Мучная война - Жан-Франсуа Паро

— Нет, вы только подумайте, он еще упражняется в остроумии! Так вот, извольте объясниться и дать подробнейшие разъяснения вашей деятельности.

Николя не мог понять, являлось ли сие желчное начало частью обычной игры бывшего начальника полиции или же он действительно был раздражен.

— Я ваш смиренный и покорный слуга.

Сартин обеими руками хлопнул себя по ляжкам.

— Он все еще смеется! Смиренный — весьма сомнительно, покорный — быть может, при условии, что сия покорность совпадает с вашими планами. Не говоря уж о попытке проникнуть в государственные дела, пробудив эхо дел, давно канувших в Лету.

Наверняка он сейчас заговорит о Венсенне, подумал Николя.

— Вы, разумеется, хотите услышать о моем походе к Гурдан? — невинным тоном спросил он.

— К Гурдан? При чем тут Гурдан? Какая муха вас укусила, что вас понесло к этой сводне? Я, господин комиссар, говорю о вашем бессмысленном визите в королевскую тюрьму Венсенн. Используя уж не знаю какой хитроумный способ, вы сумели убедить Ружмона пропустить вас в крепость. Что вы о себе вообразили? Что он станет молчать о ваших низменных поступках?

Николя понял, что комендант Венсенна говорил с Сартином, однако остерегся сообщать о приказе, подписанном Ленуаром.

— Я вообразил, сударь, что господин де Ружмон даст отчет вышестоящему начальству, а вы пожелаете вместе со мной обсудить состоявшийся разговор. Если бы события последних дней позволили, не сомневайтесь, я бы уже сообщил вам обо всех подробностях моего расследования.

— Ну и над чем мы теперь смеемся? У него, видите ли, не было времени повидаться со мной! А откуда, скажите на милость, вы неожиданно узнали о государственном преступнике, упрятанном в самые недра памяти? Я говорил с Ленуаром, и он утверждает, что ничего об этом не знает. Так откуда вам о нем известно? Отвечайте.

Значит, подумал Николя, каждый действует в меру имеющихся у него полномочий и правит лодку туда, куда дуют ветры его интересов. И сейчас эти интересы вошли в противоречие с его верностью.

— Ну, чего вы ждете, сударь? Отвечайте!

— Когда во время расследования некое имя поразило мой слух, я обратился в полицейские архивы, кои, как вам известно, организованы лучше всех прочих архивов в Европе: там всегда находишь то, что ищешь. Поиск в архивах утомителен, однако результат всегда приносит плоды, особенно когда надобно понять причины каких-либо событий. Мы расследуем дело, где домашнее убийство тысячью нитей связано с заговором против государства. А еще мы стараемся помочь почтенным лицам, принося им собранную во время наших скромных поисков добычу, которую они вправе ожидать о нас, ибо мы все являемся добрыми слугами короля.

Различные чувства сменяли друг друга на суровом лице министра: удивление, гнев, недоверие, веселье и… нежность.

— Вы правы, наши архивы… Хорошо, я не стану ничего проверять. Раз ваша буйная активность вступила в противоречие с принципами, полагаю, вы использовали ее по назначению… Но скажите, наконец, что вам удалось извлечь из этого венсеннского безумца?

— О! не слишком много. Кое-какие подробности, позволившие объяснить некоторые необъяснимые факты. Но я, сударь, также обнаружил, что любой, будь он безумец или обыкновенный болтун, легко может попасть в заточение без суда и следствия, а это, как мне кажется, противоречит принципам, внушенным мне в свое время неким начальником парижской полиции.

— Ах, опять эта упертая бретонская башка! У вас, как ни у кого другого, развито чувство справедливости. Но давно пора научиться взвешивать последствия. Представьте себе, что этого субъекта освободили? и он немедленно развязал язык; надеюсь, вам понятно, о чем он начнет говорить везде и всюду? Публицисты Гааги, Лондона и Берлина тотчас сообщат обо всем в свои газеты, затем последуют памфлеты, листовки и куплеты, остроумцы напишут обо всем в рукописных новостях, что распространяют в гостиных… И каковы будут последствия для королевства? Об этом вы подумали? Те, кто стоит у кормила власти, всегда вынуждены балансировать между двумя неудобными решениями, одно из которых непременно будет несправедливым.

Тут он заколебался, словно в чем-то усомнился, но в конце концов оставил сомнение при себе.

— А что интересного говорят обо мне?

— Неужели такой человек, как вы, сударь, станет интересоваться сплетнями?

— Ну, почему же! Иногда это полезные сведения.

— Если говорить о венсеннском узнике, то, полагаю, вы понимаете, какие чувства он испытывает по отношению к вам… В остальном упорно ходит слух, что вы по-прежнему руководите полицией, а Ленуар лишь действует по вашей указке…

— Однако!

— Также говорят, что беспорядки в городе отнюдь не подавлены, ибо они являются частью плана, направленного на свержение Тюрго, чьей отставки вы столь жаждете.

— Я ее не жажду, я на нее надеюсь. Это все?

— Другие, впрочем, считают, что, несмотря на ненависть к генеральному контролеру, вы заняли выжидательную позицию, ослабляя, таким образом, движение за изгнание непрошеного министра.

— Ого! И это тоже говорят? Кто же?

— Мой осведомитель назвал мне имя одного из принцев крови.

— Орлеана или Конти, ясное дело. Скорее даже Конти… А откуда вы знаете, что говорит сей принц?

— Я пятнадцать лет служу в полиции и являюсь вашим учеником, сударь.

— Черт побери, похоже, я слишком хорошо вас обучил! Какое нахальство!

— А вы, сударь, в свое время внушили мне, что главное — это умение держать в секрете имена своих осведомителей.

— И вы применяете мои правила, когда они вас устраивают!

— Мне остается только прибегнуть к вашей помощи…

— Ого! Он хочет моей помощи; Боже, мир перевернулся! В конце концов, будь…

— В деле, касающемся венсеннского узника, вам, полагаю, приходилось слышать имя некоего Энефьянса, зерноторговца и спекулянта с улицы Пуарье? В то время вы занимали пост судьи по уголовным делам.

— Разумеется. Хотя сам я этим делом непосредственно не занимался. История деликатная, следы вели к самому генеральному контролеру. Кажется, на этого Энефьянса поступил донос. Принимая во внимание обстоятельства, рассудили, что открытый процесс может вызвать серьезные волнения. Тогда мы еще пребывали в состоянии войны… С точки зрения государственных интересов, галеры оказались наилучшим выходом. Потом я узнал, что, проведя в Бресте год или два, этот человек бежал, и больше его никто не видел и ничего о нем не слышал. Считают, что он утонул; лодку, на которой он совершил побег, нашли в открытом море.

— Почему он выбрал морской путь для бегства?

— По суше побег из Бреста невозможен. Там всюду патрули, всюду ведется наблюдение. Каждый побег немедленно становится известен. Каждый колокол превращается в набат. К тому же тот, кто не говорит по-бретонски, просто не выживет в тех краях.

Николя показалось, что для магистрата, едва знакомого с делом, Сартин знает слишком много подробностей. Но он не стал высказывать эти мысли вслух, удовлетворившись сведениями, сообщенными ему министром. Карета въехала под своды Шатле.

— И как вы ладите с шевалье де Ластиром?

— Прекрасно — когда пути наши пересекаются. Пока события решают за нас. Насколько я понял, он внимательно следит за волнениями последних дней, и дело об убийстве на улице Монмартр его не интересует. Так что мы встречаемся, обмениваемся сведениями, и не более того.

Задумавшись, Сартин что-то пробурчал себе под нос, а потом снова обратился к Николя:

— Да, он уже сделал мне отчет. Надо сказать, в ночь с воскресенья на понедельник он предупредил меня о том, что готовится в Версале. У него есть нюх. Прислушивайтесь к его советам. А сейчас я вас покидаю. Полагаю, вы спешите на одно из ваших кошмарных сборищ, столь пришедшихся вам по сердцу? Еще один труп, из тех, которые вы сеете на своем пути?

— Нет, сударь, — ответил Николя, направляясь к воротам, — всего лишь пропавшие кролики.

Кучер щелкнул кнутом, карета тронулась, но Николя успел разглядеть изумленное лицо Сартина. В дежурной части Бурдо и Семакгюс о чем-то увлеченно беседовали.

— Как я рад, что вижу вас обоих! — воскликнул Николя. — Мне надо многое вам рассказать.

Судя по лицам друзей, им также было чем поделиться.

Не говоря ни слова, Бурдо протянул ему свернутый пополам лист бумаги. Николя развернул его и увидел нарисованный углем большой вопросительный знак.

— Что это значит?

— Это значит, что после долгих поисков я узнал, что трактир Гранд-Ивер расположен на улице Фобур-дю-Тампль, возле Ла Куртий. Я немного побродил вокруг; неожиданно в глаза мне бросилась побеленная стена с остатками вывески заведения, находившегося там лет пятнадцать назад. Но это еще не все. Разозлившись, я стоял и смотрел на развалины, как вдруг ко мне подбегает посыльный и протягивает мне эту бумагу. Я еще головы поднять не успел, как мошенник уже исчез, и я не успел спросить, кто поручил ему передать этот листок.