Ева и головы - Дмитрий Ахметшин

Гора зашевелилась, треснула там, где у неё должно было быть лицо — на самом деле это всего лишь открылся рот, и голос великана, слабый, будто мышиный писк, всплыл на поверхность его громоздкого тела:

— Встретить чучело среди ночи — плохая примета.

— У тебя всё… всё — плохие приметы.

Ева едва не плакала от облегчения и, отчасти, от злости на великана.

— Ты что, выходила наружу?

Эдгар поднял голову. Он выглядел как медведь, пробудившийся от длительного сна.

— Конечно я выходила! — в сердцах воскликнула девочка. Подняла руки и ударила великана в грудь.

— А зачем? Разве не говорил я тебе, что ночь только для ночных тварей создана, дневные же должны исчезать из неё, будто те самые бабочки, что живут всего один день, а с закатом умирают… я ведь тебе их показывал? Чудо природы, а не бабочки…

Палец Евы обличительно примял рубаху на груди великана.

— Ты ничего не помнишь! Всё забыл! И как приполз ко мне, точно сурок, придушенный кошкой, и как разглагольствовал про страшного человека, которого видел в ночи, и как сам начал притворяться мёртвецом…

Эдгар молчал так долго, что в голове у Евы промелькнула мысль — «а не провалился ли он снова в свой колодец?» В голове что-то шумело, как будто там извергался с большой высоты поток воды, или то, может быть, кровь падала на водяную мельницу его мозга. Но нет, вот снова заскрежетала его челюсть.

— Скоро ли рассвет?

— Не знаю. Наверное, ещё не скоро. Там сейчас всё видно так, будто даже луну занавесили.

— Это всё ночь… ночные демоны пробрались ко мне в голову, — раздумчиво произнёс Эдгар. В его голосе не было страха, он просто размышлял про себя — как же так получилось? — Наверно, они прятались во ржи. Ползали по земле, как будто муравьи, и заползли ко мне в ухо. Их же совсем не видно, а сами они могут забираться по стеблям трав и выглядывать таких, как я…

Еве захотелось сказать что-нибудь обидное, но она вполне могла поверить в демонов, которые прячутся на полях. Могут жить, например, за одним из зубцов плуга или в хлеву, под старой соломой. У деда был добрый десяток ритуалов, позволяющих уберечь себя и скотину. Он мог молиться Христу об изгнании с поля «дьяволовых ноготков», выкладывать первый десяток пожатых снопов в виде креста животворящего перед полем. А маленькая Ева тем временем наблюдала, как пробегали по полю какие-то маленькие существа, раздвигая крошечными ручками пшеницу. Как ни вытягивала она шею, разглядеть их в подробностях не удавалось, только неясное движение да тени, но девочка была точно уверена в их существовании.

Отец относился ко всему с усмешкой, но — Ева была уверена — когда деда не станет, он будет повторять всё в точности, до мельчайших деталей. Пока же бремя общения с высшими силами было возложено на старика. Его место за столом куда ближе к ним, чем у всех остальных.

Движение в темноте — Эдгар принялся раскачиваться, будто пытался выпутаться из невидимой паутины. И тут, как по волшебству, фургон настигли первые лучи рассвета. Великан рассматривал пятна света на полотне стен с таким удовлетворением, будто это он проковырял собственным пальцем в ночных сводах дырку.

— Пойдем, посмотрим на это чучело.

Время постоянно напоминало о себе — становилось всё светлее, роса на траве была пронзительно-холодная, и вскоре Ева настолько бы промокла, что смешно бы хлюпала при каждом движении, если бы Эдгар не поднял её и не посадил себе на шею. Пора было уезжать — домов в округе не было видно, но чувствовалось, что поле отнюдь не заброшено, и хозяева не поторопятся принять и накормить путников, а, скорее, передадут их местному землевладельцу. Поди, объясни тут, что просто сбился с дороги…

Путники, наконец, смогли разглядеть место, где накрыл их непроглядно-чёрный колпак. Рожь, казалось, светилась изнутри. Перепады холмов и растущий на них козий лишайник предлагали вскарабкаться по ним к самым облакам. Воздух прохладный, и — как заметил мимоходом Эдгар, — похож на тот, что бывает в горах. Старый, гнилой насквозь плуг о двух зубьях маячил впереди — если бы они проехали в темноте ещё немного, то вполне могли сломать об него колесо. Мгла стояла такая, будто какой-то рисователь изобразил волшебной кистью её прямо в воздухе. Грива слиплась от росы, ноздри принялись хмуро раздуваться, когда появились люди. «Никакого покоя с них нет», — должно быть, думала лошадь.

Да, чучело никуда не делось. Соломенное тело, чем-то перевязанное в двух местах, обрывки рубахи, которой, будто верёвкой, крепились к телу руки. Единственная нога — костлявая и кривая, будто не нога вовсе, а посох какого-то монаха, который тот по недосмотру оставил посреди поля. И настолько беспечным был тот монах, настолько приземлённым и непостоянным, что разродился посох не деревом, а соломенным истуканом с глазами из узелков верёвки.

Беспечно помахивая держащимися на лоскуте руками, пугало смотрело в их сторону. Кажется, голову его, увенчанную худой деревянной бадьёй, облюбовали под насест голуби.

— Как живое, — зачарованно сказал Эдгар.

Ева бы так не сказала. Она бы, наверное, могла смастерить получше. Уж вороны и голуби, во всяком случае, не использовали бы голову этого хрустящего, душистого добряка в качестве перевалочного пункта.

Потом Ева вспомнила реакцию великана и решила, что от существа, которое могла бы она изобразить, кое у кого остановилось бы сердце.

Она подъехала к пугалу на плечах Эдгара, а через мгновение обнаружила, что сидит уже на костлявой перекладине, к которой у пугала крепились руки.

— Заберём его с собой, — сказал Эдгар. Он обхватил торс соломенного человека и, резко выдохнув, выдернул его из земли. Ева удержалась наверху только потому, что обхватила деревянную голову, вызвав среди живущих внутри многоножек настоящую панику. — Он как Христос. И, да, если ты хочешь это сказать, я боюсь Христа до смерти. Мы его возьмём. Поедет с нами.

Скоро колёса уже вовсю счищали кожуру тайны с убегающей вперёд дороги.

Ева и великан уселись по обе стороны от чучела и стали наблюдать, как неуклюже болтается на плечах деревянная голова, стукаясь о стенку, когда под колёса повозки попадала кочка. Из глубин соломенного живота доносилось урчание — там, должно быть, поселилась мышь.

— Он похож на бедного рыцаря из южных земель, — сказал, наконец, Эдгар.

— Я никогда таких не видела, — отозвалась Ева.

— Видела. Помнишь человека, которому я резал ногу? Жил в таком странном доме, похожем на целый летающий город.

— А как же!

Ева пыталась разыскать сходство между помнившимся ей баском по имени Ян, весёлым и, казалось, готовым ко всему, лишь бы жизнь вокруг не перестала вертеться, и новым их спутником. Если бы соломенный человек обрёл все свойства человека настоящего, он бы тоже был добродушным. И, может, немного глуповатым.