Иван Берладник. Изгой - Галина Романова

    Игумен Анания, принимавший исповедь боярина, сперва в душе возрадовался - дескать, получил сполна за свои грехи и крамольные мысли Берладник. Но после устыдился сих помыслов, сам долго молился, прося Господа вразумить его - и простил Ивана Ростиславича. Был Берладник тогда молод, весел, бесшабашен. А ныне жизнь потрепала и казнит его предательство сильных мира сего. Игумен Анания решил заступиться за узника, воззвав к разуму Юрия Владимирича. А внемлет ли князь служителю Божью - того неведомо. Но хоть совесть будет чиста.

    Так и случилось, что на другой день, когда Иван с трепетом ждал, когда за ним придут, и вздрагивал от каждого шага, возок игумена остановился у княжьего крыльца.

    Подобно отцу своему, Мономаху, Юрий любил одаривать монастыри. На севере строил храмы, отписывал дикие неухоженные земли монастырской братии, да и жена его, гречанка, тоже, едва поселившись на севере Руси, рьяно взялась за богоугодные дела. Потому игумена встретили с почётом и проводили к князю.

    Тот вошёл сразу от боярского совета, мрачный, насупленный, ибо иные из бояр ни с того ни с сего стали с ним спорить. Одного-двух Долгорукий ещё мог бы приструнить, но за этими стояла добрая половина Киева. Сам тысяцкий Шварн встал против него. А за ним сила! Есть в числе его приятелей те, что стоят за Ростислава Смоленского, есть те, кто добрым словом вспоминает Всеволода Ольжича, а есть и вовсе крамольники - они звали на стол Изяслава Мстиславича и в любой час готовы поклониться его сыну Мстиславу. Чуть даст он слабину иль чересчур сильно прижмёт строптивцев - и призовут они другого князя. Также было с его братом Вячеславом Владимиричем.

    - Прости, отче, что заставил ждать! - коротко бросил Юрий, входя в палату. - Но советники мои зело упрямы. Будто и не слуги они мне, а лютые вороги!

    - У дурного хозяина всегда псы злые, - молвил Анания.

    - Ты это про что, отче? - насторожился Юрий. - Аль меня хулишь?

    - Хулить князя - не моё дело. Мы - слуги Божьи. Наше дело - обо всей Руси молиться, а мирские дела между мирянами пускай решаются, - смиренно ответил Анания. - Однако же приставлены мы быть пастырями душ человеческих, дабы оберегать их от соблазнов и пороков. Слово Божье пороки врачует, как лекарь врачует раны телесные.

    - Мнишь, нездоров я? - угадал Юрий.

    - Неведомо мне, что у тебя на сердце, - снова уклонился от ответа игумен. - А только по делам и награды бывают. Сказать ли тебе притчу?

    - Не надо, - отмахнулся Юрий. - Прежде наслушался. Ежели имеешь что против меня - скажи. Ты Божий человек, про твою святость молва идёт. Так говори без страха.

    Анания улыбнулся - падок был старый игумен на лесть.

    - Не диво мне, что бояре, кои должны быть верными слугами твоими, от тебя отворотиться готовы, - заговорил он. - Тяжко быть верным, когда ведаешь наверняка, что за верность тебе не награды, а лютая смерть дожидается.

    - Я, если и казнил кого, так не в Киеве.

    - Но из Киева верного слугу твоего отдаёшь врагам на растерзание!

    - О ком ты?

    - Служил тебе Иван Ростиславов сын, прозываемый Берладником?

    - Служил, - кивнул Юрий, начиная понимать, куда клонит игумен.

    - Служил он тебе много лет, служил верно и крамолы не ковал. Довольствовался тем, что получал от щедрот твоих. По рождению он князь, хоть и изгой и в родстве с Галицким князем, за коим дочь твоя. А значит, и тебе родственник. Ты же родню свою дальнюю не пощадил и верного слугу своего, который тебе крест целовал, в цепи заковал и не просто в нужде держишь, а на смерть отдаёшь! Как можно такое вершить? Ведь ты - отец всем! За всех в ответе! И сей грех клятвопреступления, коли выдашь князя Ивана, ляжет на тебя тяжким бременем!

    Юрий молча, пригнув голову и сопя, как бык, слушал.

    - Дивно мне слышать от тебя, отче, слова сии, - только и вымолвил он.

    - И мне дивно, ибо боюсь за душу твою, княже. Ибо ежели перед смертью взмолится князь Иван о тебе, то мольба невинно убиенного достигнет престола Всевышнего, и не скроешься ты от возмездия. О тебе пекусь, княже. Не даю тебе греха совершить, за который не токмо тебе, но как бы и детям, и внукам твоим расплачиваться не пришлось.

    У Юрия было шестеро сыновей, подрастали и внуки - трое Андреевичей да двое Ростиславичей. Дочь Ольга в замужестве уже родила Ярославу Галицкому сына… Тому самому Ярославу…

    - Добро, - молвил Юрий. - Ступай, отче. То моё дело, мне за него и ответ держать!

    Теряясь в догадках, терзаясь, что уступил совести и вступился за узника вопреки велению разума, покинул княжий двор игумен. И не знал он, что явившийся позже Константин Серославич - боярин хотел знать, когда галичанам можно будет уехать, увозя пленника, - получил отказ: князь Юрий покамест не готов выдать Берладника и просит повременить.

    Священник, что подавал Ивану в кувшине воду, впрямь был родом не из Киева. Приехал он этим летом вместе с новым митрополитом Константином. Едва вступил в Киев Юрий Долгорукий, ставленный Изяславом Климент Смолятич покинул митрополичьи палаты и удалился на Волынь к старшему сыну Изяславову, Мстиславу. Юрия обрадовал сей отъезд - жене-гречанке тоже было тягостно, что на митрополичьем столе сидит русич, когда от веку повелось, что Византия - мать православной веры. Ещё из Суздаля писала она отцу, чтобы император прислал на Русь митрополита-грека. И вот мечта сбылась.

    Константин Первый был полон решимости искоренить ереси, которые пошли от русского самовольства. О Руси у него были свои представления - дикая, мол, страна. В городах стоят храмы, а в деревнях по-прежнему молятся деревянным идолам и истинного бога не почитают. Да и сами русские зело буйны, подвержены многим порокам - достаточно вспомнить, как порой ведут себя гребцы на судах, пристающих в Константинополе. А поп-расстрига Иван с его ересью об «Ивановом царстве»! Да и сами послы и купцы позволяют себе разговаривать с императором Византии непочтительно. Из истории Константин знал, что ещё недавно был при дворе целый корпус из славян, но те подняли восстание, едва узнали, что князь с Руси, некий Олег (Олег Святославич, коего Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха, заточил в Византии. - Прим. авт.) заключён под стражу. С тех пор славян убрали - а то ещё и самого императора в запале порешат! С этих русских станется! А теперь ещё и ереси!

    Поэтому, только сойдя с корабля, новый митрополит предал анафеме и Климента Смолятича, и все дела его, и заодно тех, кто стоял за него. А после углубился в изучение русской жизни, чтоб знать, какими пороками страдает народ и как глубоко они сидят. С тем часто отправлял в город своих слуг - тех, что лучше других разумеют русскую речь, - пускай смотрят, слушают и обо всём доносят. Заодно завёл знакомство с игуменами всех монастырей в окрестностях Киева и начал писать письма в другие города.

    Брат Серафим был одним из тех, кого митрополит посылал в город. Воротился он в явной тревоге, и Константин понял - монах что-то разведал.

    - Молви, сын мой, что нынче случилось в Киеве? - спросил он, проведя монаха в келью, где обычно братия докладывала митрополиту обо всём увиденном.

    - Зрел я казнь лютую, - вздохнул честный Серафим. - Князь Юрий слугу своего верного, не сказав вины его, держит в порубе, мучая жаждой и голодом. Слуга тот, именем Иван Ростиславов сын, Берладник прозвищем, - Серафим с трудом выговорил непривычное отчество и прозвание узника, - восемь годов служил князю, водил его полки в бой, выполнял все приказы, а ныне терпит нужду ни за что ни про что!

    - Ни за что князь карать не будет, - назидательно молвил Константин. - Ибо Князева власть - от Бога. Супротив княжьей власти восставать - что супротив Бога идти. Видать, согрешил сей Иван Рати… Расти… - Он отмахнулся, не выговорив отчества и отпустил брата Серафима.

    Но через несколько дней пришёл ответ от игумена Анании, который в числе прочего упоминал о Берладнике. Прочитав внимательно немногие строки, касающиеся пленного, и узнав, что тот княжьего рода и дальний родич Юрия, Константин задумался.

    Страна Русь была загадочной. Здесь творилось такое, что не приснится другим странам. И, хотя в истории Византии было много примеров клятвопреступлений, тайных казней, заговоров, арестов и переворотов, митрополит задумался. Он решил посетить Выдубицкий монастырь, где ещё со времён Владимиpa Мономаха и его сына Мстислава Великого велось русское летописание. Там, едва взойдя в терем игумена, приказал подать себе летописи, дабы убедиться, что такого на Руси действительно прежде не бывало. Ибо ежели такое сплошь и рядом, то и восставать бессмысленно.

    Игумен Гавриил, сменивший Феодора (сменившего Сильвестра, который при Мстиславе и вёл летописание), показал митрополиту «Повести временных лет». Долго вчитывался в малознакомый славянский язык учёный грек Константин, просил переводить трудные слова.