Освобождение шпиона - Данил Корецкий

Юрий Александрович покачал головой. Он не мог сдержать восхищения.

— Ну, вы представляете? Мы обошли соседние улицы, мы как бы искали этих негодяев… Но на самом деле мы просто болтали об этих самых загадках тысячелетия — о Римане, об уравнениях Навье-Стокса… С девчонкой-пятиклассницей. Просто поразительно!

Он смотрел на Воронова. Ира тоже посмотрела.

— Хорошо, хоть вы с ней поболтали, — сказала она. — Отцу, вон, болтать некогда.

— Вам нужно обязательно показать ее специалистам. Привозите ее к нам в институт. Хотя лучше в Красноярск или Москву…

— Мы ее до нашей школы довезти не можем, дорогой вы наш Юрий Александрович! О чем речь! Ребенка убьют когда-нибудь на этом чертовом пустыре!

Ира опять завелась. Страх за дочь плавно перетек у нее в привычное чувство раздражения. И в привычное чувство неловкости — у Воронова.

— Погоди, Ира…

— Ну что погоди? Кузьмин, вон, твой — детей на джипе с телевизором катает! Шагу ступить не дает, трясется! Знает ведь, что́ в городе творится, каждый день на трупы смотрит! А тебе все трын-трава!

— Да брось! На мою зарплату джип не купишь! — пытался отшутиться Воронов. — Разве что «ниву»…

— А на Кузьмина зарплату? А на Вильчинского? — остановить Иру было не так-то легко. — Но они же как-то стараются! Понимают, что надо, — вот и стараются! И в выходные они дома, с детьми, а не на работе!

— Мама, ну не начинай только опять! — выкрикнула из своей комнаты Ульяна. — Я заработаю сто тысяч, папа купит самую лучшую машину в мире!

Все как-то враз замолчали. Юрий Александрович смущенно кашлянул, посмотрел в окно и встал из-за стола.

— Извините, я пойду. Поздно уже. Очень было приятно познакомиться.

— Посидите еще! Куда же вы! — засуетилась, разулыбалась Ира. Ей явно было приятно иметь перед глазами живой укор для своего супруга.

— Нет, пора.

Он прошел в прихожую, обулся. Неожиданно старомодным жестом поклонился Ирине, пожал ей руку. И Воронову тоже пожал.

— Вы подумайте все-таки еще раз обо всем этом, — сказал он на прощанье. — И берегите вашу кроху.

Когда за гостем закрылась дверь, Ира прошла к столу и со злостью стала швырять посуду в пластмассовый тазик.

— Чужие люди о твоей дочери больше заботятся! У тебя работа и вместо жены, и вместо дочери! А что толку?!

— Мама! — крикнула Ульяна.

— Что мама?! Маме уже надоело мыть кипятком тарелки! И выносить помойное ведро в дворовой сортир — тоже надоело!

— Слушай, Ир, давай поговорим спокойно… — начал было Воронов.

— Замолчи!

На семейном море Вороновых редко бывает штиль. Есть такие моря — неспокойные, бурные. Холодные моря. И сейчас там опять свистел ветер, дыбились волны, метались желтые молнии и крошились в щепу корабли. Над морем Вороновых собирался очередной ураган… Бушевал он, впрочем, недолго.

— Значит так, мы должны переехать в нормальную квартиру! Если ты не можешь обеспечить семье нормальную жизнь, то я забираю Ульку и уезжаю в Иркутск, к маме! — с неожиданным спокойствием подвела итог ссоре Ирина.

И это спокойствие испугало Виталия.

— Но где я возьму деньги? — задал он глупый вопрос.

— У своих сослуживцев спроси! — так же спокойно ответила Ирина, и он понял, что жена не шутит.

г. Заозерск. Следственное Управление Следственного Комитета

Рядом с табличкой «Заозерское межрайонное Следственное Управление Следственного комитета РФ» — дубовая дверь в полтора человеческих роста. Как будто следаки не обычные люди, а огромные суперчеловеки, которым в обычную дверь не пройти. Впрочем, это еще от пап Карл осталось. У них леса много было, вот и творили, что хотели. Гигантоманы! Дверь скрипит, кстати. Даже визжит — тонким поросячьим визгом. Лучше бы петли смазывали в свое время…

— Как дела, Виталий Дмитриевич?

— День добрый, Максимыч. В сейф не помещаются мои дела…

Вахтер Максимыч заулыбался, привстал, высунувшись из-за своей перегородки, почтительно пожал руку. За его спиной — полированная доска, похожая на пожарный щит, только вместо багров, щипцов и ведер на ней висят ключи от кабинетов, конференц-зала, а также подсобных помещений и подвалов. Максимыч не глядя нашел нужный ключ, передал торжественно. По его мнению, старший следователь Воронов — фигура важная. Небось, в собственном особняке живет, три машины в гараже держит, только на работу пешком приходит, чтоб в глаза не бросалось.

Скрипучая лестница, справа криминалистический полигон, когда-то здесь был красный уголок Дирекции деревообрабатывающего комбината. Когда «папы Карлы» съехали в новое здание, сюда заселили СУСК,[5] произвели перепланировки и сделали экономичный ремонт. Налево по коридору — две двери в коротком тупичке, раньше дверь была одна и вела в бухгалтерию. Теперь это кабинеты Воронова и Вильчинского. На стенах — стенд с выдержками из уголовного кодекса и Доска почета Управления, на которой, в числе прочих, висят портреты Кузьмина и Вильчинского. Портрета Воронова на Доске нет, значит, недаром Ирина ставит сослуживцев ему в пример.

Напротив кабинетов стоят обитые дерматином складные кресла для посетителей. На одном устроилась полная скуластая женщина в потертом выношенном пальто, с растрепанными волосами и с подбитым глазом. Она шумно втягивает носом воздух и подозрительно косится на сидящую через три кресла от нее Женю Курляндскую. Женя выглядит так, будто сошла с обложки модного журнала — желтая кожаная куртка с карманами, замочками и хлястиками, короткая черная юбка, высокие облегающие сапоги и черные колготки. Нога закинута на ногу, вокруг невидимый кокон французского парфюма и какого-то явно не нашенского позитива.

— Ты это… чего… за проституцию попала? — попыталась завести светскую беседу полная женщина.

— Что ты знаешь о проституции, — презрительно отозвалась Женя и скривилась. Но тут же принялась широко и двусмысленно улыбаться и хлопать накладными ресницами.

Воронов на улыбку не ответил. Он молча прошел к своей двери, поковырял ключом в замке, открыл. На пороге обернулся, спросил у подбитого глаза:

— Вы ко мне?

— Я до Вильчинского, мне на девять назначено! — сипло проговорила женщина. — Вы тот самый Вильчинский?

— Нет. Он скоро будет, подождите…

— А я — к вам, Виталий Дмитриевич! — радостно объявила Курляндская, вставая.

Воронов невольно окинул взглядом ее фигуру на длиннющих, как у куклы Барби, ногах.

— С вами мы уже обо всем поговорили, — буркнул он, поворачиваясь спиной. — У меня работа, извините.

Курляндская метнулась к нему.

— А я, между прочим, записалась на прием! На девять ноль-ноль! Все как полагается!

— Вам не ко мне записываться надо, а к начальнику пресс-службы управления…

— Нет, именно к вам! Я по уголовному делу! — тараторила Курляндская. — Речь о готовящемся убийстве, Виталий Дмитриевич! Убийство и, возможно, расчлененка!

— Что? — насторожился следователь. — Какое еще убийство?

Женщина с подбитым глазом жадно слушала, смотрела и дышала — здесь пахло уже не только парфюмом и позитивом, здесь пахло каким-то неприличным скандалом.

— Мое! Меня убьют и разрубят на куски! На Мигунова сейчас такой спрос, что если я не выполню задание…

Воронов поморщился, пропустил Курляндскую в кабинет и закрыл дверь.

— Что вы от меня хотите? — устало произнес он. Мысли были далеко отсюда. В центре розыгрыша лотерей, на передаче «Как стать миллионером» или в шоу «Десять миллионов»… Но как туда попасть? К тому же ему всегда не везет…

— Мой радиорепортаж — это ерунда! — тараторила Курляндская. — Я договорилась с зав корпунктом «Ньюсуик»! Она согласовала вопрос с Центральным офисом: восемь тысяч долларов за две тысячи знаков! Это очень хороший гонорар! Маргарита обещала еще купить мне бутылку «Кристалла»! А гонорар мы поделим с вами пополам…

— Какая еще Маргарита? — буркнул Воронов. Мысли его хотя и были далеко, но начинали возвращаться.

— Маргарита и возглавляет корпункт «Ньюсуик». Красивая, элегантная женщина, но это только видимость… Чудовище, а не человек! Она лично потрошит журналистов! Помните нож доктора Ганибала Лектора? Таким ножом и потрошит. А вначале включает какой-нибудь музон на всю катушку…. Если я не выполню обещания, она поставит мое чучело в своем московском кабинете!

Воронов смотрел на нее и думал, что, случись все это неделей раньше, нет, даже вчера, он бы не стал разговаривать с этой фифой. Уже давно выставил бы ее за дверь и занимался своими делами. Или просто не впустил. Или самолично изготовил из нее чучело, не доверяя это дело какой-то Маргарите. Но за последние сутки многое изменилось. Очень многое. Он не думал об этом, но сейчас, в эту именно секунду, вдруг понял.