СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

— Сможешь вернуться пешком?

— С полкилометра, конечно смогу. Да только надо вместе возвращаться. Не годятся наши ранцы для путешествий под таким ветром. А дальше будет только хуже, пыльник все ближе.

— Я не могу вернуться, — уверенно сказал я.

— Да ты послушай! Я тоже хотел бы помочь этим людям. Но тут ситуация неизвестная. Ты понимаешь, что мы, вообще-то, уже сделали то, что другие бы не сделали.

— Ты свой ранец чаще гонял, неудивительно, что он у тебя засорился. Мой почти новенький, — я не обратил внимания на пылкую речь друга. — В общем, пожелай удачи!

— Как знаешь. Я бы сам пошел, вместо тебя, да вот только не ручаюсь, что мне по силам со штатовским оборудованием сладить.

Я кивнул и нажал на кнопку прыжка, не давая опомниться ни Мите, чтобы тот попробовал еще раз меня отговорить, ни себе, чтобы струсить.

Я старался дышать реже, экономил кислород. Периодически отряхивал с плеч песок – и откуда он только брался в таком количестве? Вокруг стояла оранжевая завеса, я с трудом различал на небе солнце, пробивавшееся сквозь пыль матово-тусклым светом. Это еще не сама буря, так, — разминка! Легкая непогода. На Марсе песчаные бури гораздо сильнее, чем на Земле – уж больно гравитация мала, да и пустынные пространства велики.

Когда-нибудь, мы растопим льды на полюсах, и по сухой красной планете потекут реки. Потом мы засадим почву специальными деревьями – их уже высаживают в пробный грунт на Земле. Потом на месте временных станций, аванпостов построим первый советский город на Марсе. И все это произойдет еще при моей жизни. Как знать, может, сейчас я иду по будущему бульвару Марсограда. Или Марсгорода.

На маленьком экранчике карманного навигатора горела одинокая зеленая точка и цифра – семьсот двадцать. Столько метров оставалось до американской базы Фокстрот. Там без сознания находились десятки людей, ожидая спасения. А, может быть, они уже все погибли – никто точно не знает, сколько времени человек протянет при декомпрессионном синдроме – когда резко падает давление во время разгерметизации станции. В открытом космосе – не более пяти минут. На Марсе побольше, считается, что около часа. Но никто точно не проверял. Не исключено, я сейчас рискую жизнью, чтобы спасти уже «мертвую» станцию, «ценное оборудование», о котором так беспокоился центральный компьютер, да и сам этот компьютер? Я вдруг понял, что мои красивые фразы, сказанные Мите, на самом деле совсем не мои, они книжные, киношные, не знаю, чьи еще. Я не герой.

— Эй, герой! Я добрался до «инженерки». Как дела-то? — послышалось в давно забытой рации. От неожиданности я даже вздрогнул.

— Отлично! Продвигаюсь, — бодро отозвался я. И куда только девалась моя меланхолия?

Я же офицер космического флота СССР, отечественная гордость и краса, это на меня равняются мальчишки со всего Союза, это мне шлют пламенные приветы и песни симпатичные дикторши с радио «Крылья Советов». Идеалам надо соответствовать.

Поддавшись какому-то душевному порыву, я даже слегка разбежался перед следующим прыжком – с большого уступа. К несчастью, сразу после уступа находился овраг, я никак не мог его видеть. Уже находясь в воздухе, я понял, что моя расчетная точка приземления находится где-то в паре десятков метров над землей. «Пилот, сгруппируйтесь!»

— А ну стоять! — завопил я, лихорадочно давя на кнопку пуска. Ранец закряхтел и падение замедлилось. Это уже был не просто прыжок, а настоящий полет на реактивном движке. Конечно, неровный, я все равно продолжал снижаться, но уже плавно и размеренно. Все-таки, мощная штука – советский прыжковый ранец! Перед тем, как окончательно свалиться на землю, я успел наклониться вперед, чтобы упасть на руки и не повредить модуль на спине.

Мягкий скафандр неплохо самортизировал падение, конечно синяки на локтях будут, но переломов вроде нет. Однако ранец на все мои попытки реанимации не реагировал – видимо перегрелся прыжковый механизм, в попытках продлить мой полет. «Ладно, ты мне неплохо послужил! Покойся с миром», — подумал я, отцепляя генераторный модуль от ранца, который я решил оставить в пустыне. Дальше придется топать пешком. Станция маячила уже совсем близко. Странно, я отлично видел все вокруг – пыльный туман как будто рассеялся.

Стоп. А куда делся ветер? Неужели, буря отменяется? Да нет же – на горизонте, прямо за базой американцев стояла плотная коричневая стена до небес. Никогда еще я не видел пыльник так близко.

— У тебя там все в порядке? — раздалось из передатчика.

— В полном. Ранец накрылся, — не вдаваясь в подробности, сообщил я. — Но осталось метров двести, доберусь как-нибудь. К тому же тут штиль.

— Как это штиль?

— А вот так. Но я вижу фронт бури. Величественное зрелище, надо сказать!

— Знаешь, я тебя, конечно, не хочу нервировать, но похоже ты в зоне стратификации.

— Чего?

— Зона стратификации! Тебе надо ускориться. Так происходит, когда ветер не дает теплому воздуху подняться и образуются области низкого давления… Ай, что я тебе рассказываю это! Если кратко, у тебя совсем мало времени.

— Сколько?

— Минут десять, не больше.

— Успею! Конец связи.

Я помчался в сторону станции. Бегать при низкой гравитации, конечно, немного легче, но скафандры, даже облегченной планетарной конструкции, для бега вовсе не предназначены. Не могли их создатели знать, что придется одному оч-ч-чень глупому, но храброму космонавту соревноваться наперегонки с марсианской песчаной бурей!

Станция Фокстрот была обнесена трехметровой стеной. Предназначение ее – защита внутренних построек от мелких пылевых вихрей, на которых жаль было тратить энергию силового контура. Однако для меня этот импровизированный забор мог стать немаленькой проблемой.

Но не успел я ужаснуться тому, что могу погибнуть под стенами базы Фокстрот, неся на плечах спасение, но не в силах перебраться через периметр, как услышал сбоку какой-то шум. Справа от меня в стене открывались ворота, которых я прежде не замечал. Кажется, суперкомпьютер станции увидел мое приближение с помощью камер и заботливо открыл вход. Хоть для чего-то пригодился электронный мозг!

Тут я почувствовал порыв ветра такой силы, что мне едва удалось устоять на ногах. Флагшток, наконец, оторвался и вместе с куском крыши, на которой он был установлен, пролетел прямо надо мной. Я только и успел прижаться к защитному периметру, спасаясь от огромной металлической конструкции, которую вихрь, как игрушку зашвырнул в пустоши. Надо торопиться.

Я ворвался в главное здание станции. Вокруг вповалку валялись американцы – когда резко падает давление, первую пару секунд ничего не чувствуешь, а потом уже лежишь в отключке и пускаешь слюни да кровь из ушей.

— Компьютер! Где машинное отделение? — закричал я, отчаянно надеясь, что электронный хозяин меня услышит.

Мне никто не ответил, лишь над одной из дверей одиноко загорелась лампочка EXIT. Что ж, сигнал ясен, — нам туда.

В машинном отделении было дымно, на полу лежал темнокожий парень. Вроде жив. А вот генератор, без сомнения, сдох. Я сорвал с плеч запасной модуль и начал химичить с контактами.

— И чего тебе не сиделось в твоем Огайо, или Нью-Джерси, или откуда ты там! — поругивал себе под нос я американца, спешно монтируя модуль генератора. — По уставу, любая неполадка с генератором – одень скафандр и только потом топай в машинное. Да, работать неудобно! Да, шанс отказа резервного генератора вместе с основным невелик. Но зато декомпрессия не ударит во время замены оборудования.

Закончив возиться с техникой, я надел на своего американского коллегу кислородную маску и вышел в фойе базы.

Включился ли невидимый купол? Или буржуйское устройство не выдержало руки сурового советского технаря? А может, поломался не только генератор? Сейчас, это было уже не важно. Я дошел и сделал все, что мог.

Теперь мне оставалось только смотреть в обзорное окно и ждать, когда песчаная стена, словно щит древнего бога войны Марса, накроет окрестности.

Феликс Ленский 496: В новый мир

I

Часовые стрелки неумолимо приближались к шести, но Никита и не думал уходить. Нет, сегодня он не был в числе энтузиастов, считавших четырёхчасовой рабочий день слишком коротким и остававшихся на внеурочные. Причина была в другом – привезли долгожданные… свидетельства прошлого? Он даже не знал, как их следует называть. Наименования, номера, описания – всё имелось, но это не то. Бобины на столе казались чем-то большим. Вроде машины времени. Само собой, плёнка была лишь искусной копией (да ещё и уменьшенной) — специально для желающих «прикоснуться к прошлому», однако превосходство её над цифровым форматом было неоспоримо.

Никита хотел раздобыть настоящий кинопроектор тех времён, но ему объяснили, что последние сохранившиеся экземпляры рассыпаются от прикосновения и годятся только для музеев, и вообще – они громоздкие и неудобные. Никита недолго настаивал на своём. В конце-концов, подобный спор и начинать не следовало – современников Континентальной революционной войны заботили вещи, далёкие от сохранения для потомков образцов кинотехники. Никита и сам прекрасно знал это, так что сейчас даже стыдился своей настойчивости. И всё же, если б удалось найти рабочий проектор того времени – не отказался бы.