Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А одна крестьянка перепечатала этот приказ двадцать раз, хотя и была неграмотна — и ей сразу было счастье.
Ей выдали по шесть луковиц на трудодень, и было ей оттого счастье.
А вот хасид Шнеерзон выкинул пришедший ему по почте приказ в корзину, и сразу было ему несчастье. Ему пришлось уехать в Израиль, где ему запретили есть сало и кататься на лифте по субботам.
А вот демократический человек Долидзе, служивший в одной бесперспективной партии переписал приказ об увольнении Кукушкинда, и сразу стал членом новой правящей партии и очень перспективным партийным работником.
И одна девушка, что боялась залететь, переписала этот приказ десять раз, и судьба стала к ней благосклонна — теперь у неё вообще никогда не будет детей..
А космонавт Трофимов получил этот приказ в письме перед стартом и не стал его переписывать.
И было ему несчастье. Его ракета промахнулась и улетела на Марс — и с тех пор космонавт Трофимов ходит по Марсу и питается какими-то червяками. А первым космонавтом вместо него стал Юрий Гагарин, который сами понимаете что сделал.
Торопитесь, ведь переписать и разослать приказ об увольнении Кукушкинда можно только один раз в году, то есть сегодня.
Секретные слова из этого приказа такие — хуггр-муггр, Даниил Андреев, 6814555ух.
Извините, если кого обидел.
01 апреля 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-04-02)
Заговорили о телевизионном человеке Познере.
(Вчера, кажется, у него как раз был день рождения).
Замечу в сторону: случай Познера интересен, в первую очередь, как способ наблюдать за механизмом оценки наблюдателей. То есть, человек, который пытается выстроить свою оценку, чаще всего обладает очень подвижными критериями. И когда Познер произносит «Госдура», то становится образцом остроумной нравственности, или, когда он произносит что-то наоборот — становится сервильным выжигой. При этом чередование бесконечно, а поскольку Познер живёт долго, а Сеть сохраняет метания честных обывателей лет за пятнадцать, от разглядывания следов этих колебаний наступает даже некоторое веселье.
Дело в том, что он не собственно не хорош или плох, а как полицейская мигалка — то хорош, то не хорош.
Это безумно интересное явление мигающей кошерности.
Интересно не наличие двойного стандарта, а именно «Конструирование Познера».
Причём он не трикстер, который резкими движениями привлекает к себе внимание.
Трикстер — это всё же какой-нибудь Шнур — достаточно умный, снимающийся и в комедиях, и в серьёзных документальных фильмах, пьяный как свой в доску мужик, и юморной, и прикольный, и можно ожидать, что он вдруг насрёт под стол на банкете. При этом он чётко ощущает границы и не сделает этого никогда, но многие всё же ожидают.
А Познер — это такой удачливый, но немного усталый эстет. Он всё уже видел.
Это моя любимая история про старый спектакль «Чешское фото», где рассказывается история двух фотографов, один из которых эмигрировал (его играл Калягин). Оставшийся на родине фотограф (его играет Збруев) вдруг обнаруживает старого товарища с хрустом что-то жрущего в темноте, и спрашивает, отчего он не включил свет. «Зачем? — отвечает тот. — Я всё уже видел»).
Познер играет такой образ, с которым хорошо себя идентифицировать обывателю (с трикстером обывателю неловко, и за стол пускать боязно), а вот (с) таким Познером быть приятно. Сыто, всё видел.
Это отчасти и история довлатовской эстетики — всё как бы происходит само, а ты просто свидетель времени, текущего мимо. Люди и положения, города и годы. Нью-Йорк-Париж, Маршак-Эренбург, Земфира-Кобзон, Акунин-Толстой.
Ты становишься ценен тем, что всё видел.
Дожил.
Помнишь ещё что-то.
Извините, если кого обидел.
02 апреля 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-04-03)
Мне написали с одного сайта, чтобы я сказал им, насколько велика книга «Чёрный лебедь».
Я впал в ступор, оттого, что считал, что «Чёрный лебедь» уже давно протух.
Ещё я думал, что вот этот чувак написал следующую книгу, у нас её перевели — «Антихрупкость», кажется — и долго мусолили, и вот теперь уже и эту, новую, забыли.
Ну, у лебедей судьба одна — лебедь вновь поднялся к облаку, песню прервал. И, сложив бесстрашно крылья, на землю упал.
Талеб с его книгами был певцом успеха — не в прямом в смысле «Как заработать миллион», но из этой схемы.
Вокруг этой книги странное облако. Дело в том, что бывают такие книги, которые тебе хвалят заведомо странные люди.
Например, так мне хвалили Ричарда Баха — то есть, вот книга, что объяснит тебе всё. И не то, чтобы я не верил в то, что бывают книги, объясняющие всё, но как-то велик риск нарваться на сектантов. (Сектанты тут — это такое расширенное понятие).
Я сектантов не люблю, потому что у них не бывает чуда, сколько бы тебе не твердили, что перед тобой небо в алмазах, только оторви попу от стула и сделай пятнадцать приседаний. Чуда нет. Алмазов — тоже. И если ты смотришь внимательно, то видишь только нейлоновый полог палатки и сплющенных комаров на нём.
В обществе устойчивый спрос на книги-рецепты, написанные бодрым убеждающим тоном.
Но этот бодрый тон на меня не действует.
Я понимаю, что просто так уже не могу читать книги, написанные в этом ключе. Мне нужно его читать с таким внутренним арбитром, чтобы и внутренний сектант высказался, и внутренний экзорцист. А арбитр их должен рассуживать.
Но разбираться с этими деталями — труд, труд тяжелый — ну его.
У этих книжек-объясняющих-жизнь-как-она-есть наличествует такая особенность — пройдёт волна ажитации, и все начинают говорить «Эко мы повелись, это же не кровь, а клюквенный сок».
И все говорят, что давным-давно подозревали, что это смесь Коэльо с Карнеги, а хвалили из вежливости. Или потому что им нужно было написать рекламную рецензию, а дома дети некормлены.
Кстати, Карнеги действительно учит жить — и советы его толковы — включая запомнившийся мне — «поздравляйте людей с днём рождения, потому что вы можете оказаться единственным человеком, что поздравил кого-то, кто в этот день оказался одинок». Мне безо всякой прагматики это показалось верным, да социальные сети сильно упростили это дело.
Так и с прочими такими книжками — я всё время рядом с ними чувствую себя в магазине на диване.
