просвещения дал мне знать, что сильная интрига очернила меня и что он не уверен в том, что ему удастся защитить меня и мой образ действий…
Итак, я решил спокойно ждать отставки, благодарю бога и за то, что он сохранил мне чистую совесть и незапятнанную честь. Я могу сказать, положа руку на сердце, что, вступив на скользкий путь попечителя округа, я старался всеми силами и со всей свойственной моей душе энергией оправдать перед своим отечеством высокое доверие, мне оказанное» [153].
Министр просвещения Е. П. Ковалевский, представляя, какой потерей для народного просвещения России будет увольнение Пирогова с высокой государственной должности, сделал предложение Александру II о назначении Николая Ивановича на пост товарища министра. Однако царь не согласился с этим и потребовал перевести Пирогова из Киева.
Николай Иванович принял решение уехать в свое недавно приобретенное имение «Вишня» и заняться сельским хозяйством. Перед ним был пример его учителя И. Ф. Мойера, который после завершения своей службы в Дерптском университете и выхода на пенсию в 1836 г. последние свои 22 года прожил в имении Протасовых в Орловской губернии, занимаясь сельским хозяйством.
13 марта 1861 г. последовал указ об увольнении Пирогова с должности попечителя Киевского учебного округа: «Увольняется Попечитель Киевского учебного округа Тайный Советник Пирогов – по расстроенному здоровью от должности с оставлением Членом главного управления училищ»[160].
В академии, будучи ординарным профессором, Пирогов имел чин действительного статского советника, что по Табели о рангах соответствовало званию генерал-майора. Ставши попечителем учебного округа, он получил чин тайного советника, приравнивавшегося к званию генерал-лейтенанта.
Пятидесяти лет от роду, в расцвете сил и дарований, заслуживший всероссийский авторитет своими благородными начинаниями в деле народного образования, Николай Иванович вынужден был оставить полюбившееся ему дело воспитания новых поколений. Это была большая потеря для народного образования России.
Проводы Николая Ивановича после увольнения с поста попечителя Киевского учебного округа превратились во всероссийский триумф популярного ученого и педагога. Описанию этих проводов посвящались статьи в газетах и журналах. «Проводы Н. И. Пирогова были великолепны… – отмечал И. А. Герцен. – Это было совершение великого долга, долга опасного, и потому хвала тому доблестному мужу, который вызвал такие чувства, и хвала тем благородным товарищам его, которые их не утаили» [154].
Первая речь Пирогова была произнесена 4 апреля 1861 г. при прощании с представителями Киевского учебного округа – профессорами и преподавателями университета, а также учителями гимназий. В ней Николай Иванович высказал такую мысль: «Если мы верно служим идее, которая, по нашему твердому убеждению, вела нас к истине путем жизни, науки и школы, то будем надеяться, что и поток времени не унесет ее вместе с нами».
Прощаясь со студентами университета, Пирогов в своей речи, произнесенной перед ними 8 апреля 1861 г., выразил свое отношение к молодежи, ее стремлениям, увлечениям и ошибкам. «Я, – сказал он, – принадлежу к тем счастливым людям, которые хорошо помнят свою молодость… От этого я, стареясь, не утратил способности понимать и чужую молодость, любить и, главное, уважать ее. Мы все знаем, что нужно почитать стариков потому, что старики – наши отцы и деды, и каждый из нас чем-нибудь им обязан… Но не все знают, что и молодость должно уважать. Она является нам тотчас же с ее страстями, вспышками и порывами на первом плане. Правда, и ее извиняют, приводя незрелость, неопытность и увлечение…
Между тем, кто не забыл своей молодости и изучил чужую, тот не мог не различить и в ее увлечениях стремление высоких и благородных, не мог не открыть и в ее порывах явлений той грозной борьбы, которую суждено вести человеческому духу за дорогое ему устремление к истине и совершенству…
Вы, думаю, уверились, что для меня все студенты были равны без различия национальностей. Но, не различая ваших национальностей перед лицом науки, я никогда не мечтал о слитии вас в одно целое, избегал раздражать самолюбие и навязывать вам такие убеждения, которых у нас не могло быть, потому что гнушался притворством и двуличием…»[161].
В наше время, когда национальный вопрос снова приобрел остроту, эти мысли Пирогова приобрели особую актуальность.
Николай Иванович подарил студентам Киевского университета свой портрет с надписью: «Люблю и уважаю молодость, потому что помню свою. Пирогов, 1861, 13 апреля, Киев».
9 апреля на обеде, устроенном киевскими общественными деятелями, Пирогов сравнил труд попечителя народного образования с трудом земледельца, засевающего поле ранней весной. В образной форме, имея в виду ожидаемую его сельскохозяйственную работу в своем имении, он так описал объективные условия, при которых ему приходилось осуществлять свою работу попечителя округа, преодолевая постоянно препятствия со стороны государственных органов, в условиях крепостного строя: «Позднею весной, после продолжительной и суровой зимы, я буду орать и засевать мои поля, запущенные, засоренные плевелами и с закопавшейся вблизи саранчою. Я буду трудиться в поте лица…
Но найдутся, без сомнения, и тут люди, которые скажут, что причина, почему у меня не все взошло, не потоки воды, разнесшие мои семена, не ледяная кора, покрывавшая слишком долго землю, и даже не саранча, которая закопалась еще до меня, а то, что я начал обрабатывать мои поля не по прежней рутине и слишком скоро заменил крепостной труд свободным»
