Темная материя - Питер Страуб

«Тихо», — велел Мэллон.

«Маленький Готорн», — процедил Хейвард.

«Захлопни рот, — сказал Мэллон. — Пожалуйста».

«Можете закрыть глаза», — сказал Мэллон.

Мередит так и сделала. И была тишина — долго-долго. Странное дело, минуту-другую спустя Мередит мысленно увидела всех с поразительной ясностью: как если бы они стояли близко-близко, она ощущала их дыхание и мерзкую, ужасную вонь — отвратные выдохи Кита Хейварда. Вот Гути крепко сжимает нежные, как бутон розы, губы и изо всех сил старается смотреть на сияющий круг; вот Минога широко распахнула глаза, раскрыла рот, откинула голову и выгнула спину так, чтобы смотреть не на белый круг, а на сверкающие звезды. Мередит подумала: «Что эта соплюха там углядела такого, чего не вижу я?» Минога постепенно выпрямилась и пристально уставилась вперед, на склон футах в девяти-десяти справа от круга, где не было ничего, кроме грязи и коричневой, высушенной солнцем травы, и даже это трудно разглядеть — темнело прямо на глазах. Свеча в руке Хейварда тряслась; полуприкрыв глаза, он довольно улыбался, будто увидел что-то приятное. Милстрэп откинул голову и прищурился, словно созерцал нечто странное. И Мэллон, любимый, вероломный Мэллон с высоко поднятой свечой и блестящими от слез удивительными глазами, его совершенная красота ощущается как заряженное поле вокруг него, вот он поднимает голову и готовится то ли говорить, то ли петь.

За бесконечно долгое мгновение до того, как Спенсер Мэллон заговорил-запел на латыни, мир изменился. А дальше пылкие слова молитвы парили рядом, и высказанные, и еще не произнесенные, но тем не менее присутствующие. В повисшей тишине Мередит могла отслеживать изменения стихий представшего перед ней мира, уплотнения и разрежения воздуха. Их окутала оболочка, кое-где неплотная и упругая, а кое-где крепкая и неподатливая. Когда Мэллон поднял огонь и ждал, пока из глубин души придут слова, Мередит почувствовала, как задрожала под ногами земля, и тотчас ощутила запах — свежий, терпкий, душисто-сладкий и сексуальный. Раздавленный мандарин, тростниковый сахар, нарезанный перец Хабанеро, шкворчащий на сковороде, губы Бобби Флинна — ее первого парня, — свежая кровь, бьющая из раны, пот, мясистые белые лилии, сперма, мягкий разрезанный инжир — ароматы плыли к ним из огромного бурлящего мира за воздушной оболочкой, мира, который она хотела одновременно и объять, и спасаться от него бегством.

Мередит еще видела их: старшеклассников, светящихся ужасом — нет, это Гути, его страх она обоняла отдельно от сексуального запаха за разбухающей капсулой, заключившей в себя всех, — Гути словно излучал страх. И маленькая Минога тоже излучала, но не страх, а сияние, что ли, — Мередит Брайт нашла это поразительным, нет, более чем поразительным и изумительным: с распахнутыми глазами, душой, открытой для каждого, кому захочется взглянуть, девчонка-сорванец в огне. Мередит решила, что больше не может смотреть на нее такую, но тут все стало меняться, темнеть. Бедный Ботик не сводил глаз с круга, будто сквозь него вытекала его жизнь, а еще будто подозревал, что когда-нибудь ему придется украсть и это. Мэллон продолжал выкрикивать слова, которые приходили из таинственного внутреннего источника. С крепко зажмуренными глазами, с поднятой свечой, как с факелом статуи Свободы, Мэллон, казалось, парил выше птиц, выше облаков, настолько возбужденный, что даже появилась эрекция. Каждый сосуд, каждый нерв его тела трепетали от ожидания, предвкушения и предчувствия: все готово вот-вот измениться, прямо сейчас, сейчас, остался лишь миг, самый красивый, последняя капля и аромат того, что было прежде, того, что мы вот-вот потеряем…

Мередит с закрытыми глазами видела Дональда: такой симпатичный, не сводящий глаз с Мэллона — вот так же «пасет» президента секретная служба, — со своими потаенными мечтами, сжигающими сердце, и талантами, о которых он не подозревал, поскольку был еще совсем птенчик. А в нескольких футах робко поднимали свечи мальчишки-студенты, такие неприятные — как она могла умудриться хоть на мгновение посчитать Кита Хейварда привлекательным? — они выглядели загнанными, растерянными, попавшими в ловушку. Хейвард косился на Мередит, его тупая животная похоть настолько уродлива по сравнению со странной, изумительной, сладкой сексуальной силой, летящей к ним из отдаленной точки за пределами закручивающейся спиралью воздушной оболочки, из точки, которая наконец привлекла внимание обреченного Бретта Милстрэпа, и он из кожи вон лезет, чтобы вглядеться, рассмотреть ее, шею выгнул, голова запрокинута, и струйка пота бежит от острого черного «вдовьего пика»…

Только тогда Мередит осознала, что видит все это с плотно закрытыми глазами.

И вот когда слова начали срываться с губ Мэллона, когда она услышала его красивый голос и поняла, что он поет, и более того, поет на латыни, она открыла глаза и увидела, что творится в низине.

Но поначалу ее поразило совсем иное. Маленькие сценки, очаровательные и волнующие, разворачивались на пологом склоне. Едва просматривались и круг, и никому не нужные веревки: видения и образы невозможно привязать, невозможно подчинить. Они не были вещественными — скорее явления, чем существа. Ей удалось как следует разглядеть только то, что происходило перед ней, Миногой и Гути. На белой земле перед огромным можжевельником стояли старик с длинной бородой и старуха, опирающаяся на палку. Это не палка, шепнул бесстрастный внутренний голос, это называется посох. Рядом с ними развалились невероятных размеров свинья и маленький чешуйчатый дракон с поникшими крыльями, который подозрительно косился из-под кожистых век на Мэллона, словно в ожидании команды. Как только старики заметили, что за ними наблюдают, их головы повернулись, явив затылки со вторыми лицами с длинными крючковатыми, как клювы, любопытными носами и мерцающими глазами.

— Погоди, — сказал Дон с легкой обидой в голосе. — Ты правда видела всю эту ересь? А собаки, ну, эти твари, на собак похожие?

— А ты можешь потерпеть и послушать? В любом случае собаки не так важны, чем бы там Мэллон ни соблаговолил поделиться с тобой.

— Вот они-то как раз очень важны, — возразил Олсон, пожалуй, чуть громче, чем следовало.

Она может продолжать? Чуть выше по склону, напротив Ботика, вроде бы стоял краснолицый мужчина в окровавленных лохмотьях и размахивал мечом, но Мередит видела его не очень четко. Какое-то животное маячило за его спиной. Может, даже олень, рога напоминали оленьи. Видения были как бы за стеклянной витриной, за огромными звуконепроницаемыми окнами. В каждой сценке — своя погода. Позади большого дядьки с мечом беспрестанно били молнии, но люди около Мередит, эта жуткая пара стариков, пришли из абсолютно белого мира, шквальный ветер трепал бороду старика и волосы старухи.