Лёха - Николай Берг

Посмотрел на ожидающего ответа потомка, кивнул. Леха, не споря, но без всякой радости напялил на себя китель. Перед этим Семенов придирчиво поосматривал швы: вроде ни гнид, ни вшей…

Собрались быстро, с сожалением глянули на опустевший лагерь – как всегда на войне, жалко было покидать спокойное и безопасное место, где ничего плохого не случилось, и двигать дальше – туда, где ждало черт знает что, как любил выражаться несдержанный на язык потомок.

Теперь ехали уже куда осторожнее, выбирая дорожки понетоптаннее, пару деревень объехали по окраине, благо вездеходик бодро пер и по полям и по перелескам. Сидели, нахохлившись, без того дурашливого азарта. Немцев видели несколько раз, два раза пеших – в деревнях, еще грузовик встречный попался да потом четыре телеги с унылыми мешковатыми дядьками. Впрочем, дядьки были все с винтовками, и оружие у них было под рукой, а что мундиры сидели не щеголевато, так тут не танцы в райцентре. Переглянулись и решили не связываться. Как оказалось – правильно, потому как через полкилометра следом за дядьками просквозил, отчаянно пыля, мотоцикл с пулеметной люлькой, на котором перли три бравых ганса. И вот эти мотоциклисты вид имели боевой и дерзкий, да и жестянки всякие у них на мундирах наглядно об этом говорили.

Жанаев опять дымил, как паровоз, а Семенов поглядывал на него с тоской, потому как покурить хотелось сильно, да вот сам себе он это запретил. Теперь в лесу нужен был нос, не забитый табачным дымом, а кроме него самого, в лесу остальные были не гожи.

Еще и полдень не наступил, когда вездеходик зачихал-закашлял и очень скоро встал посреди дороги.

– Стоп машина… – заявил Середа печально.

– Аут оф фьюел[76], – отозвался растерянно потомок. И сказал уже понятно: – Вот теперь бензин кончился весь. Давайте машинку в кусты затолкаем, а то приедет кто на наши головы…

Затолкали. Почесали в затылках. Все было не унести, потому разобрали, что нужнее всего. Получилось много. Но если для Семенова груз был привычным – пехотинец всегда ходит как навьюченный ишак, – то вот Лехе все это очень не понравилось. Зато он с радостью поменялся с Середой своим вшивым мундиром, отдав заодно и пилотку. Теперь Середа должен был идти во главе маленького отряда, а остальные следом, надеясь, что каски и плащ-палатки не выдадут в них красноармейцев. Надежда была в общем убогой, потому как вид обмоток, ботинок и торчащих из прорези гимнастерок был достаточно показателен, но что еще делать? Была мысль идти как пленным под конвоем Середы, но тут возникала проблема с оружием: пулемет и винтовка должны быть наготове.

Немного поломали голову, что брать из наличного, все утащить всяко не выходило. Разумеется, взяли все оружие. Тут даже и не сомневался никто. Потом, помня, что боец всегда с котелком, лопаткой и ложкой, прибрали первонужное. Собрали все сумки и сумчонки, даже пустую гранатную. Сидор штопаный себе Жанаев забрал, остальные повесили вместо привычного и мягкого сидора жесткие и неудобные, но вместительные футляры от немецких противогазов. Середа похихикал, заявив, что вполне эти железяки годятся для мебели как табуретки, на что Семенов мрачно возразил, что лучше бы рюкзак или ранец – тоже вместо мебели, подушка хорошая получается, а на этом футляре и сидеть неловко. Взяли еще пару катушек с проводом, который мог и с толку сбить встречных немцев, и пригодиться на обмен. В любой деревне провод вполне пригодится. Остальное так и оставили на вездеходе. Сапоги с технаря оказались впору Середе, и теперь он щеголял аккуратно обтертыми тряпочкой блестящими голенищами.

– Интересно, далеко ли до наших? – поинтересовался боец.

Середа и Жанаев переглянулись, синхронно пожали плечами. Потом Середа усмехнулся невесело и сказал:

– Идем на восход, не промахнемся.

– Ну пошли, что ли? – как можно более равнодушным тоном сказал Семенов.

– Так точно, – отозвался по-уставному Жанаев, а сентиментальный потомок похлопал ласково по рулю выручившей машины и погладил бочину, измазав руку в пыли, отчего сконфузился и стал вытирать ладонь пучком травы.

– Значит, Середа впереди. Мы следом. Немцы вроде только ездят, потому надеюсь, что услышим их раньше. Если слышим что – мы трое в кусты и там как бы возимся, чтоб только каски видать.

– А катушки? – спросил Леха.

– Катушки на обочину сразу. Связисты черт знает где лазят. Картинка привычная. Но уж если докопаются – тогда «артиллерию» попрошу знак подать – начинаем стрельбу и отходим в лес.

– Ладно. Что лучше подходит: «Химмельдоннерветтер»[77] или «Рундпфунгерпфенгер»?[78] Еще можно «Готтен тотенмуттерэрмордер»[79] или «Нигилистен динамитен театеркассе фербрехен»[80], – невесело пошутил артиллерист.

– Лучше б что покороче. А то пока ты это выговоришь, нас уже перестреляют, как гусей.

– Ладно. Как скажу громко: «Цу бефель!»[81] – так, значит огонь. Черт, патронов у нас для внятного огня – фиг да нифига.

– Ну мы не по шасэ идем, тут публики негусто тоже. В общем – какие вопросы?

– Эта каска – жутко тяжелая. Шея уже устала, – пожаловался Леха.

– Се не каска. Се шапка-невидимка. Заслужил – носи, – посоветовал ему Середа, а бурят с Семеновым коротко хохотнули, хотя немецкие стальные шлемы и впрямь были куда тяжелее советских.

– Все, пошли, – сказал красноармеец, и гуськом по травянистой обочине тронулись дальше, на восток.

Боец все время напряженно думал – не глупость ли они делают. А ну как на своих нарвутся? Стреляли же по ним из лесу. С другой стороны, по дороге идти было куда быстрее и легче, чем по здешним лесам. В которых черт ногу сломит. Сплошные болота, будь они неладны.

Хотя как только кончится эта дремучесть и пойдут дороги пооживленнее – такой маскарад не сработает, потому как годится только до первого патруля или до первой же пары фельджандармов. Что такое комендантская служба и служба тыла, Семенов знал неплохо, доводилось видеть. А раз так, понимал, что и у немцев всяко не хуже, просто не хватает у них сил на то, чтобы все контролировать. И отлично они обживут захваченные районы. Это пока еще неразбериха такая. Толком не успели наладить.

Знакомый запах, который вынес теплый ветерок, заставил бойца завертеть головой. А вслед за этим запашком кто-то странно захрапел совсем недалеко от дороги. Зашипев не хуже Жанаева, боец перехватил пулемет на изготовку и глазами показал товарищам, что пойдет – глянет. Те поняли с лету – бурят, сдернув с плеча винтовку, тут же присел на колено, поглядывая назад и в сторону хрипа, Середа так же устроился с пистолетом в руке, но таращился он по ходу движения; немного помедлив, то же сделал и Леха.

Стараясь как можно тише продвигаться в придорожном кустарнике, Семенов двинулся не прямо на шум, а чуток забирая в сторону. Запах стал ядренее, и вскоре боец увидел, откуда он прет, этот так надоевший за последние дни запашок. В подлеске, перекосившись, стояла обычная телега, от которой густо перло сладковатым тошным душком. Впряженная в телегу тощая, изможденная лошадка встряхнула головой и, потянувшись к Семенову, коротко заржала, зафыркала губами. Боец закинул пулемет на ремень: тут никакой опасности не было, да и лежащие на телеге тела были в знакомой, родной форме. Боец похлопал лошаденку ласково по шее, негромко позвал своих товарищей.

Вскоре все четверо стояли рядом с телегой, бурят тут же ловко и умело помог приятелю выпрячь лошадку, потому как тоже с первого взгляда понял, что телега эта свое отъездила – переднее колесо у нее развалилось вдрызг, и транспортное это средство намертво застряло, зацепившись за старый пень. Лошади деваться было некуда, и она сильно пострадала от голода и жажды, да и передняя нога у нее была поранена.

– Все вокруг объела, докуда дотянуться смогла, – объяснил Лехе Семенов, что тут произошло.

Жанаев тем временем со знанием дела осмотрел рану на ноге кобылки и кивнул головой на вопросительный взгляд сослуживца. Нестрашная рана; лошадь, конечно, заморенная, но вполне вылечить можно. Середа, в отличие от двух знатоков сельского хозяйства, больше заинтересовался теми, кто лежал на телеге.

– Это раненые наши, – сказал он настолько очевидное, что бурят недоумевающе глянул на него. Разумеется, наши. И ясен день, что раненые. Бинты сразу видны были, белое в лесу издалека заметно. Жанаев враз понял, что вот застряла тут невесть откуда приехавшая телега с пораненными красноармейцами, лошади повезло – выжила, а те, кого на телегу положили – нет, померли они: может, от ран, а может, и от голода с жаждой. Причем один – тот, у которого голый, густо волосатый торс сплошь забинтован и на животе повязка густо пропиталась уже высохшим, коричневым – помер давно, лицо у покойника было черно-чугунного цвета, вздутое, с вывернутыми «негритянскими» губищами, а вот боец посередине выглядел куда свежее – помер, наверное, пару дней назад. Может, если б раньше пришли… Да ничего бы не смогли, чего уж самим себе врать – ног у покойника не было по колени, считай, культи забинтованные. Война, что поделаешь. Потому Жанаеву раненые были неинтересны, им уже ничем не поможешь, а лошадке помочь надо.