Шоу в жанре триллера - Антон Леонтьев

Заметив, какое гнетущее впечатление произвело появление Юлианы на присутствующих, Марк нервно заметил:

– Жена переживает слишком бурно… Она все еще не может поверить, что Настю похитили… Да и я тоже…

Священник покачал головой и произнес:

– Через час мне предстоит ужасный обряд. Буду отпевать девочку, которую нашли вчера в реке. Ее хоронят сегодня.

– Ничего, – заметил Михасевич, – скоро эта сволочь будет в наших руках. Да, полковник?

Поймав на себе недоумевающий взгляд отца Сильвестра, режиссер объяснил ему суть намечаемой операции по дактилоскопированию всех мужчин Варжовцов. Тот гладил бороду, слушая Марка Казимировича, а потом произнес:

– Все, что делается, делается к вящей славе господней.

– Поэтому я прошу вас, отец, выступите перед жителями города с обращением, поддержите эту акцию своим словом.

– Конечно, – тотчас согласился священник. – После того как… как будет погребена девочка, я сделаю все, чтобы помочь этому богоугодному делу.

– Да, и еще, – вспомнил что-то режиссер. – Я первый сдам отпечатки, это снимут и запустят как ролик по местному ТВ. Надо, чтобы так же поступили и все именитые варжовчане. Ты, – он указал на Пороха, – мэр, ваш бомонд. И уж не обессудьте, отец, и вы тоже.

– Перед богом все равны, – ответил тот, продолжая гладить бороду. – Я такой же гражданин страны, как и все, и законы на меня, что человечьи, что небесные, распространяются в равной степени. Я понимаю, чтобы подтолкнуть людей к сдаче отпечатков, нужен личный пример. Именно личный пример нашего спасителя Иисуса Христа, который умер за веру и всех нас, подтолкнул первых христиан не поддаваться язычникам и с честью принять мученическую смерть, не отрекаясь от господа.

– Отец Сильвестр, вы гений! Вам нужно быть митрополитом или архиепископом! – закричал Михасевич. – Так и скажете в обращении к жителям города, они пойдут за своим пастырем!

Спустя некоторое время все разошлись. Михасевич отправился улаживать дела с предстоящим поголовным сбором отпечатков, священник ушел отпевать убитую девочку, а Порох поехал в штаб, чтобы руководить расследованием. В доме остались я и Дана Хейли с переводчиком.

Я разговорилась с американкой: выяснилось, что ее дед и бабка – герцословацкого происхождения.

– Я надеюсь, госпожа Гиппиус, – сказала Дана, – что мистер Михасевич передумает и разрешит мне как можно скорее осмотреть вещи, которые были у него и его супруги в Лос-Анджелесе. Пока я не удостоверюсь, что этот след ложный, я не могу уехать из Варжовцов. А у меня так много дел, процесс всего через неделю с небольшим…

Я пообещала прокурорше поговорить с Марком и убедить его оказать американскому правосудию посильную помощь. Я знала, что Михасевич умеет быть ужасно упрямым, и посоветовала Дане не отчаиваться.

Режиссер деловито разговаривал по телефону. Он чем-то походил на себя прежнего. Я поняла: ему, чтобы не сойти с ума, нужно развить бурную деятельность.

– Я договорился, – сказал он, увидев меня. – Деньги, доллары, банкноты по десять долларов, уже везут. Тринадцать тысяч штук. Прибудут из Экареста на спецвертолете примерно через три часа. – Он снова взял трубку, набрал номер: – Телевидение? Михасевич. Как у вас подготовка? Прекрасно, буду через двадцать минут. Все на мази, – сказал он, словно улаживал рутину перед съемками. – Еду теперь в студию, сделаю запись. Я первым в эфире, перед всеми жителями, сдам отпечатки. Чувствую, что у нас должно получиться…

– Марк, – начала я, желая поговорить с Михасевичем о Дане Хейли, но он, не обратив на мое восклицание внимания, поднялся из кресла и стремительным шагом удалился..

Я спустилась в библиотеку. Странно было ощущать, что на меня, великую писательницу С.И. Гиппиус, никто не обращает внимания.

Едва я показалась на крыльце, как перед особняком режиссера затормозил небольшой фургон, бок которого пересекала эмблема известной телекомпании, оттуда высыпало несколько человек. Невысокая дамочка с микрофоном в руках, сопровождаемая бородатым оператором, подбежала ко мне.

– Серафима Ильинична! – завопила она. – Каково ваше мнение как бывшей супруги Марка Казимировича о похищении его дочери Насти?

Оттолкнув журналистку, я зашагала прочь.

– Всего несколько слов! – кричала вслед мне журналистка. – Серафима Ильинична, чем объясняется ваше присутствие в Варжовцах? Вы оказываете своему бывшему супругу моральную поддержку?

Подлетел еще один фургон, уже с лейблом другой компании-конкурента, другие, но точно такие же в своей беспардонности и наглости журналисты вылезли из него и, окинув недовольными взглядами тех, кто их опередил, начали снимать особняк режиссера. К ним подошел один из дежуривших около особняка полицейских, пытаясь запретить съемки, но куда бедняге справиться со столичными телевизионщиками!

Я миновала местное отделение полиции. Около здания собралась толпа человек в пятьдесят, все без исключения мужчины, по внешнему виду – активные любители алкоголя. До меня донеслись обрывки беседы:

– Эх, говорят, что этот миллионер-режиссер, у которого то ли маньяк, то ли бандюганы девчонку свистнули, платит по триста баксов за то, чтобы пройти тест на детекторе лжи. Это правда?

Появился один из администраторов Михасевича и начал популярно излагать желающим сдать отпечатки условия и то, сколько они за это получат.

– Десять долларов, – послышались недовольные крики. – Какого черта, давайте больше! Это всего две бутылки! Нам обещали пятьсот баксов!

Трагедия начинала превращаться в фарс. Так продолжалось до вечера. Люди, выслушав сообщение Марка Михасевича, вяло откликнулись на его призыв помочь. Когда сборище алкоголиков и бомжей рассосалось, практически не появился ни один из обыкновенных жителей, несмотря даже на объявленное вознаграждение.

– Такое впечатление, – сказал мне профессор Черновяц, которого я навестила, – что предложи он по миллиону каждому, многие все равно бы не пришли. Им нравится наблюдать за тем, как страдает богатый и знаменитый. Своего рода бесплатное шоу, «мыльная опера»… Да, а в Англии тогда все и без десяти долларов откликнулись.

Я заглянула в отделение полиции. Народ потянулся, отдельными группками стали подходить мужчины, сдавали отпечатки и, положив в карман зеленую купюру, довольные, отправлялись прочь. Появился Михасевич.

– Не так быстро, как хотелось бы, – сказал он. – Может, давать им по двадцать долларов?

– Не надо, – ответил Порох, – а то будут возмущаться те, кто уже получил по десять. И вообще, эта затея с деньгами не самая лучшая, Марк…

– Я так не думаю, – ответил Михасевич, уверенный в своей правоте. – Люди меня знают, любят мои фильмы, помогут… Я в этом уверен.

Был поздний час, когда шла очередная проработка всех поступивших данных. Слова Михасевича подтверждались – варжовчане, сначала настороженно отнесшиеся к затее с отпечатками, после роликов и объявлений пошли в отделения.

Особняк Марка взяли в осаду журналисты, и мне показалось, что Михасевич и из похищения дочери подсознательно делает себе рекламу. Варжовцы, обычно пустынные ночью, сейчас походили на растревоженный муравейник.

Около десяти часов вечера в особняке Марка появился отец Сильвестр. Священник был в гражданской одежде, вид у него был встревоженный. Заметив меня (я сидела в кресле, бездумно пролистывая журналы со светскими новостями), он воскликнул:

– У меня есть сведения о Насте… Это очень серьезно. Серафима Ильинична, думаю, я знаю, кто похитил девочку!

Я с трепещущим от радости сердцем провела его в кабинет Марка. Тот был не один, а в компании с «лучшим другом» полковником Порохом.

Завидев священника, Михасевич воскликнул:

– Наконец-то, отец Сильвестр! Я вас заждался, где вы пропадали после похорон? Вы должны сейчас же обратиться к жителям, все готово, поехали в студию, заодно в прямом эфире, как и все местные знаменитости, сдадите отпечатки. Личный пример, как вы говорите…

Отец Сильвестр посмотрел на Марка и сказал:

– Я нарушаю тайну исповеди, хотя знаю, что это строжайше запрещено. У нас был разговор, скажу ли я властям о том, что ко мне приходил просить совета убийца, тот, кто виновен в смерти нескольких детей…

– Что… – прошептал, вставая, режиссер, но полковник сделал ему знак не прерывать священника.

Тот в волнении погладил густую бороду и продолжил:

– Он только что был у меня… Я заметил его еще на сегодняшних похоронах девочки, он все время порывался подойти к гробу и заглянуть ей в лицо. Я думал, что это кто-то из родственников.

– Это он… – шептал Михасевич, весь напрягшись, слушая отца Сильвестра. Порох, насупившись, смотрел на волнующегося священника.

– А потом, когда все было кончено, он подошел ко мне и попросил исповедовать его. Я сказал, что это не так просто, он должен соблюсти до этого определенный ритуал, но он настоял. Сказал, что у него есть друг, которого неудержимо тянет к маленьким девочкам. Ему нравится… – Священник запнулся: – Он говорил страшные вещи… Очень страшные. Я давно исповедую людей и знаю, когда они лгут, специально, по непонятным причинам, наговаривая на себя. Этот человек говорил правду. Он говорил не о друге, а о себе. Такие ужасные подробности выдумать нельзя.