Дорога - Александра Маринина

– Представьте себе, молодой опер, очень способный, любит свое дело, горит на работе, хочет многому научиться у старых профессионалов, в общем, отличный парень. Таких всегда было немного, и хорошие начальники за них обеими руками держались. Представили?

– Еще бы, – понимающе кивнул Головин. – Я сам таких мальчишек любил и всегда защищал по службе, берег. И что с ним?

– На территории разрабатывают операцию по задержанию опасного преступника. Причем он действительно опасный, может быть вооружен, а кроме того, имеет разряд по самбо и карате и страшно агрессивен, то есть брать его надо продуманно и большой группой. И вот наш опер, зовут его Мишей, совершенно случайно встречает этого бандита на опушке леса. Операция по задержанию запланирована на следующий день, потому что точно известно, где этот бандит будет находиться и где его удобнее всего конвертовать. Миша понимает, что ему, молодому, неопытному и не имеющему разряда по хоть какому-нибудь единоборству, с этим бандюком не справиться. Но при этом чисто инстинктивно он уже сделал шаг ему навстречу и посмотрел в лицо. В этой ситуации просто развернуться и уйти было нельзя, и Мишка придумал для себя легенду прикрытия – подошел и попросил закурить. Как нормальный опер, он в этот же день доложил по команде о том, что произошло. И вот вызывает его начальник из этих, из новых комсомольских, и начинает орать: «Как ты посмел дать преступнику уйти? Ты замарал честь офицера, ты струсил, ты показал всему преступному миру, что советский милиционер способен только на то, чтобы попросить у бандита сигаретку. Ты бы еще у него денег попросил! Трус! Предатель!» Другие опера грудью за Мишу встали, с пеной у рта доказывали, что он поступил абсолютно грамотно, не полез на рожон, потому что был при оружии, а этот преступник наверняка его заломал бы и мало того, что оставил бы калекой, если не трупом, так еще и оружие забрал бы и тут же ушел из города, а так его на следующий день спокойно взяли при проведении хорошо продуманной и подготовленной операции. Думаете, комсомолец-начальник понял, о чем ему толковали? Да ни в одном глазу! Он в наши милицейские тонкости вникать не намерен и учиться ничему не собирается. Вы даже в страшном сне не сможете увидеть, что он сотворил.

– Что же? – нетерпеливо спросил Головин, который по мере рассказа Родислава все больше хмурился.

– А этот начальничек нашел формальные основания для наказания за низкие отчетные показатели, Мишку понизил в звании, разжаловал из лейтенантов в младшие лейтенанты и поставил во вневедомственную охрану дежурным. И это парня, который родился, чтобы быть сыскарем, у него и душа к оперативной работе лежит, и чутье есть, и мозги хорошие.

– Безобразие, – сердито произнес Николай Дмитриевич. – Как можно так разбрасываться кадрами?! При такой политике через пять лет преступления некому будет раскрывать.

– А вот вам еще примерчик, – продолжал Родислав. – Один шустрый начальник горотдела, тоже из новых, велел всем операм составить и сдать на утверждение планы политико-воспитательной работы с негласным аппаратом. Можете себе такое представить?

Головин, что очевидно, представить себе этого не мог никак, потому что уставился на зятя ничего не понимающими глазами и потер ладонями уши, проверяя, на месте ли они: очень уж невероятным звучало то, что он услышал. Негласный аппарат сотрудников уголовного розыска почти поголовно состоит из бомжей, алкашей, проституток и многократно судимых личностей, проводить политико-воспитательную работу с которыми человеку в здравом уме даже в голову не придет. Видя реакцию тестя, Родислав от души расхохотался, но Николай Дмитриевич оставался серьезным и даже мрачным.

– Это что, шутка? – наконец спросил он.

– Да какая шутка, Николай Дмитриевич! Этот случай у нас в справку попал, если не верите – позвоните своему другу Кравчуку, он вам подтвердит.

Генерал Кравчук был начальником Родислава и действительно добрым знакомым Головина.

– Я вам больше скажу: еще один начальник, который живого агента в глаза не видел, только в книжках про шпионов о них читал, сказал, что хочет лично познакомиться с агентурой своих подчиненных, и велел вызвать всех и собрать в Ленинской комнате райотдела. Он, видите ли, был недоволен низкой, на его взгляд, эффективностью работы негласных сотрудников, поэтому решил лично с ними познакомиться и выступить с программным заявлением о том, как надо работать и повышать показатели.

Слухи об этом совершенно реальном случае разошлись по всем органам внутренних дел и зачастую звучали как анекдот. Но, к сожалению, анекдот печальный. Для каждого опера его агентура – это святое, в нее вложены пот и кровь, огромные душевные силы по поддержанию доверительных отношений и гигантский труд по защите своих людей от расшифровки. Даже помыслить невозможно о том, чтобы собрать свою агентуру не только вместе, но еще и в одном помещении с «источниками» других сотрудников. Это не просто верх непрофессионализма, это бред больного воображения.

– Я тебе не верю, – зло сказал Головин. – Этого не может быть. Ты рассказываешь мне недостойные и пошлые байки.

Вместо ответа Родислав достал из «дипломата» папку и показал тестю черновик итоговой справки о результатах инспекторской проверки. Николай Дмитриевич надел очки и долго вчитывался в выполненный торопливым малоразборчивым почерком текст, морща лоб и беззвучно шевеля губами.

– Ну и почерк у тебя, Родька, – проворчал он. – Глаза сломаешь, разбираючи. Неужели все это правда?

– Истинная правда, Николай Дмитриевич.

– Что же получается, эти партийно-комсомольские деятели всю работу на земле разваливают? Помнится, в мое время до семидесяти процентов тяжких преступлений раскрывали с помощью «источников», а теперь с таким руководством вся агентурная работа псу под хвост пойдет. При таких раскладах люди-то от наших оперов побегут, сверкая пятками, доверия нет, безопасности нет, никто с нами сотрудничать не захочет. Как преступления-то раскрывать?

– Вот так и раскрывать, – пожал плечами Родислав. – Как бог на душу положит.

– А все эта ваша перестройка. – Николай Дмитриевич поднял палец в назидательном жесте. – Вот до чего докатились! Доперестраивались! Царскую семью в кино показывают, лучших актеров приглашают, чтобы Распутина и Николая Второго сыграли! Разве народные артисты должны этих выродков играть? Они должны играть героев, пусть не нашего времени, пусть прошлого, но героев, чтобы прививать людям, и в первую очередь молодежи, чувство гордости за свою страну. А это что? Одно кино про царя, другое – про ужасы войны вместо героизма советского солдата, третье – вообще непонятно про что, хотя главный герой в милиции работает, никакой героики, никакого подвижничества, ни малейшего самопожертвования во имя Родины. Разве такими фильмами народ воспитаешь?

В том году на экраны страны вышли «Агония», «Иди и смотри» и «Мой друг Иван Лапшин». Оказывается, Николай Дмитриевич видел эти фильмы, и Родислав снова подивился тому, насколько активен Головин и до какой степени ему все интересно. Сам Родислав нашумевших картин не видел, он вообще в кино почти никогда не ходил, и ему казалось, что уж генерал-пенсионер и подавно не посещает кинотеатры, все больше перед телевизором просиживает.

– Но говорят, что фильмы хорошие, – осторожно заметил он.

– Хорошие, – подтвердил тесть. – Очень хорошие. В этом-то вся и беда. Я, знаешь, Родька, когда после «Иди и смотри» домой вернулся, три дня с валокордином просидел, спать не мог – до того разволновался. Талантливо снято, талантливо сыграно, тут спорить не о чем. Но вот я все думаю: а зачем? Для чего нужно такое кино? Чему оно может научить? Какие нравственные проблемы помогает решить? Или вот «Иван Лапшин» – я смотрю его и понимаю, что мне показывают настоящую жизнь, повседневную, обыкновенную, и правдиво показывают. Но зачем? Где нравственная идея? Мы коммунизм строим, а как такое кино может помочь его строить? И вот начал я сомневаться: а может, я чего-то не понимаю? Ведь все эти фильмы снимали люди умные, глупым бы не доверили. Значит, для чего-то все это нужно. Но вот для чего?

– Так вы же сами сказали, что фильмы правдивые. Значит, их снимали для того, чтобы рассказать людям правду и о царской семье, и о войне, и об обычной человеческой жизни. Разве этого не достаточно?

– Правду? – Николай Дмитриевич проподнял брови. – А всегда ли она нужна, эта правда?

– То есть как?! – изумился Родислав.

Он даже сам не понял, чего больше было в его восклицании: испуга или удивления. Уж чего-чего, а подобных слов от своего тестя он никак не ожидал. Что это? Сигнал о том, что Николай Дмитриевич готов к переменам, или тонкий, но жесткий намек на то, что ему известна правда о Родиславе и его двойной жизни, но он молчит, чтобы не наносить удар дочери?

– В правде должен быть смысл, она должна учить и воспитывать, она должна вести человека к светлому будущему. А если она этим задачам не отвечает, если она приводит к тому, что человек отчаивается и опускает руки, то она не нужна. Так я думал всю жизнь. До последнего времени. А теперь вот засомневался. Не знаю, Родька, не знаю. – Николай Дмитриевич сокрушенно покачал головой. – И с перестройкой этой вашей не могу решить, плохо это или хорошо. С одной стороны, старые кадры меняют на новые – это плохо, потому что снимают опытных руководителей, крепких хозяйственников, которые уже принесли стране много пользы и еще принесли бы. Но, с другой стороны, новый человек придет и посмотрит на ситуацию свежим взглядом, глядишь – и заметит то, чего прежний руководитель по привычке не замечал, заметит и исправит, и дела пойдут на лад. А с третьей стороны если посмотреть, то получается, как у нас в органах внутренних дел: пришли непрофессионалы и все развалили. Новые руководители новые порядки завели, вон, глянь-ка, с пьянством борьбу устроили, водка в два раза подорожала, да и ту теперь только с двух часов дня продают, толкового начальника могут снять с должности за то, что на собственном дне рождения он рюмку выпьет. Это куда годится?! Я всю войну прошел, и таких, как я, в стране миллионы, для нас рюмка водки – это все равно что кусок хлеба. И крупные руководители сегодня почти все участники войны. Что же их, снимать за эту несчастную рюмку? А с Арбатом что вытворили? Самое сердце Москвы, там старый московский дух живет, дышит, дает людям утешение, и туда пустили торговцев каких-то, спекулянтов, прохиндеев, уродов, которые играют чудовищную музыку и пляшут свои бешеные танцы. Что, скажешь, это хорошо? Плохо это, Родька. Но если с другой стороны посмотреть, если руководство страны объявляет, что надо перестраиваться, думать и действовать по-новому, значит, ему небезразлична судьба страны, оно хочет прогресса, оно хочет, чтобы было лучше, чтобы мы коммунизм быстрее построили. Это хорошо. В общем, сомнения меня одолевают.