Герман Геринг. Железный маршал - Борис Вадимович Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К отражению высадки союзников в Нормандии люфтваффе оказались совершенно не готовы. Весной и летом 1944 года в 3-м воздушном флоте, действовавшем на Западе, насчитывалось всего 50 самолетов-разведчиков, что крайне ограничивало немецкие возможности по определению мест действительной концентрации союзных войск.
Гюнше так описал встречу Гитлера и Геринга в ставке в день высадки союзников в Нормандии:
«Во время разговора с Кейтелем и Йодлем Гитлеру доложили, что приехал Геринг. Он поспешил к нему навстречу. Геринг был уже в вестибюле. Гитлер, с сияющим лицом, схватил обеими руками правую руку Геринга и взволнованно воскликнул: «Вы уже слышали? Сегодня утром англо-американцы все-таки высадились во Франции, и как раз в том месте, где мы и ожидали! Мы их снова выбьем оттуда!»
К ним подошли Кейтель и Йодль. Гитлер выхватил из рук Йодля карту и разложил ее на стоявшем поблизости столике. Гитлер и Геринг нагнулись над картой и принялись искать пункты, где высадились англо-американские войска. Затем все четверо стали совещаться о мероприятиях против десантных войск противника».
Гитлер действительно ожидал высадки союзников в Нормандии и именно там сконцентрировал все свои танковые резервы, в том числе переброшенные с Востока. Однако господство союзников в воздухе не позволило в полной мере использовать немецкие танковые дивизии для контратак. Еще на подходе к линии фронта они понесли большие потери от ударов неприятельской авиации, а потом были разбиты в боях с превосходящими их по численности американскими и британскими танковыми соединениями, поддержанными господствовавшей в воздухе союзной авиацией. В такой обстановке качественное превосходство немецких «тигров» и «пантер» уже не играло большой роли.
Уже после войны, 18 июня 1945 года, Геринг заявил допрашивавшим его советским представителям:
«Первые сомнения относительно удачного исхода войны появились у меня после высадки союзных войск в Нормандии, а когда русские армии прорвали фронт на Висле, а англичане и американцы одновременно начали наступление на Западе, я понял, что дело плохо, и к концу января 1945 года у меня уже не осталось никаких надежд».
Поражение в Нормандии и разгром группы армий «Центр» в Белоруссии подвигли заговорщиков из числа высших офицеров и генералов сухопутных войск не откладывать больше покушения на Гитлера. 20 июля 1944 года Геринга в ставке не было. Тогда погиб начальник Генштаба люфтваффе Кортен. Боденшатц получил контузию барабанных перепонок и ожоги рук. За участие в заговоре был арестован племянник Геринга Эрнст, но рейхсмаршалу вскоре удалось добиться его освобождения.
Позже, уже в Нюрнбергской тюрьме, психолог доктор Густав Гильберт сказал Герингу, что ему кажется, будто немцы в подавляющем большинстве хотели бы, чтобы покушение удалось. Геринг в ответ презрительно фыркнул:
«Не придавайте значения тому, что немцы говорят теперь! Я-то знаю, что они говорили тогда, и их нынешние высказывания меня совершенно не интересуют. Я помню, как народ приветствовал и превозносил нас в те времена, когда все шло чудесно. Наш народ я знаю слишком хорошо!»
Геринг не врал. Он судил о народных настроениях не только по беседам с преданным Робертом Кроппом, но и по секретным сводкам гестапо.
Знаменитый пилот пикирующего бомбардировщика «Ю-87» Ганс Рудель, единственный летчик, награжденный Золотыми дубовыми листьями с мечами и бриллиантами к Рыцарскому кресту, так описывает свою встречу с Герингом в замке Маутерндорф летом 1944 года:
«Я впервые приземляюсь в Нюрнберге и отправляюсь в замок его предков. Войдя во двор, с удивлением вижу Геринга, наряженного в средневековый германский охотничий костюм и в компании лечащего врача, стреляющего из лука в ярко раскрашенную мишень. Он не обращает на меня никакого внимания, пока не расходует весь запас стрел. Я с удивлением вижу, что он ни разу не промахнулся. Я только надеюсь, что он не заставит меня соперничать с собой: он должен понимать, что из-за раненого плеча я не могу держать лук, а тем более — стрелять из него. То, что во время доклада я одет в унты, ясно указывает на мою физическую слабость. Он говорит мне, что часто занимается спортом во время отдыха, это способ поддерживать себя в форме и его доктор волей-неволей должен присоединиться к нему в этом приятном времяпрепровождении. После скромного ужина в кругу семьи, на котором присутствует генерал Лёрцер, я узнаю причину своего вызова. Он награждает меня Золотой медалью пилота с бриллиантами и просит сформировать эскадрилью, вооруженную новыми «Мессершмиттами-410» с 50-мм пушками, и принять над ней командование. Он надеется, что с этим самолетом нам удастся совладать с четырехмоторными бомбардировщиками, которые использует противник. Поскольку я только что был награжден «Бриллиантами», мне кажется, что он хочет превратить меня в пилота-истребителя. Он мыслит категориями Первой мировой войны, во время которой летчики, награжденные «Pour le Merite», были обычно пилотами-истребителями, как и он сам. Он предрасположен к этой ветви люфтваффе и к тем, кто к ней принадлежит, и хотел бы включить меня в эту категорию. Я говорю ему, что очень хотел стать пилотом-истребителем раньше и что именно этому помешало. С того времени я приобрел ценный опыт пилота-пикировщика и не хотел бы ничего менять, поэтому прошу' его оставить эту идею. Затем он говорит мне, что заручился согласием фюрера на это назначение, хотя тому и не очень понравилась идея отстранить меня от полетов на пикирующих бомбардировщиках. Тем не менее фюрер согласился с ним в том, что я ни в коем случае не должен больше приземляться в тылу у русских ради того, чтобы спасать другие экипажи. Это приказ. Если экипажи должны быть спасены, то в будущем этим должны заниматься другие. Такое требование беспокоит меня — ведь частью нашего кодекса является правило: «Все сбитые будут спасены». Я считаю, что должен заниматься их спасением сам, потому что мне в силу моего большого опыта это сделать легче, чем кому-либо еще. Если это вообще должно быть сделано, тогда я — именно тот человек, Который должен это выполнить.
