Рейтинг темного божества - Татьяна Степанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как его фамилия? — спросил Колосов.
— Дракон, — ответила Женя.
Глава 30. НА ОБРАТНОМ ПУТИ
А на обратном пути домой после всех тревог, бесед и авиаперелетов Сергей Мещерский крепко заснул. Он не слышал, о чем разговаривали Катя, Колосов и Анфиса, — а они говорили о той, которая осталась в монастыре. Он спал и видел сон.
По пыльной степной дороге ехала машина. Из тех, что теперь можно увидеть только в кино, — нелепый драндулет с «пищалкой» и откинутым верхом. За рулем сидел шофер в кожаной фуражке с кокардой. Рядом с ним — господа офицеры. На жарком крымском солнце блестели их золотые погоны. На заднем сиденье громко стонал раненый полковник. Френч его был расстегнут, грудь стягивали бинты, пропитанные кровью.
Следом за машиной галопом скакал казачий конвой. Один из всадников выглядел странно: несмотря на полуденный зной, он не расставался со старой свалявшейся буркой. Она прикрывала его смокинг с крахмальным пластроном манишки. Лицо всадника было скрыто черной бархатной полумаской. Конь под ним был в мыле и пене, артачился, испуганно ржал и все пытался встать на дыбы. Его смиряла хлесткая казачья плеть.
Мещерский видел все это так ясно, словно сам стоял там, на обочине дороги, по колено в степном июньском разнотравье. Он силился разглядеть в машине среди офицеров штатского. Он помнил его приметы — блондин двадцати лет с остреньким птичьим личиком и ровным идеальным пробором — таким, как на том старом фото…
Но, кроме троих офицеров, шофера и раненого полковника, в машине больше никого не было. Вдруг один из казаков гаркнул: «Ваш бродь!!» — и указал нагайкой в сторону моря. Моря Мещерский не видел, но знал — оно там, за холмами, за степью. Со стороны моря шла черно-фиолетовая грозовая туча. Она словно делила небеса пополам. Шофер прибавил газа, казаки подстегнули коней. Но гроза настигала их. Дохнул ветер, волнуя степь. Солнце скрылось. Стало темно. Все замерло. Было слышно только, как натужно ревет мотор да храпят кони.
«Молния не ударит. Там нет Армана Дюкло. Они спасутся», — подумал Мещерский во сне. И сразу словно ослеп — перед его глазами сияющими брызгами разорвался огненный шар. Мощным мягким ударом его подбросило вверх, завертело, завертело и швырнуло на землю. А вокруг словно рушились горы — такой стоял грохот…
Он открыл глаза. И увидел у самого лица стебли травы. И вдруг без всякого логического перехода, как это бывает во сне, он увидел всю картину как бы сверху — опрокинутый набок автомобиль, людские тела. Мимо, звеня пустыми стременами, пронеслась лошадь без всадника — за луку ее седла зацепилась старая свалявшаяся бурка. Мещерский ощутил что-то мягкое под рукой — это была черная бархатная маска, сброшенная кем-то словно в великой спешке, — шелковые тесемки ее были разорваны. Внезапно маска зашипела и… превратилась в змею. Скользнула тенью в траву, и больше ее никто не видел. «Господа, все целы?» — раздался громкий тревожный окрик. Люди в траве зашевелились — кто-то охал, кто-то щупал ушибленную голову. Офицеры были живы. Жив был и шофер, потерявший в траве свою кожаную фуражку с кокардой. «Господин полковник, Аркадий Алексеевич, как вы?» — донеслось до Мещерского. Офицеры и казаки кинулись поднимать с земли раненого. «Что это было, господа? Артобстрел?» — еле слышно шептал он.
Пошел сильный ливень — насквозь промокшие казаки ловили коней, автомобиль общими усилиями поставили на колеса, и он, на удивление всем, завелся с первой попытки. «С богом! — услышал Мещерский. — Господа, нам надо спешить. До полевого госпиталя всего две версты».
Автомобиль помчался по раскисшей дороге. Взобрался на холм и скрылся из глаз. «А где же Арман Дюкло? — подумал Мещерский во сне. — Его что же, не было вовсе? А как же тогда рассказ Головина? Как же фотография Неверовского?» Он бросился вслед за машиной во сне, крича: «Господа, подождите, я с вами!» Но его никто не слышал. Машина была уже далеко. Кругом была безлюдная крымская степь. Шел дождь.
На бегу Мещерский споткнулся и едва не угодил в глубокую яму. Это была свежая воронка, оставленная взрывом. Над ней курился смрадный дымок. Внезапно из воронки что-то вылетело, выброшенное, отринутое, — словно земля не принимала этого и не желаласкрывать в своих недрах. Мещерский увидел мужской лаковый штиблет — ну совсем как на той фотографии — только с обугленной дырой на месте каблука.
Глава 31. ДРУГУЮ ЩЕКУ
— Какое сегодня число? — спросил Колосов.
Был солнечный полдень. В кабинете пресс-центра, куда он зашел к Кате, было душно, хотя окно давно уже распахнули настежь. На крыше Зоологического музея, что напротив через Никитский переулок, дремали сморенные зноем голуби.
— Сегодня семнадцатое июня. — Катя оторвалась от компьютера: строчила очередной срочный очерк для криминальной полосы «Вестника Подмосковья».
— Значит, завтра восемнадцатое… Даже если этот пражский старикан-граф перепутал дату, то…
Катя глянула на Колосова.
— Неважно выглядишь, Никита, — заметила она тихо.
— Я только что от шефа. — Он сел на угол стола. — Ну и?
— Что? Мне нечего докладывать.
— Как нечего? Да ты что?!
— А вот так. Показания Головина устные. К тому же они больше похожи на сказку. Для следователя прокуратуры не подойдут. А суду нашему такое и во сне не приснится. Сестра Неверовского в монастыре, от дачи показаний в официальном порядке наотрез отказывается. Ты же мне запрещаешь на нее давить…
— А наблюдение за виллой Стахисов?
— Там все тихо. Тихо, как в могиле. — Колосов развел руками. — Позавчера была сильная гроза — вот и все новости в суточном рапорте. А между тем сегодня уже семнадцатое число, значит, завтра возможно…
— Тебя это так сильно тревожит? — быстро спросила Катя. — Ты что же, веришь, что они на самом деле…
— Серега прав: дело не в нашей вере, а в их. И события, если они, конечно, последуют, будут развиваться согласно их логике. А нашей логикой мало кто поинтересуется. Ладно, Катя, я пойду…
— Ты куда? — Она встала. — Никита, подожди…
— Да что ты? Что с тобой? — Он невесело усмехнулся. — Я пока что, собственно, никуда… то есть имеется в запасе на самый крайний случай одно местечко, один любопытный человечек…
— Какой человечек?
— А Зотова. — Он направился к двери. — Пора, пора нам с ней встретиться снова. Возможно, накануне, как это у них называется — дня их Великой Июньской Жатвы — она все же соизволит сказать мне пару слов.
— Ты в следственный изолятор? — спросила Катя. Ей отчего-то вдруг стало тревожно, неспокойно.
Было ли это предчувствием тех странных и ужасных событий, от которых их отделяло всего несколько часов?
— Кто куда, а я, как всегда, в тюрьму. — Колосов вернулся с порога. — Ладно, Катя, ничего… Гляди веселей, все будет хорошо.
— Заряди аккумулятор у телефона, — попросила она, — я тебе буду звонить.
Она осталась в душном кабинете за компьютером. А он поехал в следственный изолятор, где все эти дни содержалась Ангелина Зотова. Он и словом не обмолвился Кате о своем твердом решении использовать Зотову — единственного подходящего для этой цели фигуранта — в интересах расследования. Однако четкого плана действий в отношении нее у него не было даже сейчас. Все должна была решить встреча в следственном кабинете ИВС. Но на всякий пожарный Колосов еще с утра созвонился с оперативно-поисковым отделом и выбил для предстоящей операции еще одну машину наблюдения.
В следственный кабинет изолятора Ангелину Зотову доставила женщина-конвоир. Колосов указал девушке на стул:
— Здравствуй, Ангелина, садись.
Зотова, не говоря ни слова, села. Он смотрел на ее бледное угрюмое личико. Девятнадцать лет, господи, всего лишь девятнадцать лет… Метр с кепкой, гномик. Гномик с острым ножом…
— Тебе не надоело тут сидеть, а? — спросил он. Она молчала.
— Тухлое место — тюрьма. — Он покачал головой. — А в Радужной бухте сейчас сосны шумят… Лепота!
Она глянула на него исподлобья.
— Встречался я тут на днях с неким гражданином Стефаном Стахисом, хорошо тебе, девочка, известным.
Зотова резко отвернулась.
— Тертый калач этот мужик. Судя по всему, личность сильная. — Колосов говорил неторопливо, словно рассуждал сам с собой. — Рисковый дядя. Ну, на такое замахивается!
Она так хотела казаться бесстрастной — в свои девятнадцать!
— Знаешь, Ангелина, ты ведь не Жанна д'Арк, а я не святая инквизиция. На героев и на инквизиторов не тянем мы с тобой пока, девочка…
— Что вам от меня надо? Я хочу назад в камеру, — буркнула Зотова.
— А между прочим, завтра восемнадцатое июня, — сказал он.
Она глянула на него.
— Молчишь. По твоему лицу видно: тебя коробит, злит, когда о Стахисе, о Брате Стефане этом вашем, в твоем присутствии говорят неуважительно, с насмешкой.
— Вы все не стоите его мизинца, — хрипло заявила Зотова.
