Партизаны Подпольной Луны - GrayOwl

Гарри так боится, что чувствую я это… сердцем, заполненным лишь им.

Прости, мой Квотриус, но время не тебя любить мне…

- О, лунный камень…

О, несверлёная жемчужина… О, смарагдовы глаза! Жеребчик необъезженный - трёхлетка.

Прости меня в сравнении с животным тебя, тебя - прекраснейшего юношу…

Но c животным благородным, нервным, чувствующим так тонко, словно оголены все его нервы, горячей кровью.

Ты, словно чистокровный английский жеребец… Нет, ещё только жеребчик, но я войду в тебя, и ты сразу станешь взрослым.

Ты ещё пожалеешь об утраченной со мною невинности.

Ведь ощущаю я, всему же мне передаётся тела твоего тонкого вся дрожь, о святость девственности…

Да, лишь через руку в руке моей. Я тонко чувствую, мой Гарри…

- Не смею я коснуться поцелуем твоей ключицы, выдохнуть в неё,

Чтоб опалить дыханием горячим невинную плоть твою, мой Гарри…

Изрезанную мною в припадке безумия, охватившего, опалившего меня вслед за тобою.

Но сам вспоминай, хотел тогда ты… такой любви, жестокой, всей в крови.

Даже страшно вспомнить! Зато покуда мы в «этом» времени, то будем вместе, ведь слились наши раны с левого бока, со стороны сердца. Да, это такой средневековый ритуал, и мы прошли через него, но уж излишне большою кровью.

Хватило бы и капли.

А в мире «нашем», куда по-моему закрыта мне дорога, ты и не вспомнишь о наших томящих душу и тело, поцелуях той осенью счастливой для нас обоих.

- Неужли решусь я на это, желанное столь нам обоим?..

Придётся, ведь мой Гарри… да и я, грешный, так хотим этого… первого соития.

- Ложись, Гарри, вот так… почти тебе не будет в такой позе столь больно… сколько могло бы быть, лежи ты по-иному.

Цветами осыпаю я тебя, букетом огромным, одними лишь розами, но без шипов,

Твоя же роль их кровью невинности достойной обагрить…

Нет, крови, иншалла, не будет, ведь я с тобою чрезвычайно осторожен, ласков…

Вот отчего рассказываю я всё не на латыни, языке, тобою нелюбимом, я знаю… Да потому, что это не урок по спряжению латинских глаголов, это намного серьёзнее.

- О, я и сам не знаю, откуда, но знаешь ты теперь язык этот - латынь хорошо.

В этом убедился я сегодня за пиршеством ненужным… Когда разговаривал ты с пиктом Таррвой.

Целуй меня, мой нежный юноша, да горячей целуй!..

И Гарри, набрав побольше воздуха в лёгкие, поцеловал Северуса, да так! И страсть, и желание, и томление («Ну когда же? Зачем ты мучаешь меня, родной?») были и очень остро чувствовались в его поцелуе.

Чтобы не взять юношу разом, Северус на поцелуй практически не ответил, что очень огорчило Гарри и придало ему неуверенности в собственных умениях попросту целоваться. Но Северус думал по-иному.

- Вот, распалился я, но грешен - познал ведь и мужских, и женских ласк я…

Я недостоин, я - не тот, кто нужен…

Ты говоришь, что всё равно тебе?..

- Лобзай меня опять, уже чувствую, как приходит желание моё…

О, не терзай меня столь, Гарри, ты промедлением своим!

Позволь уж овладеть тобою… Да, сейчас.

Ты не готов?.. Так ласками и мягким расслабляющим массажем покрою я каждый дюйм желанного тела твоего,

Ты как бы цветок невиданный, что ароматом манит, но даться в руки не спешит… Ты спрашиваешь, отчего я так словоохотлив?.. Любовь так говорит во мне…

Да если б мог, я вирши сложил тебе, любимому, возлюбленному пуще жизни!

- Нет, не то я говорю… С тобой по-английски объясняться нужно, но я почти не в силах отбросить латынь, как ненужную основу нашего немногословного общения. Прости… Я не могу… Мне трудно даже по-английски говорить сейчас, когда мы так близки к желанному для нас обоих единенью.

Да, я о Квотриусе говорю… С ним же - только на латыни… Но ты же не ревнуешь… Ревнуешь?

Тогда быстренько перевернись на живот, сейчас с тобой я чудо такое сотворю, что и о ревности, язвящей сердце, ты забудешь…

Да поворачивайся же, не буду я сейчас входить в тебя. Не бойся. Ты только ничего не бойся… Ну же, прошу.

Глава 31.

- Лаская ягодицы, упругие, округлые, желанные, я языком наконец-то проник в узкое, горячее нутро…

И Гарри вскрикнул от неожиданности такого моего действия… Вот уж - не ожидал, что можно и… так любить.

О Гарри сладостный мой, сладкий ты любовью…

Я б песню, оду сочинил тебе, коли умел…

Но не похож ты на сугроб обтаявший, весь в следах от капели с крыши… моего, пока что моего дома, вовсе, о мой Квотриус, ставший уже вторым моим возлюбленным, да, умелым, да, чрезвычайно нежным да, допускающим… снова любовь взаимную, обоюдную, по привычке, даже в оде, на тебя напраслину возвёл.

- Сугроб, всё таять не спешащий,

Покрытый коркой твёрдой, ледяною… но от капели же уже весёлой, весенней!

Нет, весь ты горяч, как будто в лихорадке… Уж не заболел ли ты, Гарри мой Гарри?.. Мой родной.

Теперь я пальцы буду запускать в тебя неторопливо, медленно, так, чтобы ты всемерно…

Познал такое блаженство, что только с небес может вдруг спуститься к тебе, как и ко мне уже спустилось,

Ведь неумолимо гран за граном тебя я познаю…

Дюйм за дюймом…

- Почувствовал? Уже кричишь ты в голос? Так понравилось тебе?

Это называется игрою с простатой, она вовсе несложная, надо только иметь некий навык. Вот, чувствуешь, как всё просто?

Мужчинам лишь доступная она… Нет, ты ещё не стал мужчиною от проникновения моих всего лишь пальцев… Нужен член.

Сейчас я сотворю любовь сокровенную, ту, что из юноши великовозрастного соделает тебя наконец мужчиной.

- Тебе слова я говорю : «Не бойся меня! Не сделаю я больно!»

Ведь ты не пожелаешь… той, боли и крови впредь? На это лишь уповаю я, на твой здравый смысл, а я верю, что ты не полоумный… Что бы ни говорил о тебе в озлоблении Квотриус…

Северус, как только умел, разминал сильными руками зельевара такое хрупкое сейчас, при освещении коптящего светильника, тело Гарри.

Вдруг ему в голову пришла идея да какая простая!

- Не хочешь ли вина? Сладкого, кружащего голову? Так, что последние страхи разбегутся, словно мыши, по углам и не будут беспокоить тебя, а заодно вино веселит, придаёт сил и расслабляет тело.

Я же совсем профан в науке массажа - так, растёр особо затёкшие мышцы вдоль позвоночника и на крестце.

- Хотелось бы, - слабым голосом «умирающего лебедя» проговорил Гарри. - Только я буду страшно стесняться, когда придёт раб с посудой.

- Ну, так я сам схожу на кухню, неженка ты эдакий. От меня - Господина дома - не убудет. Да и от вина тоже. Я знаю, мне докладывал управляющий поместьем Господин Фунна, что вина в доме после пира осталось вдоволь. Все, как всегда, налегали на жгучую воду, только ты ничего не пил.