Кубинский зал - Колин Харрисон

— Хорошо, отлично! — приговаривал он совершенно искренне, как делают любящие отцы, желая подбодрить свое чадо.

— Тебе правда понравилось? — услышал я девичий голос. — Я только один разок ошиблась.

Коулз улыбнулся мне.

— Очень хорошо, дочка. Только продолжай практиковаться.

— Но, папа, я ее уже пять раз сыграла!

— И сколько раз без ошибки?

— Ни одного, но…

— Вот видишь! Неужели ты хочешь ошибиться завтра вечером?

— Глупый вопрос. Конечно, не хочу.

— Тогда сыграй эту вещь еще хотя бы два раза.

— Какой ты противный, папка!..

— Тут уж ничего не поделаешь. — Коулз притворно вздохнул. — Не ленись, милая.

— Ну папа!..

— Извини, Салли, ко мне пришли. Поговорим попозже. Целую.

— Ваша дочь играет на пианино? — спросил я, когда он дал отбой.

— Это трудно назвать игрой. — Дэвид Коулз снова вздохнул. — Но ей нравится, к тому же завтра у нее выступление в фирменном магазине Стейнвея.

— В магазине?!

— В их фирменном салоне. Вы никогда там не были? Он находится на Пятьдесят седьмой улице. Там продаются отличные пианино и рояли — черные, белые, из красного дерева — самые разные. У них там есть даже инструмент Джона Леннона, только он, кажется, не продается. Его никому не разрешается трогать, но все всё равно трогают. Время от времени администрация устраивает в салоне концерты юных исполнителей — это поддерживает репутацию фирмы, к тому же кто-то из родителей может что-нибудь купить.

Я кивнул. Я еще не решил, стоит ли рассказывать ему о том, что Джей приходил на баскетбольный матч его дочери. Коулз спросил бы меня, что это значит, а я не сумел бы ему ответить. Кстати, любопытно, почему он сам не поехал на эту игру? Разумеется, Коулз мог быть чем-то занят и вместо него поехала мать Салли, которую я в лицо не знал, и тем не менее…

— Ну, достаточно, — сказал Коулз. — Вернемся к делам. Вы, кажется, искали мистера Рейни?

— Да.

— Он приезжал в первой половине дня, с тех пор я его не видел. Кстати, что он думает насчет аренды?

Я внимательно исследовал его лицо.

— Аренды?…

— Да, насчет моего договора. Мистер Рейни сказал, что в ближайшие дни вы и я должны внести в него необходимые изменения и дополнения.

Я, естественно, ничего об этом не знал, но притворился, будто я в курсе.

— Он предложил мне лучшие условия, — сказал Коулз.

— Вот как?

— Как и хотел мистер Рейни, я согласился продлить срок аренды, но добился некоторого снижения платы. Я полагаю, что при нынешнем нестабильном состоянии экономики это будет только справедливо.

— И он… Джей пошел вам навстречу?

Коулз улыбнулся:

— Да. Он не такой жадный, как другие домовладельцы. Ведь для него это дело новое, правда?

— С чего вы взяли?

Коулз бросил взгляд на семейные фотографии на столе, потом снова посмотрел за окно, на горбатые крыши Нижнего Манхэттена.

— Так, показалось…

Через несколько минут я снова вышел на улицу. Вечер вступил в свои права, и в воздухе заметно похолодало. Разумнее всего было бы вернуться домой, заказать ужин с доставкой и подробно записать все, что мне удалось узнать. Или, иными словами, совершить приношение Хроносу. Когда-то мне неплохо удавалось разбираться в самых запутанных проблемах, но сейчас я стал в тупик. Слишком много было у меня осколков самой разнородной информации, которые никак не желали сочетаться друг с другом. Сделку между Джеем и Марсено — к вящему неудовольствию своих партнеров по бизнесу — устроила Марта Хэллок; это было очевидно, хотя прямого ответа я от нее так и не добился. Чтобы действовать наверняка. Марта солгала Марсено, выдуман второго, не существующего в природе претендента на ферму Рейни. О Джее, о его прошлом она знала многое, если не все (в разговоре со мной Марта упомянула некое несчастье, которое произошло с ним в молодости). Старый мерзавец Поппи приходился Марте Хэллок племянником. Но что у этих фактов общего? Как все это соединить?…

Ответа я не знал и стал вспоминать дальше. Миссис Джоунз подробно описывает меня Г. Д., и его люди находят меня в течение считанных часов (или же у них была моя фотография). Элисон Спаркс шарит по чужим кейсам и не испытывает при этом ни малейшего стыда. Что еще?… Джей ездит тренироваться в Бруклин и, вероятно, встречается с женщиной, чье имя начинается на «О». Кроме того, у него, оказывается, весьма оригинальные персональные привычки, включающие вдыхание раствора адреналина. Тем временем его случайная подружка Элисон целуется в подвале собственного ресторана с безработным адвокатом, которого буквально накануне ночью вынудили стать свидетелем сделанного по всем правилам минета. Она не против того, что язык адвоката проникает ей глубоко в горло (возможно, созерцание забав Г. Д. сделало нашего адвоката несколько более агрессивным в сексуальном плане), и даже говорит, что ей понравилось.

Я давно знал: за тем, как человек ведет себя под влиянием минуты, часто скрываются его подлинные страсти, его подавленные желания. Так, Джей изо всех сил лупил по мячу, Марта Хэллок с горечью призывала смерть, Шлемиль за несколько баксов был готов работать Тенью и следить хоть за самим чертом. Элисон искала сексуального удовлетворения. От всего этого можно было сойти с ума. Дочь Коулза любит играть на пианино. Джей снижает ее отцу арендную плату — вероятно затем, чтобы его фирма как можно дольше оставалась на ее нынешнем месте. Марсено ждет ответа, Г. Д. ждет денег. Последние двое возложили свои дела именно на меня и к тому же весьма наглядно подтвердили решимость добиться своего. Ну, теперь все? Над какими еще фрагментами мозаики я мог бы поломать голову? Ах да, чуть не забыл: Элисон подтвердила, что Ха практически единолично отвечает за все происходящее в Кубинском зале и что сегодня вечером он снова устраивает свое представление.

Да, она сама сказала мне это, когда выпила и расслабилась. Сегодня Кубинский зал снова будет открыт. И на этот раз я был в числе приглашенных.

6

В город снова пришел вечер. Я после душа, чисто выбрит, бумажник набит деньгами. Ну что, дружите, еще могём? Лучшие ботинки, лучший костюм, шикарный шелковый галстук. Легкое беспокойство по поводу того, что люди Г. Д. могли узнать, где я живу. Но какой смысл волноваться, если не знаешь наверняка? Быстрый взгляд налево и направо вдоль улицы, потом — бросок вперед, мимо двух туй в кадках, прямо в стеклянную дверь с золотыми буквами. В нос ударяет запах бифштексов. Стол № 17, как всегда, свободен. Бифштекс «с вешалки», как всегда, будет готов через минуту. Картины на стене, скатерти на столах. Элисон еще нет. Мексиканец — помощник официанта — плывет по залу с дымящимися подносами в руках. Беспокойство о Джее борется во мне с твердой решимостью хорошо провести время.

Когда я вошел, зал был уже полнехонек и чем-то напоминал круизный лайнер, зафрахтованный обществом любителей бифштексов — некий карнариум, где хищник в человеке торжествовал над мирным собирателем листьев и плодов. Судя по количеству направлявшихся вверх по лестнице напомаженных губ и благоухающих лосьоном щек, в залах на втором этаже тоже кипела жизнь, и та же жизнь изящно закидывала ногу на ногу, поправляла манжеты и украдкой поглядывала на часы в баре. Гадая, кто из присутствующих здесь мужчин спустится вместе со мной в Кубинский зал, я огляделся по сторонам и вдруг увидел Элисон, которая как раз выходила из дверей кухни. Взгляд ее был устремлен на меня, кончик языка чуть раздвинул уголок губ, которые я целовал шесть часов назад. Она шла прямо ко мне и платье из красного атласа открывало мне больше, чем я когда-либо видел. Колени, ложбинка между грудями, уверенная осанка… Она выглядела очень эффектно, эта мисс Спаркс, и сама об этом знала.

— Билл! — прошептала она, наклоняясь ко мне. — Я шокирована!..

— Чем?

— Ты мной воспользовался!

— А разве не наоборот? — парировал я. Элисон пристально посмотрела на меня, но хотя ее лицо было так близко, что я различал тушь на ресницах, ее глаза ничего не выражали, и я не мог понять, сожалеет ли она о том, что произошло между нами, или нет.

— В полночь, — сказала она. — Дверь открывается в полночь.

Разумеется, я был у заветной двери ровно в двенадцать. Одним из первых я спустился по мраморной лестнице и занял место в уже знакомой мне дальней кабинке с тропическим пейзажем и настенным бра. Следом за мной в Кубинский зал вошли другие посетители, и мне показалось, что я узнаю многих из тех, кто был здесь в прошлый раз, в том числе двух могучего сложения мужчин, рассматривавших чьи-то рентгеновские снимки. Потом мой взгляд непроизвольно остановился на картине с огромной черноглазой красоткой над баром. Древний бармен за стойкой по-прежнему не обращал на нее внимания, механически подавая клиентам то высокий стакан с пивом, то коктейль, то бокал с чистым виски, то виски со льдом, то рюмку с «последней капелькой» («ей-богу, это последняя, клянусь!»). В течение десяти минут в зале набралось человек двадцать пять, занявших все кабинки и высокие табуреты перед баром.