Иван Берладник. Изгой - Галина Романова

    Кутаясь в плащ, Иван стоял перед высоким, широким в кости витязем с полуседой бородой. Это он только что рубил на нём цепь.

    - Кто вы? Что за люди?

    - Имя мне Константин Димитриевич, боярин князя Изяслава Давидича Черниговского, - ответил тот. - Послал нас князь Изяслав, дабы тебя, Иван Берладник, от смерти спасти и у врага отбить.

    - Значит, я свободен? - Иван неверяще оглянулся по сторонам.

    - Свободен, княже, - ответил кто-то знакомым голосом. Берладник глянул - среди ратников боярина Константина встретилось два-три знакомых лица. Богатырь Мошка, бывший холоп Михаила, Бессон… Но Ивану хотелось более всего увидеть ещё одного человека.

    И увидел. И радость освобождения померкла. Ибо Мирон, раненный в грудь, испускал последний вздох. Кровь заливала его исподнюю рубаху - как многие, он шёл в бой, сняв доспех, - но рука ещё сжимала окровавленный меч.

    Мутные глаза нашли Ивана, склонившегося над старым другом. Он ещё сумел шевельнуть губами, ещё донёсся еле слышный шёпот: «Моим… Жене и сынам… поклон в Звенигород…» - но на большее сил уже не хватило.

    Сжимая холодеющую руку старого друга, Иван стоял на коленях над его телом. А вокруг молча сгрудились вперемешку берладники и черниговцы.

    В незапамятные времена встал на берегу Десны город Чернигов. За древность спорил ещё с самим Киевом, и не случайно многие черниговские князья вынашивали честолюбивые планы стать когда-нибудь князьями киевскими. Иным это удавалось, иные погибали.

    Над рекой поднимались, окружённые посадами, крепостные стены, за которыми теснились белокаменные хоромы бояр, воевод, тиунов, тысяцких, осменников, родовитых купцов и прочего богатого люда. Среди них золотом посверкивали купола соборов. Одни выстроил ещё Владимир Мономах, другие заложены были при сыне его давнего недруга, Всеволоде Ольжиче, третьи только стояли в лесах - властвовавшие сейчас в Чернигове князья Давидичи тоже хотели оставить свой след на земле. Первые каменные строения появились в Чернигове ещё двести годов назад, к ним успели привыкнуть, и лишь простой люд по старинке строился из дерева, да некоторые из бояр возводили верхние горницы из ровных брёвен дуба да сосны.

    По утрам над городом плыл колокольный перезвон - начинали колокола на звоннице Спасо-Преображенекого Собора, за ним подхватывался только-только достроенный Борисоглебский, а уж потом звон разносился и по окраинам. К тому времени уже поднимались ремесленники - кузнецы раздували горны в печах, горшечники и сукноделы спешили к своей незаконченной работе, а хозяйки - к печам, готовить еству или гнать со двора скотину. На богатых подворьях тоже суета начиналась рано - вскакивали холопы и спешили по делам, пока строгий боярский тиун не заметил лености и не наказал.

    Княжий двор ничем не отставал от прочих. Разве что сегодня суеты было больше - ночь-полночь приехали на двор и неслышно просочились в приоткрытые ворота две с малым сотни всадников. Они везли нескольких убитых и одного живого. Об этом живом было тотчас доложено князю Изяславу Давидичу и сейчас на рассвете для него готовили баню, а в поварне спешили с достойным обедом.

    Распростёртый на полоках, голый Иван лежал лицом вниз, а его с двух сторон охаживали вениками. Справа старался княжий банщик, краснорожий мордатый детина, которому бы подковы гнуть одной левой. Слева был Мошка. То исхлёстанный с двух сторон, то окатываемый водой, Иван постепенно оттаивал, отходил душою, оживал. Банное потение выгоняло и долгую дорогу в трюме ладьи, и поруб в Киеве, и страх близкой смерти, и даже гибель Мирона. Старый друг пал в бою, погиб, защищая своего князя. Не было лучшей доли для берладника, вся жизнь которого проходила в боях и походах. Под ловкими руками княжьего банщика стонали и похрустывали косточки, и сила заново вливалась в суставы. По жилам веселее бежала кровь, хотелось жить, любить и радоваться жизни.

    После бани, вымытый, переодетый во всё новое и чистое, с укороченной бородой - только длинные русые волосы так и остались мокрой гривой лежать на плечах, - хлебнув квасу, Иван поднялся в княжьи палаты. Бывал он в палатах Киева, приходилось всходить по красному крыльцу в Суздале и Смоленске, гостевать в Переяславле и Новгород-Северском, а сколько малых городов было за эти годы - не перечесть. Но всякий раз печаль сжимала его грудь - это был не Звенигород и не Галич.

    Князь Изяслав Давидич встретил дорогого гостя в палатах. Был он почти ровесником самому Долгорукому - моложе его лет на пять, что, впрочем, при ранней седине Черниговского князя не ощущалось. Перед Иваном стоял старый человек с молодыми порывистыми движениями и сильным голосом.

    Стол был накрыт, ломясь от яств, от которых Иван успел отвыкнуть за время сидения в порубе. Кроме него, к столу были приглашены кое-кто из бояр - среди них знакомый Ивану Константин Димитриевич, а также сын умершего Петра Ильича Борис Петрович. Прочих Иван не знал.

    Поразило его то, что среди старцев и степенных мужей был отрок лет десяти-двенадцати, стройный, худенький и словно бы светящийся изнутри. Иван принял его за сына Изяславова, тем более что отрок держался спокойно-высокомерно, словно знал, что имеет право тут находиться.

    - Рад, - Изяслав Давидич раскрыл объятия, - безмерно рад созерцать тебя, князь Иван!

    Он стиснул Ивана сухими жилистыми руками, поцеловал в губы и, отстранясь, залюбовался им.

    - Ликует сердце моё, видя тебя здесь, - продолжал он. - Но и страдает безмерно и плачет кровавыми слезами, вспоминая, сколько мук тебе пришлось перенести. Однако отбросим всё. Ты - мой гость. Так негоже томить гостя. Проходи, садись!

    Ивану досталось место по левую руку от князя. Справа утвердился отрок-княжич. На Берладника он смотрел с недетским любопытством.

    - Зри, княжич, - Изяслав положил руку на плечо Ивана, - се муж доблестями многими украшенный. Столько битв прошёл, сколь ты годов не прожил. Служил многим князьям Русской земли…

    - Да нигде долго не задерживался, - добавил Иван негромко.

    - Поелику сторонились они тебя, - Изяслав улыбался светло и добро. - Ты - ровня нам, из княжьего рода, а тебя держали за воеводу.

    - Так и дружина моя не из боярских сынов, - возразил Иван. - Все люди мои простого народа. Я всех принимаю, никому преград не чиню.

    - За то и любят тебя твои вой, - поддакнул Изяслав Давидич. - Сказывали мне, на смерть за тебя шли.

    Иван только вздохнул - опять вспомнился Мирон…

    Но за едой забылись грустные мысли. Изголодавшись, Иван набросился на неё с жадностью, еле сдерживая себя, чтоб не уронить достоинства рядом с князем Чернигова и этим строгим мальчишкой. Случаем в разговоре он уловил, что это - Святослав, единственный сын погибшего шесть лет назад в бою Владимира Давидича, сыновец Изяслава, сирота, но и сам князь. Его земли лежали где-то по верховьям Десны - возле Сновска и Стародуба, и до недавнего времени жил Святослав в селе Березове, что под Черниговом, под приглядом стрыя-батюшки. Тот на сыновца дыхнуть боялся - ведь рано или поздно, а именно ему наследовать княжество Черниговское, потому как он последний княжич в роду. Избалованный Святослав кривил губы, что-то возражал стрыю на его слова и одним из первых покинул пирующих.

    Изяслав Давидич со вздохом отпустил сыновца, но погрустнел и до конца пира и после, когда бояре удалились, пребывал в молчании и задумчивости. Иван, разомлевший от сытного обеда, посматривал на старого князя - чего от него ожидать.

    - Сыновца моего Святослава зрел ли? - спросил Изяслав Давидич. - Отрок сущий, а помыслы его не отроческие суть. Предерзок умом и нравом дик. Кабы был родным сыном, а так - сирота. Наследник… Но, боюсь, в трудный час не встанет подле меня. Я его землями правлю, его на стол не пущаю, потому как ведаю - ветер у него в голове. Эх, кому оставляю Чернигов? Неужто пойдёт Ольжичам?

    Он поднял глаза на Ивана, и тот улыбнулся:

    - Меня пытаешь, княже? Служил я Ольжичам, про то ты ведаешь. Один умер, другого убили, а третьего…

    - Помню, - скривился старый князь, - то дело прошлое. А то ты верно углядел, что нет промеж нас мира. Потому и метаемся из стороны в сторону. Сами себе пакостим, а тем более земле. А ей покой нужен - только тогда будет и сила, и достаток. Вот и задумал я объединить землю. Будет она едина - будет сильна. Нужно, чтоб один князь сидел высоко, а другие ходили в его подручниках, каждый в своём уделе, отдавая его сынам и внукам. Один стольный град должен быть на Руси…

    - Киев - стольный град! - промолвил Иван.

    - Киев - матерь городов русских, - кивнул Изяслав Давидич. - Да только ныне взял его под себя Юрий Долгорукий. Сам сидит в Суздале да Владимире, там сынов бы своих посадил, земли, чай, вдоволь. Ан нет - сюда прилетел, аки коршун.