Эммануэль. Верность как порок - Эммануэль Арсан

Серую спинку, белый живот, черные пятна вокруг глаз и полосатый хвост теперь покрывала переливающаяся разноцветная шерстка.

Благодаря этому интересному эффекту зверек казался неосязаемым, точно мираж, как бы сотканным из чистого света, из всех нитей цветового спектра. Лемур мягко светился, и его шерстка выглядела почти прозрачной, как воздух после грозы. И, похоже, сама Пентесилея так же, как и Лукас Сен-Милан, гордилась переменами в своей внешности.

Яркие радужные тона не были просто зафиксированы на ее шерстке: они смешивались, скользили, словно танцуя под ритмы некой загадочной музыки.

Позднее Лукас осознал, что в этом и заключалось его субъективное понимание вариативности, сравнимое, пожалуй, с потоком солнечного ветра, эффекты которого менялись в соответствии с тем, пропускают ли космические частицы звездный свет или нет.

Даже через телескоп, даже когда луна была скрыта тончайшей пеленой тумана – даже тогда Лукас не видал такого удивительного сияющего ореола. Так мог бы изобразить звезду какой-нибудь неопытный художник, наградив ее золотистым свечением всего многообразия драгоценных камней. Так, вероятно, мерцают сказочные феи, но никак не небесные светила.

Лукас обошел лабораторию и с удовольствием отметил, что первый подопытный – бывший пасюк по кличке Фалес – также ничуть не расстроился по поводу своей новой цветной окраски. Скорее, даже наоборот.

Каллиопа и Каллипига, некогда бледные безволосые мыши, тоже преобразились до неузнаваемости и теперь были чудо как хороши.

Уистити[58] по кличке Гиппарх, который до преображения явно чувствовал себя не в своей тарелке, теперь остепенился, стал спокойным, независимым и осмотрительным, чем вызывал немалое уважение Лукаса.

«Похоже на то, – думал ученый, – что мой препарат сделал их не только красивее, но и умнее!»

– Что ж! – проговорил он. – Раз уж мы можем наблюдать за ними сколь угодно долго, вовсе не обязательно развивать в них комплекс преждевременного взросления, и эксперимент можно приостановить. Можешь разрешить им вернуться в вольеры.

Сказав это, он горько вздохнул, словно все его надежды и мечты разбились в пух и прах. Следующее решение далось ему с трудом:

– Ну а я пока сообщу кому следует плохую новость.

– Что-то не так? – обеспокоенно спросил Хироши.

– Я больше не могу умалчивать о своих ошибках. Красавице, для которой предназначался препарат, пора бы узнать, что она связалась с опасным кретином.

Глаза Хироши под полуопущенными веками иронично улыбались. Его было не так-то просто смутить.

Не сказав больше ни слова, он снова принялся гладить Пентесилею.

Самка лемура в ответ обвила его шею лапками и свернулась клубочком у него на груди. Сияя всеми цветами радуги, она посмотрела своими огромными выпученными глазами на Лукаса, но тот уже повернулся к ним с Хироши спиной и направился к телефону.

2

Первой в Pousse-cafe[59] приехала Эммануэль. Когда ей по телефону позвонил Лукас, она ответила ему:

– Плохая новость? Сейчас все расскажешь: я бегу к тебе.

– Я не в Марамуйе, – предупредил он. – Встретимся где-нибудь на полпути.

В этом бистро несколькими годами ранее Эммануэль встречалась с Марой: школа девушки располагалась в двух шагах от заведения. Но теперь Эммануэль хотела обниматься у всех на глазах с мужчиной.

– Я хотел поговорить с тобой о подарке на день рождения, – начал Лукас, едва они сели за столик.

– Хочешь его забрать? – усмехнулась она. – Предупреждаю, это будет не так уж просто устроить!

– Вообще-то мы готовили тебе другой подарок. Но не успели в срок. Хуже всего то, что он не будет готов никогда: ни к Новому году, ни даже ко второму пришествию Иисуса Христа.

– Ну и что же? Мне вовсе не нужно, чтобы ты постоянно мне что-то дарил. Если хочешь, можешь просто сказать мне, что это был за подарок. Будет достаточно и твоего внимания.

– Ты сама подарила мне идею для этого подарка, когда мы испытывали мои первые формулы. Ты тогда высказала идею о коже, которая меняет цвет… Я же мечтал создать такое средство, чтобы ты постоянно менялась и при этом не старела… И я почти сразу понял, как можно объединить наши идеи. И все это время я думал: как же назвать новый препарат? Название должно было ассоциироваться с тобой и быть понятным только тебе. И я придумал: Гелиак Три-в-третьей-степени.

– Ты и впрямь запоминаешь все, что я говорю! – нежно проговорила Эммануэль.

– Для меня важно лишь одно: это изобретение предназначалось тебе, – скромно произнес Лукас.

Эммануэль изо всех сил старалась не выдать свое волнение.

– Почему ты говоришь в прошедшем времени? Продолжай работать, у тебя все получится!

– Это как сказать. Некоторые считают, что у меня уже получилось! Мое изобретение работает. Причем работает так, что его уже не остановить.

– Я не слишком хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, Лукас.

– Я протестировал формулу на лабораторных животных. И они начали светиться в буквальном смысле этого слова. Проблема состоит в том, что они теперь светятся всегда. Вернуть их в прежнее состояние невозможно.

Но слова Лукаса, казалось, не расстроили, а развеселили Эммануэль. Она засмеялась и поцеловала его.

Но ученый совершенно не разделял ее позитивного настроя. С кислой миной он продолжал:

– Я давал им разные дозы: и десятисекундные, и двухчасовые – результат один. Их трансформация необратима. Окончательна. Ты ведь знаешь, я довольно терпелив. Я перепробовал все мыслимые и немыслимые антидоты. Ничего! Надежды больше нет. Теперь я уверен: стоит кому-то выпить хоть каплю гелиака, и он уже никогда не будет прежним.

– Любимый мой ученый, ты меня удивляешь! Слово «никогда» антинаучно! Как ты можешь знать наверняка? Вдруг эффект твоих пилюль исчезнет через три месяца или через двадцать семь? Просто нужно подождать!

Лукас угрюмо пробормотал что-то неразборчивое, но Эммануэль это не убедило:

– Не ты ли мне однажды процитировал китайскую поговорку (они у тебя все китайские, конечно, но не в этом дело): «Не стоит делать поспешных выводов, коли речь идет о будущем»?

Услышав эти слова, Лукас буквально взорвался:

– У меня есть приятель, который гораздо умнее меня, да и к Китаю имеет куда большее отношение. Он реалист и по поводу всей этой ситуации думает вот что: даже если свечение от моего дьявольского зелья пройдет через год, десять лет или и того больше, как это поможет на практике секретарше или домработнице, которым придется ходить в магазин или на работу разрисованными всеми цветами радуги?!