Грехи отцов. Том 2 - Сьюзан Ховач

— Да, я понимаю это. Это верно. Я действительно понимаю. Подождем, пока мы не приедем туда.

Я поцеловал ее, и затем через минуту меня охватила паника, которая была тем более ужасна, что это было так неожиданно, — я подумал, повезет ли мне, когда мы окажемся в постели. Мне казалось, что Кевин разлучил меня с Вики, и вот она теперь спокойно плыла по течению вне пределов моей досягаемости. Я был в отчаянии, я знал, что должен был что-то сделать, чтобы вернуть ее. Мысль о том, что я буду вынужден возвратиться в мое прежнее одинокое существование, которое и жизнью-то можно назвать лишь наполовину, была для меня невыносима.

В царившем в такси молчании произошла какая-то перемена, и я с ужасом понял, что водитель выключил мотор. Я обнаружил, что некоторое время мы стояли на месте около моего дома.

— Друзья, не желаете ли выйти? — спросил он. — Или я должен достать вам одеяла и подушки, чтобы вам было удобнее?

Я заплатил ему и, не говоря ни слова, повел Вики в мою квартиру.

Однако в конечном счете это Вики, а не я, вернула все на прежние места и соединила нас снова.

Она начала говорить, как только мы вошли в квартиру.

— Кевин не прав, так? — сказала она. — Он был неправ в том, что считал, будто тобой движет честолюбие, будто ты только и думаешь о деньгах, власти и успехе. Тебе ведь на все это наплевать, правда?

— Да.

— И Себастьян был тоже не прав, когда решил, что тобой движет жажда отмщения. Ты не герой из пьесы Мидлтона или Торнера.

— Правильно.

Мы стояли у окна гостиной, и перед нами простирались огни Куинса. Я держал ее руку очень крепко и хотел еще говорить, но у меня сильно болело горло, а голова разламывалась от боли.

Я покачал головой.

— Это вина, да?

Огни Куинса стали блекнуть.

— Ты похож на меня, — сказала Вики. — Наконец-то я осознала это сходство. Движущая сила в твоей жизни — это вина. Ты чувствуешь себя ужасно, непреодолимо виновным. Но почему? Что ты сделал? Можешь ли ты мне сказать?

Я кивнул головой. Она ждала. Но я молчал.

— Что-то произошло тогда, в тридцатые годы.

Я снова кивнул.

— Между тобой и моим отцом?

Я покачал головой. Затем я сказал:

— Моим отцом. — Через секунду я не был уверен, сказал ли я эти слова вслух, и поэтому произнес их снова: — Моим отцом, — сказал я. — Моим.

— Что-то случилось между тобой и твоим отцом? Понимаю. Что же случилось?

— Я…

— Да?

— Я был подстрекателем…

— Подстрекателем?

— …преступления…

— Преступления? Какого преступления?

— …его убийства, — сказал я. — Конечно. А что еще? — И внезапно бросившись на тахту, я закрыл лицо руками.

— Но твой отец не был убит, — сказала Вики.

— Нет, он был убит. Он стал алкоголиком, и это привело его к смерти. А я стоял рядом и не противодействовал этому. Я отвернулся от своего отца. Я был предан человеку, который убил его.

— Но твой отец тебя бросил!

— Нет, он всегда хотел, чтобы мы с Тони жили с ним. Он ушел от Эмили, но не от нас.

— Да, но…

— Я был огорчен, так как очень сильно любил Эмили. Мне было только четырнадцать, и я ничего не понимал. Тогда вмешался Корнелиус и взял меня к себе. Я не должен был оставлять отца, но я это сделал. Это было ужасно. Я отвернулся от своего отца и решил, что не имею к нему больше никакого отношения.

Она была потрясена.

— Ты хочешь сказать, что мой отец…

— На самом деле здесь не стоит вопрос о твоем отце. Вопрос только обо мне и моем отце. Твой отец — просто фигура на шахматной доске, которую я должен передвигать, чтобы добраться до моего отца и загладить свою вину перед ним. Я должен загладить свою вину, ты понимаешь. Это мое единственное оправдание в этой жизни. В противном случае я не должен был бы жить. Я сделал такую ужасную вещь, когда стал на сторону его убийцы и смотрел сквозь пальцы на его вину… Как могут люди совершать такие ужасные поступки и жить? Мой отец умер, мой брат умер, моя мать умерла — и только я еще живу. Это кажется таким несправедливым, и вот почему я ищу себе оправдания, я не могу умереть сейчас, пока, я не нашел оправдания своему существованию. Если я смогу направить свое незаслуженное существование так, чтобы заново переписать несправедливое прошлое… Ты понимаешь, а? Ты понимаешь?

— Не может быть, чтобы ты так плохо поступил со своим отцом! Ты был так молод, ты был растерян, и все это ты преувеличил в своем воображении…

— Мой отец любил меня. Я ненавидел его и надеялся, что он умрет. Когда он и в самом деле умер, я был рад. Я сказал Корнелиусу: «Слава Богу, он больше не будет нам мешать». Можешь ли ты себе это представить? Я действительно сказал…

— Это все оплошность папы, я знаю, это так. Это очень несправедливо, что ты так себя винишь…

— Я должен был оградить себя от влияния Корнелиуса. На Тони он не влиял. Тони всегда видел его насквозь.

— Вероятно, у вас с Тони было разное положение. Он был моложе, в возрасте, менее ранимом. И папа никогда не любил Тони, правда? Тони, вероятно, не подвергался тому же самому влиянию. Ты не должен сравнивать свое поведение с поведением Тони.

— Я всегда отворачивался от Тони, и позже у меня никогда не было возможности помириться с ним. Они умерли, а я остался, и у меня была только одна возможность облегчить свою вину, и я должен был воспользоваться ей… Боже, можешь ли ты представить себе, что я пережил в прошлом, когда прочитал последнее письмо Тони, обращенное ко мне, и точно осознал, что я наделал. Разумеется, правда состояла в том, что я не мог спокойно жить, зная эту правду. Я сразу понял, что переделать все это можно лишь через Корнелиуса и его банк. Другой возможности не было. Для меня не было другого выхода. На самом деле я стал думать о самоубийстве, но…

— Скотт!

— Да, конечно, я думал! Конечно! И если мне не удастся переделать прошлое, я буду думать об этом опять, потому что тогда я не захочу больше жить.

— Ты не должен так говорить! Это безнравственно! Это несправедливо!

— Почему? Смерть и я — старые знакомые, я часто думаю о ней, я живу вместе с ней все время. Иногда я вижу, как она наблюдает за мной, когда я смотрю в зеркало и когда иду в ванную комнату и беру лезвие, а иногда даже наливаю воду в ванную… Римляне совершали самоубийства таким путем — горячая ванна, вскрытые вены, и тогда смерть наступает без боли, очень спокойно — ты просто теряешь сознание, но всегда я думал «нет», я не могу умереть, я не могу умереть, пока не завершу свой поиск и не узнаю, действительно ли у моего отца отказало…

— Скотт, Скотт, послушай, Скотт, пожалуйста…