Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

— Как думаешь, даст он себя кому-нибудь поймать? — спросила Ева, и ответ прозвучал расплывчатый, такой же непонятный, как выражение на лице костоправа:

— Только тем, кто его достоин, искра моего костра. Только тем, кто его достоин.

Очередной вечер наступил неожиданно быстро. Только что на западе плавал алый кружок солнца, похожий на яичный желток, и вот уже темно. Ева устала от бесконечного сиденья на козлах и нырнула в повозку, Эдгар же задремал, опустив подбородок к коленям и как будто пробивая своей плоской, как головка молота, головой, дорогу. Когда он проснулся, разбуженный врезавшимся в лоб шмелём, небо уже заволокло сплошной пеленой. Наступала ночь, а они ещё в дороге.

Ход повозки стал другим, возникло ощущение, что они переваливаются через невысокие бугры. Темп шагов Мглы, которая теперь совершенно растворялась в темноте, тоже изменился.

— Что случилось? — спросила Ева из повозки. — Приехали?

— Дорога кончилась, — сказал Эдгар. Он напряжённо вглядывался в темноту. — Остановимся здесь. Дальше ехать нельзя.

Он натянул поводья, и Мгла отозвалась где-то там, далеко, в темноте — насмешливо фыркнула и остановилась. Послышался мягкий шлепок, с которым сбрасывают в воду что-то тяжёлое — то Эдгар спустился с козел и был приятно удивлён растительностью, которая касалась его ног, щекотала впадины под коленными чашечками. Высокие растения с тяжёлыми головами будто бы кланялись и притягательно шуршали, стоило пошевелиться.

Великан сорвал несколько колосьев, пожевал. Еву умиляло его стремление всё пробовать на зуб, обонять запах, слушать, если интересующий предмет имеет свойство звучать.

— Рожь, — с удовольствием сказал Эдгар. — Где-то рядом человеческое поселение. Завтра утром мы обязательно его отыщем. Поле не заброшено — слишком уж много колосьев. Ещё не сезон для спелой ржи, но и такая тоже хороша.

— Значит, сегодня вечером мы без горячего, — заключила Ева, но, упав в душистое море, взвизгнула от восторга.

— Зачем горячее, когда у нас есть рожь? — Эдгар бродил где-то рядом, как огромное, шумное приведение. — Срывай да ешь.

Они наелись ржи до отвала, запили водой из бурдюка, чтобы немного облегчить горечь на языке. Ева ощупью добрела до Мглы, расстегнула у той на подбородке подпругу. В виде исключения лошадь не старалась свалить девочку с ног или укусить, — она тоже была занята поглощением хрустящих, как хлеб, колосьев. К утру здесь будет небольшая полянка, обглоданная до самых костей земля. «Нужно убраться отсюда до рассвета», — пробормотал Эдгар, забираясь под повозку.

В колосьях, наверное, спать просто прекрасно, но Ева не могла доверять обонянию и ощущению от кончиков пальцев и подошв, как Эдгар, и предпочла заползти в повозку, где, свернувшись калачиком, прислушалась к токам жидкостей в своём теле. Обычные ночные звуки.

Ей удалось уснуть, но почти сразу пришлось проснуться: повозка накренилась, заскрипела, прогнулась под весом вползающего в неё. Эдгар больше не дышал. Наверное — подумала с замирающим сердцем Ева — это она: живущая во ржи тварь задушила великана, а теперь полезла исследовать нутро повозки. Нашла её, Еву, спящую и ничего не подозревающую. Склизкое тело, белое брюхо и скребущие по дереву когти… о Боже, Господи, не допусти, чтобы меня съели…

Не сразу Ева поняла, что это великан. Он раздвинул головой пожитки и затих, будто большая рыбина, зарывшаяся головой в ил.

— Идёт дождь? — спросила девочка.

— Там кто-то стоит, — шёпот Эдгара искажён до неузнаваемости. Он словно пытался говорить, вообще не двигая языком.

Повозка тряслась. Эдгар дрожал, как маленький ребёнок.

— Кто стоит? Где? Может, это фермер…

Великан всхлипнул. Кажется, он даже не услышал вопроса.

— Что он делает здесь среди ночи? Ни один господень сын не позволит себе гулять в ночи. Только порождения сатаны…

Он захлебнулся и затих, только плечи, похожие в полутьме на гору, непрерывно вздрагивали. Ева молчала тоже. Эдгар её не на шутку напугал — знала, что когда дело касается плохих людей, толку от него, что от гнилой груши. Но кто, в самом деле, может там стоять? В зрение цирюльника приходилось верить.

— Эдгар, — зашептала девочка, но ответа не дождалась. Великан будто ушёл в себя, огромные ладони обнимали плечи, колени прижимались к животу, словно стал камнем, надеясь таким образом пережить всё — и град бранных, злобных слов, и огонь, которым его, как еретика, непременно попытается сжечь любой уважающий себя человек, только прослышав, что говорит он сам с собой. Света хватало, чтобы разглядеть его ноздри, похожие на две огромных пещеры, и когда Ева поднесла к ним вспотевшую ладошку, то едва ощутила дыхание.

Сама не своя, она подобралась к выходу, прислушалась. Может, тот человек не заметит, как она, маленькая коричневая ящерка, выскользнет из фургона и скроется в траве… получив тем самым шанс как следует рассмотреть того, кто напугал большого ребёнка.

Повозка едва слышно качнулась, когда она спрыгнула вниз и шмыгнула между колёс.

Ночь была тёплой, безветренной, тихой. Колосья стояли прямо, как колья в волчьей яме. В той стороне, куда Эдгар в фургоне боялся даже поворачиваться, никого не видно. Насекомые в отдалении затеяли представление на своих крошечных музыкальных инструментах. Прямо между коленей Евы деловито ползла куда-то личинка светлячка.

Она выбралась из-под повозки с другой стороны, занозила палец о колесо и, пробираясь между колосьями ржи, как между древесных стволов, вдыхая запах почвы, поползла вперёд, чувствуя, как в ладони впиваются комья земли. Весь мир с самого начала путешествия был скользким, как мокрая рыбина, здесь же было сухо, так, что, кажется, земляная кора готова треснуть. Рожь, наверное, настолько жадная до воды, что высасывает всё подчистую, как огромный ребёнок из груди щуплой и маленькой матери. Недаром там, где копьями устремляются к небу коричневые колосья, не растёт больше ничего.

Наконец, Ева остановилась. Она увидела то, что разглядел своими кошачьими глазами Эдгар. Человек стоял не так близко к их повозке, как подумала было сначала девочка, либо же успел отойти. Он и правда, вроде бы, удалялся. Ева поднялась на ноги и побежала, стараясь, тем не менее, производить поменьше шума. А потом внезапно влетела прямо в отвисающий, хрустящий живот незнакомца.

Спустя несколько минут Ева уже карабкалась на край повозки, вопя во весь голос:

— Эдгар! Просыпайся… Ну очнись же! Бояться нечего, это всего лишь чучело!

Гора зашевелилась, треснула там, где у неё должно было быть лицо — на самом деле это всего лишь открылся рот, и голос великана, слабый, будто мышиный писк, всплыл на поверхность его громоздкого тела: