Принцип подобия - Ахэнне

Декстра тоже. В конце концов, ни она, ни этот сонный тюлень — Винсент (а еще Глава мистиков) — не помогли…

Он собирался забрать Вербену и уходить сегодня же. После горе-выступления (она не виновата, она все сделала правильно!) ей явно грозил… не то, чтобы домашний арест, но не отпустили бы так легко. Целесту оставалось лишь догадываться, что могут Эл и Касси "устроить" со стражами.

"Снотворного им, что ли, подсыпать? Или слабительного?"

Калитка оказалась незаперта и таилась почти кокетливо — мол, вот она я — специально для тебя. Целест тронул прохладный металл, витье в форме то ли цветка, то ли закорючки неровного почерка, и она поддалась — почти бесшумно. Смазывали регулярно. Против воли, костяшки ощетинились выступами шипов, но по ту сторону забора Целест увидел сад, дом и… и больше ничего.

И никого.

"Словно вымерло", — тишина давила на уши и виски. Он подумал о том, что похищает Вербену. Отнимает у Виндикара богиню — куда уж дальше. Преступник. Целесту едва удалось сдержать гортанный смешок.

Тишину так и хотелось стянуть, через горло, как "колючий" свитер. Мягкая обувь о мрамор — тоже бесшумно; Целест нарочно притопнул пяткой, убедиться — звуки остались. Хоть какие-то.

"Почему тихо так? Ни слуги, ни стража, ни-ко-го…"

Договаривались — Вербена подойдет к калитке или воротам, а он ее перехватит. Если повезет, успеет проститься с Элоизой — эй, сестренка, не надейся, мы не навсегда. Мы вернемся и надерем задницу Амбиваленту, может быть, через пару месяцев, только неофициально. Целест жевал окурок, попутно размышляя, где будет доставать табак за пределами Эсколера; чутко приглядывался к ночным темно-индиговым теням. Луна заточила кромку забора; вычурный дом сделался карточным и картонным, а фонтаны и статуи в бесплодном пока саду превратились в привидения.

Целест ждал Вербену. Слой за слоем налипала тишина.

Целест толкнул дверь черного хода. Оказалось незаперто.

Внутри — запах сушеных цветов, грузные каменные и железные пузыри ваз и мрамор, много мрамора, это холодный камень — весна выдалась теплой, но в холле все равно льдисто, почти как в подвале дешифратора. Элоиза и Вербена, несомненно, вспоминают. Поэтому, в их комнате наверху камины и всегда тепло.

Никого. Ступеньки — и забери Вербену сам. Если хочешь что-то сделать, делай это сам.

"Почему она не спускается?" — нахлынул страх. До комнаты Элоизы и Вербены он домчался в три гигантских скачка.

Перед глазами ярко, как худшие из картинки мистиков, нарисовалась Вербена — привязанная, посаженная на цепь, как дворовая собака. С отца станется. И Элоиза… да что, в конце концов, она может? Все эти игры в демократию длятся ровно до первого "звоночка".

Альена остаются Альена, но Адриан — Верховный Сенатор, а Элоиза — просто рыжая девчонка.

"Я заберу Вербену в любом случае", — из-под ногтей левой руки ткнулись и поползли иглы. Целест слишком часто призывал их в последнее время, но это такая мелочь, верно? На фоне остальных нарушений правил.

"…Или их обеих".

— Т-сс, — его плеча коснулась ладонь. Целест успел распознать, что она невелика, а прикосновение — вкрадчиво; он развернулся и едва не всадил шипы в живот…

— Касси! — выдохнул Целест, пряча оружие. Виновато, как неуклюжий котенок, не вовремя выпустивший когти. — Прости. Ты… не надо так. Подкрадываться.

"Подкрадываться к Магниту? Этот губастик? И я его не почуял…" — Целест нахмурился и мотнул головой.

— Т-сс, — повторил Кассиус. — Заходи осторожно. Наверное, лучше бы завязать тебе глаза, но боюсь, у нас нет времени…

— Касси, какого черта? — Целест попытался вывернуться из вельветовых — перчатки напоминали крысиную шкурку, — "объятий". Инстинктивно хотелось вытереть край ладони о джинсы, встряхнуться — облитым грязью псом. "Я неблагодарная дрянь", укорил себя Целест. — "Они ж мне помогают". — Где Эл и Вербена?

Кассиус приподнялся на цыпочки, будто собираясь поцеловать. Голубые глаза блестели почти лихорадочно — у него был не лучший день, как у нас всех, — посочувствовал молодому сенатору Целест; он почти не отпрянул, когда розово-бежевый вельвет ткнулся в подбородок. Указательным пальцем, словно гладил кошку.

На самом деле, Кассиус хотел приложить палец к губам Целеста. Только поэтому и не получил в морду — хотя бы "дружески".

— Не кричи, когда войдешь.

Конечно, Целест вышиб дверь плечом и пинком c разворота.

Первой он увидел Элоизу — она неаристократично ссутулилась на прозрачном столике, и уставилась перед собой — на кресло или кого-то в кресле, полураздетая — в старом домашнем платье мышиного цвета со сползшей правой бретелькой; к Целесту кресло разместили спиной — нарушив гармонию комнаты, между прочим. "Я давно не был здесь". "Что с ней?" "Что происходит" — трехцветием вспыхнуло где-то за ушами, Целест мотнул головой.

Не кричать, сказал Кассиус, и что он имел в виду?

— Эл? — позвал Целест, но девушка не откликнулась. По комнате плыл запах вишневых сигарет — "я такие не могу себе позволить", отметил Целест, — и полумрак; Элоиза не удосужилась зажечь свет, но ее можно понять, она устала в доме-без-теней от белесой пустоты ламп. Широко раскрытыми глазами слепой она пялилась на что-то — или кого-то в кресле.

— Эл? — повторил Целест, шаря по шершавой стене в поисках выключателя. Его вновь прервал вельвет — перчатки Кассиуса на запястье, а потом этот неуклюжий на вид кукольный мальчик скользнул к Элоизе с юркостью крысы.

— Не надо, Целест. Свет привлечет внимание. Мы обезопасили дом как могли, но…

— Да какого…

Он осекся.

Совсем темно все-таки не было. Подсветка — "светлячки" в полу, искусственные свечи; один рыжеватый, как волосы Альена, блик капнул в лицо и глаза Элоизы; и Целест увидел, что глаза ее пусты и равнодушны, как два сердолика.

— Какого… — повторил Целест и шагнул к Элоизе и креслу. Кассиус опередил его, а Элоиза качнулась кукольно вперед, и обе ее руки упали ладонями вверх, похожие на мертвых птиц. Кассиус тесно обнял ее и улыбался из-за рыжей "вуали" чужих волос.

А Целест все же заглянул в кресло.

— Отец, — выговорил он. Всколыхнулась и тут же иссякла, злость: отец. Не Верховный Сенатор. Не господин Альена.

Человек в кресле скрючился в неловкой позе. Угловатые худощавые плечи — вывернуты под неестественным углом — запястья связаны позади; Адриан Альена был рослым человеком — сын обогнал всего на пару дюймов, и, чтобы разместить в милом кресле-пуфики девичей гостиной, пришлось выгнуть руки и ноги. С тем же успехом его могли запихать в багажник.

Верховного Сенатора, Владыку Виндикара — сколько еще тяжеловесных, как золотые слитки, определений, — затолкали в кресло на манер складного манекена.