Темная материя - Питер Страуб

Мэллон выскочил из зала и, тряся своим хозяйством в штанах из чертовой кожи, прямиком рванул на квартиру Мередит Брайт на Джонсон-стрит, где попытался отвлечься от все возрастающих тревог сбрасыванием одежд и затаскиванием ее в постель. А она не так уж и сопротивлялась. Мэллон был тогда ее обожаемым наставником, Учителем. Из-за чрезмерного нервного напряжения он кончил слишком быстро, а Мередит была тогда еще такой дурочкой, что обвинила в этом себя, поэтому раскрутила его на второй раунд, куда более успешный, после чего он заснул так крепко, что пустил струйку слюны на подушку. Ох, Маэстро.

Он спал, она гладила его красивые волосы и перечитывала «Тело любви». Совокупившись дважды, Мередит изучала главу о том, что документы создают внутреннее противоречие между фетишизмом и волшебством, а противоречие естественно приводит к мыслям о прообразе и осознании, что ничто и никогда-никогда не происходит в первый раз. Поскольку все в мире строится на бесконечно повторяющейся революции, обновления — как спенсеровские! — происходят снова и снова во все времена. Когда ее возлюбленный потянулся и причмокнул губами, она очень постаралась осуществить еще одно обновление, но Спенсер, который был сейчас такой благородный, его пенис такой шелковисто-нежный и спокойно-обвисший, грудь такая широкая и мужественная, руки — такие красивые и сильные, отбил у нее желание, заявив, что должен отправиться куда-нибудь перекусить, а потом встретить ребят после второго просмотра «Русские идут! Русские идут!». Прошу прощения, Учитель пребывал в состоянии «я должен побыть один», под воздействием заклинаний типа «моя душа принадлежит одному мне», всегда таких пленительных, когда используются против других людей.

Оставшись в одиночестве, она заметила, что в квартире бардак и грязь, а без ровного дыхания Спенсера рядом «Тело любви» казалось лишь нагромождением несвязанных предложений. Мередит отложила книгу на кресло, а потом в приливе отвращения сбросила на пол. Пощелкала пультом телевизора, но нашла одни мыльные оперы, смотреть которые было невозможно: настолько они похожи на ее жизнь, хотя кое-кто из актеров чудо как хорош. Мередит Брайт никогда не впадала в кому, не страдала амнезией и не узнавала о существовании близнеца-злодея, но ей всегда отчего-то казалось, что происходящее вокруг слишком напоминает сериал: мальчишки падали перед ней ниц как минимум три раза в год, думали, что они неотразимо оригинальны, когда бренчат на гитарах под окном, сходили с ума прямо на глазах; сказать по правде, девчонки — тоже частенько, в том или ином смысле. А что касается родни, забудьте об этом, они даже выглядели как авторитетные фигуры из мыльных опер: исполнительные директоры корпораций, комиссары полиции, старший медперсонал и красивые, но ненадежные дедушки с бабушками. В конце концов Мередит примирилась с ничтожностью своего существования и вышла побродить, чтобы убить время до назначенной встречи.

Она прошла совсем немного по Стейт-стрит, когда услышала шум и крики: где-то неподалеку проходил антивоенный митинг или акция гражданского неповиновения.

Втайне от всех Мередит не любила даже само слово «инакомыслие», оно вызывало у нее почти болезненное отвращение — из-за этого столько грязи, буйства, жестокости. Только когда злилась на Спенсера Мэллона, она могла себе признаться, насколько глубоко ей безразличен Вьетнам, тягостна тема прав негров. В Арканзасе никто из ее знакомых не безумствовал по этому поводу; почему же люди настолько безрассудны здесь, в Мэдисоне? Почему не могут просто предоставить событиям течь своим чередом?

Голоса, искаженные мегафонами, скандирование, полицейские сирены, гул толпы и топот ног по мостовым — очаг хаоса очень близко, она ощущала его, даже не видя. Мередит пошла в обход, подумав, что Мэллону наверняка понравился бы этот рев и уж точно он заявил бы, что это знак.

Она шла на запад, пытаясь определить, где заварушка. Митинг, несомненно, начался где-то за библиотекой, между Стейт-стрит и Лэнгдон-стрит, как обычно, хотя, признаться, протесты и демонстрации, пикеты, сборы подписей под петициями, диспуты-семинары и забастовки происходили на всей территории кампуса и окрестностей. Никогда не знаешь, где нарвешься на человека с мегафоном, мрачную толпу, перекрывшую вход в учебный корпус, ряды раздраженных полицейских, сдерживающих бородатых юношей и крутящихся рядом в трико и «данскинах»[33] девушек. Или конных полицейских, глядящих, как надзиратели, на шеренгу белых висконсинских хиппи в джинсовых куртках и молодых негров в коже и черных очках — держащихся за руки и раскачивающихся в искусственном, как считала Мередит, экстазе.

Миновав следующий поворот, она наконец начала понимать, что происходит. Насколько хватало глаз, улица и тротуар завалены смятыми и разодранными плакатами и листовками. Расщепленные доски — остатки то ли стола, то ли заградительного барьера. Там и здесь среди разбросанных бумаг валялись предметы одежды: футболки, толстовки, кеды. Мередит прибавила шагу, понимая, что движется прямо к эпицентру беспорядков и насилия. Крики становились громче. Она подходила к перекрестку в одном квартале от места встречи, к углу Юниверсити-авеню и Норт-Чартер-стрит. И тут небольшая группа ребят, человек шесть, со всех ног кинулись в переулок. Некоторые рыдали на бегу. У одного мальчишки голова была повязана рубашкой с расцветающим кровавым пятном. Мередит окликнула их, спросила, что случилось, но они не обратили внимания.

Полиция разгоняла проходившую вне территории учебного заведения демонстрацию, так называемую попытку «выйти в народ», о которой Мередит что-то где-то слышала. Вместо того чтобы прекратить сопротивление и разойтись, толпа демонстрантов шагала по улице, вынуждая полицию к атаке. В итоге студентам пришлось бежать по Юниверсити-авеню, а помахивающим дубинками копам — гнаться за ними. Шум доносился именно с того места, где была назначена встреча группы Мэллона. Мередит окатило страхом и раздражением, отвращением и паникой. Вопреки инстинкту самосохранения, она все же заставила себя свернуть с Юниверсити-авеню. Когда она дошла до Норт-Чартер и страшный шум обрушился на нее, Мередит собрала всю решимость и стала пробираться через толпу бегущих навстречу студентов.

Вокруг царил ошеломляющий хаос. Улица была усыпана невероятным количеством мусора: длинные полосы, оторванные от плакатов, бутылки, банки из-под пива, разодранные книги, щепки и доски. Кое-где лежали человеческие тела, их окружили студенты с развевающимися волосами и в расклешенных джинсах. Они стояли, не сходя с места, и орали на разъяренных полицейских в «космических» шлемах с защитными масками, а те орали в ответ, угрожая поднятыми дубинками. Молодые люди, упавшие от ударов полицейских или сбитые толпой, силились уползти незамеченными. Копы с открытыми лицами шныряли среди побоища, отлавливали ребят и тащили в черные фургоны с беспощадностью роботов.