Мучная война - Жан-Франсуа Паро

Все произошло так, как он и предполагал. Герцог де Ришелье расписал свое предложение в самых заманчивых красках. Его ласковый тон и цветистые комплименты, вкупе с авторитетом, которым по праву пользовался победитель при Магоне в глазах юного Ранрея, соблазнили бы и менее простодушную натуру. Завладев воображением мальчика, Ришелье без особых усилий получил согласие Луи связать свое будущее с самой опасной и блистательной труппой, выступающей на подмостках придворного театра. Среди открывшихся перед Луи возможностей первостепенное значение имели две: он будет приближен к персоне короля и подготовится к военной карьере, о которой он мечтал давно и страстно.

— Идите, — произнес Ришелье, с милостивым видом отпуская молодого человека, — и будьте достойны ваших предков и вашего отца…

Подождав, пока мальчик вышел, он промолвил:

— …я возлагаю на него большие надежды. У него приятная внешность, красивое лицо, смышленый взгляд. Его надо будет выгодно женить на какой-нибудь девице из знатного рода.

И герцог игриво усмехнулся, отчего лицо его, напоминавшее мумию, пошло мелкими складками.

— На сем, господа, я отбываю. В городе меня ждут…

И, не завершив фразы, он небрежно помахал рукой; по его самоуверенному виду было ясно, куда дальше повлекут его стопы. Ноблекур встал и отправился провожать гостя. Взяв факел, Николя пошел вперед, освещая дорогу. Все спустились на улицу.

— Николя, у вас очень мрачный вид, — опираясь на руку комиссара, со вздохом произнес Ноблекур, поднимаясь обратно по лестнице.

— Нет… Но все произошло так стремительно. Я опасаюсь, что Луи дал свое согласие, не слишком хорошо представляя, к чему оно его обязывает.

— Зная вас уже давно, я предвидел ваши сомнения. Вы хотели прежде поговорить с Луи. Но подумайте, что изменилось бы от вашего разговора? Луи гораздо более взрослый, чем вам кажется. Когда по просьбе Лардена я давал вам уроки права, вы были совершенно неопытны, но ваш сильный характер давал о себе знать. Так позвольте ему самому формировать свой характер и укреплять его! Слишком серьезное отношение родителей, особенно отцов, к детям лишает их наивности и чистосердечия, место которых тотчас занимает ханжеское лицемерие. Вы же знаете, как ему хочется стать достойным слугой короля. И как вы считаете, куда его может привести это достойное желание? Это желание досталось ему от Ранреев, от вас и, я бы даже сказал, от матери, достойной женщины, выброшенной судьбой на обочину общества. Довольно грустить. Не дайте сыну заподозрить, что вы сомневаетесь в правильности его выбора. Напротив, поддержите его, окружите советами, необходимыми в его новом положении. Убежден, он достойно последует своим путем, тем более что цель его возвышенна.

Успокоенный жизнеутверждающей философией старого магистрата, Николя спросил:

— Что говорят о принце Конти? Для вас ни в городе, ни при дворе нет секретов.

— Странно, что вы спрашиваете меня о нем именно сегодня. Незадолго до вашего прихода старый лис Ришелье рассказал мне о сговоре принца с Парламентом. Отсюда, собственно, и услышанная вами яростная диатриба высокого полета против советников в кошачьих мантиях.

— Говорят, Конти пользуется популярностью?

— Пф! Он на это претендует, впрочем, как и на многое другое. Он считает, что способен повести за собой Парламент и стать для народа новым герцогом де Бофором. На самом деле Парламент его не уважает, а народ не знает. Принц готов на все, но он ни к чему не пригоден. Самый красивый и самый величественный из мужчин, кумир и образец для достойной — или дурной — компании либертенов. Говоря языком Рабле, у него свои повадки и свой стиль, а иногда и свой язык. Лучше всего его охарактеризовала его собственная мать: «Мой сын не обделен умом, причем ум его весьма разносторонний, так что поначалу замечаешь исключительно его широту. Но он подобен обелиску, и чем выше он поднимается, тем уже становится, а завершается и вовсе шпицем, словно колокольня!»[51]

— Однако маршал по-прежнему не угомонился?

Ноблекур меланхолично покачал головой.

— Есть два способа быть старым. Одни драпирутся в неудобства возраста, словно в мантию для коронования, а другие, подобно Ришелье, убеждают себя, а заодно и всех остальных, что они не замечают своего возраста.

— Да, молодость Ришелье доживает второе сорокалетие. А каков ваш способ?

Ноблекур улыбнулся.

— Кстати, а как по-вашему, могу я считать себя старым? Ведь все зависит только от меня. Если говорить честно, я предпочитаю соединять оба способа. Я заявляю, что не намерен следовать Ришелье, и иногда мне это удается. По крайней мере я готов появляться в облике старца, главное — не давать лениться телу и уму. Тем хуже для тех, кто с этим не согласен. Я также признаюсь себе, что не хочу умирать. Я еще слишком любопытен… Не знаю, как у меня это получится.

Из библиотеки доносился звон хрусталя и фарфора, сопровождаемый журчанием голосов: Катрина и Марион ставили на стол приборы. С испуганным видом прошмыгнул Луи. Николя с гордостью окинул его придирчивым взором: действительно, в нем гораздо больше чувствовалась порода, нежели в нем самом в его возрасте, а посадка головы один в один напоминала его деда-маркиза. Катрина отчитала опоздавших к столу, и те, устыдившись, съели суп в полнейшей тишине.

— Возможно ли, отец, — нарушил молчание Луи, — что этот маленький манерный человечек когда-то был великим полководцем?

— Вот он, суровый приговор юности!

— Луи, — ответил Николя, — никогда не доверяйте внешности. Вы знаете про битву при Фонтенуа, где отличился мой отец. А знаете ли вы, что успех наш висел на волоске и в любую минуту мог обернуться катастрофой? Так вот, этот человек и был тем самым волоском. Наши войска теснили со всех сторон, офицеры главного штаба впали в панику. Покойный король собрал экстренный военный совет, во время которого позволил офицерам не покидать седел; никто не знал, что делать. Взяв слово, Ришелье напомнил, что у нас в запасе имеется еще одна батарея и если огонь ее направить в нужную точку, она уничтожит вражескую пехоту и нанесет врагу невосполнимый урон. Маршал Мориц Саксонский приказал не трогать резерв. «Король выше маршала; королю стоит только приказать», — произнес Ришелье.

— А дальше?

— А дальше король последовал его совету, и правильно сделал. После двух или трех залпов противник дрогнул, и Ришелье вместе с отрядами его величества и вашим дедом пошли в атаку и искрошили противника в куски. Так пишется история. Запомните этот рассказ, а также помните, что маршал всегда оказывал мне покровительство. При дворе вам будут говорить про него много плохого; но так уж устроен двор. Для вас главное запомнить: герцог — отважный солдат и друг нашего дома и дома господина де Ноблекура.

При этих словах Ноблекур величественно кивнул Луи.

— Ах, отец, как бы мне хотелось в такие минуты оказаться на поле сражения!

Восторги детей питают тревоги отцов, мрачно подумал Николя. Разумеется, он сам доставлял немало хлопот маркизу де Ранрею… Хотя за время своей работы он насмотрелся немало ужасов, когда он вспоминал подробные рассказы отца о кампаниях и баталиях, в которых тот принимал участие, его по-прежнему охватывала дрожь, и он с трудом прогонял видение поля битвы, усеянного грудами сваленных в беспорядке мертвецов, иссеченных и ограбленных. Между тем Луи подробно расспрашивал отца об обязанностях пажей. Ноблекур дополнял ответы Николя полезными советами. Марион и Катрина, как обычно, превзошли себя, приготовив жирного кролика, одного из тех, которых выращивал в клетке Пуатвен. Клетка стояла в глубине садика, и он регулярно обходил одному ему известные места в поисках корма для ушастых. Принесенного в жертву зверька старательно освободили от костей, начинили его собственной печенью и кусочками свиной грудинки, приправили пряными травами и обернули тончайшей, словно кружево, жировой пленкой свиного сальника. Увернутую таким образом тушку уложили в выстланную шпиком форму для террина, полили бульоном из телятины и стаканчиком белого вина и отправили тушить в духовку. Сейчас ломтики этого изысканнейшего мяса покоились на ложе из щавеля.

— После Жюйи для меня это настоящая рождественская трапеза! — воскликнул Луи, обычно не позволявший себе разговаривать за столом.

— Ты еще не знаешь, что будет дальше, — подмигнула ему Катрина.

Вскоре на стол принесли истинный шедевр: башню, сложенную из кусочков омлета, скрепленных вареньем из абрикосов, смородинным желе и мармеладом из мирабели. Шедевр был припорошен сахаром и глазирован с помощью раскаленной лопатки. Пришлось унимать Ноблекура, который, вдоволь отведав кролика, или, как он выразился, своего жильца, положил себе такой объемный кусок омлета, что обе служанки тотчас встали на дыбы и, объединившись, к его великому разочарованию, отобрали у него тарелку.