Беспредел - Игорь Бунич

Я спрятал книгу в "дипломат", а "дипломат" — под койку. Сварил себе кофе. Хотел позвонить жене в Ленинград, но передумал и стал читать книгу дальше, хотя мне этого совсем не хотелось. Но это была не моя прихоть, а фактически приказ Климова.

Глава первая была озаглавлена "Война разгорается" и открывалась царствованием Ивана Грозного. Начал царь с программного заявления, которое вполне можно считать формальным объявлением войны своим подданным.

"С давних времен, — сказал Иоанн Васильевич, как бы подводя итог первым пятистам годам существования русского государства, — русские люди были мятежны нашим предкам, начиная от славной памяти Владимира Мономах а, пролили много крови нашей, хотели истребить достославный и благословенный род наш… Готовили такую участь и мне, вашему законному наследнику… и до сих пор я вижу измену своими глазами; не только с польским королем, но и с турками, и с крымским ханом входят в соумышление, чтобы нас погубить и истребить; извели нашу кроткую супругу Анастасию Романовну, и если бы Бог нас не хранил, открывая их замыслы, то извели бы они и нас с нашими детьми".

Сделав подобное заявление, царь явно дал понять, что не намерен мириться с подобным отношением народа к себе и желает взять инициативу в полыхающей войне в свои руки. Нужно признать, что действовал он продуманно, создав методику на много лет вперед.

Прежде всего необходимо было создать карательный институт, ответственный только перед царем. Во времена Грозного таким институтом стала Опричина. Вся остальная Русь стала называться Земщиной. В войне самое главное — это провести четко линию фронта между собой и противником.

"Земщина, — как правильно отмечают историки, — имела значение опальной земли, постигнутой царским гневом”.

Царь уселся в Александровской слободе, во дворце, обведенном валом и рвом. Иван жил тут окруженный своими любимцами, в числе которых Басмановы, Малюта Скуратов и Афанасий Вяземский занимали первое место. Любимцы набирали в Опричину дворян и детей дворянских и вместо утвержденного штата в 1000 человек вскоре наверстали их до 6000, которым раздавались поместья и вотчины, отнимаемые у прежних владельцев. У последних отнимали не только дома и все движимое имущество, случалось, что их в зимнее время высылали пешком в пустые земли. Многие погибали в дороге. Таких несчастных было более 12000 семейств. Масштабы, конечно, были еще не те, что впоследствии, но методика уже закладывалась на века.

"Новые землевладельцы, — продолжает историк, — опираясь на особенную милость царя, дозволяли себе всякие наглости и произвол над крестьянами, и вскоре привели их в такое нищенское положение, что мазалось, как будто неприятель посетил эти земли".

На войне, как на войне. Кроме обширных прав, у вновь созданного карательного органа были, разумеется, и обязанности, главным образом для большего сознания своего привилегированного положения и элитарности.

"Опричники давали царю особую присягу, которою обязывались не только доносить обо всем, что они услышат дурного о царе, но не иметь никакого дружеского сообщения, не есть и не пить с земскими людьми (то есть с населением страны). Суды получили указания все дела решать в пользу опричников, и те с восторгом воспользовались этим обстоятельством для личного обогащения, поскольку о судьбе страны думали очень мало. Пошли поборы и конфискация. Многие теряли свои дома, земли и бывали обобраны до ниточки, а иные отдавали жен и детей в кабалу и сами шли в холопы”.

"Учреждение Опричины было таким чудовищным актом деморализации русского народа, — отмечает современник, — что даже если бы Сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее".

Впрочем, как уже отмечалось, речь шла не только о народе, ибо война пронизала не только горизонтали, но и вертикали. Шли массовые казни знати, конфискация вотчин, ссылки и, в лучшем случае, насильственные пострижения в монахи.

Глава государства лично возглавил войну против собственного народа, не брезгуя, порой, выполнять работу простого палача. В лучших традициях своих свирепых языческих предков-норманнов.

"Нередко после обеда царь Иван ездил пытать и мучить опальных. В них у него никогда недостатка не было. Их приводили целыми сотнями, и многих из них перед глазами царя замучивали до смерти. То было любимое развлечение царя Ивана: после кровавых сцен он казался особенно веселым".

У многих возникало искушение объявить Иоанна Васильевича шизофреником. Но это вовсе не так. Он просто вел войну со своим злейшим противником, пытаясь как можно сильнее его устрашить и тем самым обеспечить самому себе существование. Зоркие глаза русских летописцев и историков быстро увидели суть государственной политики по отношению к народу и стране.

"Земщина, — отмечают они, — представляла собой как бы чужую покоренную страну, преданную произволу завоевателей".

Оккупированная страна! Лучше не скажешь.

Но существовала еще и церковь, которая, обретя самостоятельность после крушения Византии, забыла старые идеологические установки своих учителей и пыталась как-то пресечь произвол властей по отношению к народу.

Митрополит Московский Филипп, демонстрируя огромное мужество, как-то осмелился сказать царю: "Оставь Опричину! Иначе мне быть в митрополитах невозможно. Твое дело не богоугодное и не будет тебе нашего благословения!" Не понимал мужественный митрополит, что идет война. Царь попытался ему объяснить: "Владыка святый, мои же меня хотят поглотить". Не согласился Филипп с доводами монарха и как-то осмелился отказать парю в благословении прямо в Успенском соборе. Не понимал благородный Владыка, что уже участвует в войне, демонстрируя небывалое геройство. Схваченный прямо в церкви Басмановым, избитый до потери сознания, глава церкви был брошен в темницу. По приказу царя ему забили йоги в деревянные колодки, а руки в железные кандалы и морили голодом. Единственному родственнику митрополита Ивану Колычеву отрубили голову и бросили се в яму, где томился глава русской православной церкви, номинально — лицо, равное царю.

Приказав Филиппа без лишнего шума удавить в темнице, Иван расправился и со своим двоюродным братом Владимиром Андреевичем, умертвив его вместе с женой. Владимир вполне мог стать знаменем в войне и организовать какую-нибудь заваруху с претензиями на престол. Хотел он этого или нет, никто не выяснял, но лучше было перестраховаться.

"Постоянный ужас, каждоминутиая боязнь за свою жизнь все более и более овладевали царем. Он был убежден, что кругом его множество врагов и измен инков, а отыскать их был не в силах. Он готов был то истребить повально чуть ли не весь русский народ, то бежать от него в чужие края. Уже своим опричникам он не верил, и близок был их конец".

Это тоже была методика — верхушка карательного аппарата долго жить не должна, ибо на нее нужно и должно списывать весь террор. Вместе с тем, на всякий случай, как бы поучал мудрый Иоанн будущих правителей России, надо быть всегда готовым сбежать за границу, ибо никто не знает, чего можно ожидать от местного населения.

Сам Иван склонялся сбежать в Англию. Он откровенно писал английской королеве Елизавете, что изменники составляют против него заговоры, соумышляют с враждебными ему соседями, хотят истребить его со всем родом. (Своего сына Ивана — свирепого опричника — Иоанн на всякий случай убил сам, ибо имел донос о его растущей популярности. В России очень опасно, когда рейтинг сына превосходит рейтинг отца.)

Иван просил английскую королеву дать ему убежище в Англии. Но в то же время, готовясь в любую минуту удрать из России, поскольку ждал от своего народа ответного удара, царь задумал и осуществил широкомасштабную акцию по приведению народа в трепет, ибо только так могло существовать это государство.

В декабре 1569 года пошел Иоанн походом по собственной стране. "Он шел, как на войну, — отмечает несколько наивный историк XIX века, — то была не только странная, но и сумасбродная война с прошлыми веками, дикая месть живым за давно умерших". Историк почему- то считал, что война была, но кончилась, но Иоанн-то хорошо знал, что она не кончится никогда.

Город Клин должен был первым испытать царский гнев.

"Опричники по царскому приказу ворвались в город, били и убивали кого попало. Испуганные жители, ни в чем неповинные, не понимающие, что это все значит, разбегались куда ни попало (до Тихого океана). Затем царь пошел на Тверь. На пути все разоряли и убивали всякого встречного. Подступивши к Твери, царь приказал окружить город со всех сторон. Иван стоял под Тверью пять дней. Сначала ограбили всех духовных, начиная с епископа. Простые жители думали, что тем дело и кончится, но через два дня, по царскому приказу, опричники бросились в город, бегали по домам, убивали людей, ломали всякую домашнюю утварь, били окна, рубили ворота и двери, забирали всякие домашние запасы и купеческие товары: воск, леи, кожи, — свозили в кучи я сжигали, а потом удалились. Жители опять начали думать, что этим дело кончится, что, истребивши их достояние, им, по крайней мере, оставят жизнь, как вдруг опричники опять врываются в город и начинают бить кого ни попало: мужчин, женщин, младенцев, иных жгут огнем, других рвут клещами, тащат и бросают тела убитых в Волгу".