Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Великан посмотрел на девочку долгим, задумчивым взглядом. Сказал:

— Он здесь.

— Кто?

Ева на всякий случай огляделась, но жёлтый ноготь постучал по макушке черепа.

— Его душа — здесь. Душа этого бедняги не смогла добраться даже до чистилища. Я просчитался — думал, даже если ангел прошёл мимо — трухлявые, пусть и собственные кости — это последнее, чего будет алкать душа. Она… я бы алкал странствий воздушных и подземных, изучал бы движение червей и рост крошечных лягушат…

— Что же?

Приоткрытый рот Эдгара и насупленная левая бровь выражали глубокую задумчивость.

— Бедняга не хочет расставаться с телом. Он сидит там, как паук в паутине. Нужно найти священника. Зарыть кости и освятить могилу.

— Как ты это узнал?

Ева на цыпочках приблизилась к конструкции из костей. Сквозь глазницы можно было увидеть землю и робкую травяную поросль, точно так же она пробивалась сквозь рёбра, наполняя бессмысленные теперь пустоты новой жизнью. Муравьи и многоножки уничтожили на костях остатки мяса, тазовая кость с укромными впадинками, побелевшая от солнечных лучей и напоминающая куда больше камень, чем кость, служила отличным лежбищем для ящерок. Кое-где Ева видела их следы. Куст жимолости в полутора шагах от скелета щеголял пронзительно, до черноты, красными ягодами, такое плодородие на костях казалось Еве почти оскорбительным. Эдгар уделил толику внимания и кусту, исследовав основание, взвесив гроздь ягод и задумчиво кивнув.

— Услышал, как он шевелится. То же самое, что с головой его светлости. У него нету мышц, чтобы ими управлять, но усилия живого разума никогда не пропадают даром. Они, так или иначе, сдвигают мир вокруг себя. А ещё я очень хорошо могу представить, что он жив. Могу поговорить с ним… ты знаешь, девочка, я не очень люблю обыкновенных людей, но беседа с ними течёт сама собой, если, конечно, попадаются такие, кто не старается тебя прогнать или сразу насадить на вилы. А вот с камнями, допустим, разговора никакого не получится.

— Зачем тебе разговаривать с камнями?

— Если бы вдруг мне встретился камень с человеческим лицом, я бы не смог построить с ним беседу. Зато с этим черепом беседа течёт сама собой. И я — представь себе — слышу, как он пытается отвечать. Хочется, чтобы рядом оказался какой-нибудь мудрец. Есть множество вещей, до которых нельзя дойти своей головой.

— Мы пойдём в другой монастырь? — спросила Ева.

Эдгар поднялся. Он будто бы расколол пальцами косточку, которая долгое время сопротивлялась медвежьему давлению мышц великана.

— Уж нет. Может, встретится господень слуга, голова которого не настолько полна мыслями о святости. Хорошо бы, это был какой-нибудь паломник. Странные люди — самые понимающие на свете.

Когда Эдгар пробормотал: «правда, в том, что я затеял, вряд ли они меня поймут», Ева поняла, что в голове костоправа идёт настоящая война мыслей, побоище, в котором под градом стрел-доводов погибают одни и на их место встают другие.

Все кости, кроме черепа, отправились догнивать в землю. Ева сказала, что нужен новый крест, но Эдгар решил, что никакого креста не нужно. Череп он поместил в сундук к его светлости, и Ева от души понадеялась, что барон не взъестся на них за то, что они подселили в богато украшенное его жилище какую-то чернь.

Обычные дела, вроде скрипа оси телеги, врачевания царапин, неразборчивых молитв на устах великана и бульканья воды в мехах, удирали от них со всех ног к горизонту, и путники торопились следом.

Когда Эдгар, занимаясь с растительностью на голове клиента, отсылал девочку прочь, ноги сами вели её по округе, а глаза сверлили каждого проходящего человека и успевали стрелять в сторону прилавков со съестным.

Иногда она оказывалась в окружении тучных, пахнущих луком и домашним хозяйством, тел. Когда попытка проскользнуть между ними оканчивалась неудачей, Ева слышала:

— Бедная бродяжка. Посмотри на неё! Сколько тебе лет?

Ева задирала голову и видела женщин с низкими лбами и волосами, которые, точно улитки, заползали в головные уборы.

Она лепетала:

— Наверное, семь…

— Наверное? — строго сказала одна из женщин. — Говори нам честно, что тогда был за год?

— Мама говорила, что я родилась, когда король двинул войска на подмогу к Филиппу первому, французскому. Скоро должен был начаться поход на неверных. Солдаты мимо нашего дома шли трое суток, что не съели — то вытоптали подчистую. Отец и дед сразу хотели снести меня в лес, чтобы избавиться от лишнего рта, но мама не отдала. Папа говорил, что один из солдат, что ночевали в сарае и на поле, должно быть, подкинул меня в свёртке.

— Из какой ты области? — спросила та, что постарше, и свела абсолютно седые брови: — Тяжёлые были времена. Солдаты на родной земле — бедствие такое же, как если бы саранча вылупилась из твоей пшеницы.

Ева смущённо разглядывала пальцы на своих босых ногах. Женское внимание усыпило в ней ту девочку, что спорила с великаном-костоправом по любому поводу, готовила обед и выбивала из клиентов деньги, а ещё сама становилась великаном, когда Эдгар превращался в огромного испуганного ребёнка.

— Герцогство Швабия, — заученно сказала Ева. — Там есть дорога, если идти по которой долго-долго, попадёшь в Ульм, мы, кстати, только что оттуда. Из Ульма к нам приезжали ремесленники и торговцы.

Женщины переглянулись.

— Тебе, скорее всего, больше, — сказала одна.

— Хотя, войска Генриха четвёртого, да сражаться ему на небесах со всеми подряд, как он любил на земле, действительно шли Дунаем о ту пору, — прибавила другая.

— Вот тогда-то я и родилась, — сказала Ева.

Все четверо (а их было именно столько) женщин одинаковым движением покачали головами. Та, брови которой парили на белом лице как облака над горизонтом, сказала:

— Ты выглядишь старше. Не сказала бы, что тебе семь лет. Моей племяннице десять, а она выглядит, пожалуй, немного помладше.

Ева бросила взгляд в воду, в бадью, что, накренившись, стояла у ног одной из женщин, и принялась рассматривать отражение. Как же давно не смотрела она на себя! Так давно, кажется, что ничего удивительного, что с трудом узнаётся девочка по ту сторону чёрного круга. Волосы необыкновенно короткие — только позавчера Ева подрезала их эдгаровым скальпелем, уже во второй раз с начала путешествия. Лицо вытянулось, на подбородке наметилась ямочка, оставляющая ощущение, что её владелец чем-то сильно озабочен. И ещё взгляд… мечтательность, все те миры, в которых обитала девочка, треснули и разродились необычайной пристальностью взгляда, такого, от которого даже взрослые деревенеют и теряются.