Партизаны Подпольной Луны - GrayOwl

Так Элфиас Додж прокомментировал вслух общее мнение орденцев, заседавших на судилище, касаемом дальнейшей судьбы Ремуса, как пока что потенциального да и реального… некоторое время назад, до аппарации с крыши особняка Блэков врага «Ордена Феникса».

Однако «судьи» были наеты бисквитным тортом с мёдом и взбитыми сливками, а потому добродушны. Даже Минерва не особенно лютовала. Все получили по обширной спальне, уютной, чисто убранной, с ежедневно перестилаемым постельным бельём. Чего же ещё можно желать? Только разве ананасов с рябчиками, но до таких излишеств суровые гости не опускались.

Потому и решили времено, учитывая непродажность и неподкупность профессора Люпина, лишь по неудачному стечению обстоятельств, а не по злобе своей приведшего своими действиями к надругательствам, оказавшимся смертельными для главы Ордена, помиловать. Ведь не Люпин, в конце-то концов мучал Тонкс, да будет добрым её Посмертие! И не его, в общем и в целом, вина, что Ауроры забоялись оборотня. Его же сами орденцы порою, перед полнолуниями, боятся по врождённой привычке волшебников, пуще Авады боящихся укуса вервольфа.

Этот иррациональный страх впитывался с молоком матери, со сказками нянек - эльфих о страшных нелюдях. И переломить в себе страх к… такого рода нелюди на корню было невозможно. Кто знает… кого ест профессор Люпин по полнолуниям? Может и человечинкой, хоть раз, но баловался? Кто ж его, бездушного, разберёт?

Однако стал ведь господином Директором школы магии и волшебства, да не какой-нибудь завалященькой, а самого Хогвартса!

Орденцы не знали ничего и слыхом не слыхивали о «партии Малфоя» в Попечительском Совете. Только Минерва подозревала Ремуса, из-за огромной нелюбви к нему, в связи его с некой лоббирующей группировкой среди Попечителей.

Посему решили временно с выговором в строгой форме, который был с большим удовольствием сделан Минервой, отлучить профессора, господина Директора Хогвартса от дел Ордена на месяц.

А Люпин был и вправду рад, что ему дана вынужденная передышка и от Хогвартса, руководить которым было технически невозможно, и от дел Ордена. Он и вплотную, как уже говорилось, занялся обычным, излюбленным своим занятием, которое пробовал только изредка, чтобы всегда было, словно в новинку - барахтаться с миленьким в такой просторной ваннне, примыкающей как и у всех орденцев, к спальне. И так ему это понравилось, что он целыми днями не вылезал бы из ванны, если бы… не как всегда стремительно надвигающееся, как Хогвартс-Экспресс на перегоне, полнолуние.

Глава 30.

Ремус прекратил сначала игры с миленьким, потом всё чаще стал отказываться от еды, снова осунулся, похудел, под глазами его залегли круги от плохого, урывочного сна. Он совсем перестал мыться и еле держался на ногах - сказывался шок, пережитый в министерских подвалах. Ему всё чаще мерещилась Тонкс, пока он не начал бредить ей наяву, пугая временных «несоратников» по Ордену.

Его срочно приняли обратно в Орден, чтобы сгладить шок, по всей видимости, невыносимый даже для бездушного оборотня. Но ничего не помогало - Ремус угасал с каждым днём, и ничто его не радовало. Он помирал, ухи просил, то есть зелья Аконитового, хоть как-то модифицированного профессором Слагхорном. Но не было ни профессора Слагхорна, хотя до него-то можно было достучаться, аппарировав в Хогсмид, как всегда a-lá Severüsse.

Но ведь из-за… внешнего отсутствия господина Директора и зелье-то сварено не было. Пусть, мол, Снейп и варит. Так что, нечего лишний раз дразнить Ауроров с такими страшными красными полосками на мантиях, министерских, ядрёных, появляясь перед их откровенно плотоядными взглядами. Как бы они на Северуса снова охоту не объявили, ведь Дамблдор завещал Ордену заботиться о Северусе, его мальчике…

… Северусу надоело говорить излишне велеречивым слогом, и он перешёл на народную латынь, чтобы её горьковатым вкусом осадить сладость высокого штиля и чрезмерной пафосности.

- Нет, полюбил меня он почти сразу, как только оказался третьим лишним, мой любимый братец. А ведь я чего только не делал - шпынял его, изводил попрёками, а после полным небрежением, позволяя лишь спать в ногах у меня, подобно котёночку приблудному. Ты же не знаешь, что в племени х`васынскх` у него была кличка Х`аррэ, по непонятной случайности, как и у Волдеморта, Тох`ыма, чьё настоящее имя - Том, почти совпадавшая с его истинным именем - Гарри. А кличка эта означает на языке х`васынскх` «Котёнок». Дана была она ему, верно, за его зелёные глаза, как ты считаешь, уродливого цвета, на самом же деле, необычайно притягательные даже на чумазом лице.

- Приглянулись, вот уж игра слов, мне глаза его ещё в походе. Заметил я их непривычную даже в «моём» мире зеленеву и яркость, словно у свешескошенной травы, покрытой капельками росы.

- Это уж потом, когда от нечего делать, пока ты был болен и не подпускал меня к себе с… известными намерениями, я стал тратить на него больше времени, обучая наукам и языкам, тут-то и сообразил, какой расклад костяшек получился, но… было поздно. И сам я попался в сети, расставленные ради насмехания над Пот… Гарольдусом, однажды заценив все прелести его телосложения и лица, чем от щедрот своих одарила его Натура, хотя он был грязным и всклокоченным.

А прелестей сих много. Уж поверь на слово мне простое без клятвы, лишь то, что он прекрасен, для меня являясь чистокровным англом.

Северус и не заметил, как проклятый верлибр вкрался в его мыслеслова снова. Но он решительно потушил недокуренную сигарету и страстно поцеловал Квотриуса в губы, словно бы жаждая набраться нектара храбрости из уст брата.

- Наутро жди меня, и я вернусь, только очень жди.

Снейп прошептал эти слова, обозначающие его неразрывность с возлюбленным братом. Несмотря ни на что и ни на кого.

… Снейп, едва лишь только переступив, как всегда, высокий ромейский порог, в опочиваленку к Гарри, очутился в его медленных, торжествующих объятиях. Они медленно целовались, глубоко проникая во рты друг друга, испивая слюну, столь горькую у Гарри и столь сладкую у Северуса. Гарри был истомлён желанием. Он повиснул вдруг на любимом, обхватив его за шею и ноги, оторвавшись от пола. Но Северусу не было тяжело, напротив, во всём теле вдруг очутилась лёгкость поистине необычайная…

- Воспринять его тело, как своё, обнять покрепче и, не отпуская… проникнуть снова в рот, найти чувствительное место под языком, как с… нет, сейчас не Квотриуса время, но время Гарри моего Гарри, единственного на всём белом свете и во всех временах.

Одного лишь Гарри…

Мы лежим на спинах, держась за руки и не размыкая ладоней…