Хроника времён царя Бориса - Олег Попцов

Чрезвычайно усложнилось положение средств массовой информации, особенно демократической ориентации. Концептуально поддерживая Президента, им было гораздо удобнее не трогать его фигуры и авторитета. Президент всегда остается над схваткой, и его не следует упоминать всуе. Теперь же, при критике правительства, а правительство должно критиковаться, под колесо попадает персонально Президент как его глава. В своем интервью Российскому телевидению Ельцин сказал с горьким откровением: "В любых иных случаях правительство уже трижды бы закопали".

Было бы неверно считать, что внезапное решение породило только плюсы. Все осознавали, что Президент не будет заниматься правительственной повседневностью, а это значит, что в команде появится разыгрывающий. С Гайдаром все ясно. Он не претендует на политическое амплуа. Ельцин Президент, прошедший парламент. Следовательно, претензии парламента на Ельцина сохранятся. Демократические фракции парламента по праву считают Ельцина своим президентом. Именно они, разъехавшись на места, в те трудные весенние дни были доверенными лицами будущего Президента. И все штабы, комитеты по избранию Президента возглавляла эта самая демократическая рать. Между Президентом и парламентом всегда должен быть мост, открытый коридор. Теоретически это признается и приветствуется устами самого Президента. Более того, именно Бурбулису вменяется в обязанность создать некую буферную зону между парламентом и Президентом. И тут происходит, пожалуй, самое неожиданное. Факт присутствия Геннадия Бурбулиса в правительстве в качестве первого вице-премьера оказался роковым. Правительство, прикрытое Президентом, не устраняется от политики, а, наоборот, бросается в круговорот политических схваток. Кабинет министров начинает играть роль политической партии, не являясь таковой по существу. Разумеется, сама ситуация отчасти подталкивает к этой роковой черте. Но только отчасти. Потому как само правительство не слишком упирается. Наоборот, его ключевые политические фигуры с удовольствием поднимаются на политический ринг. Уловив столь нестандартную ситуацию, слабеющее на глазах движение "Демократическая Россия" прилагает непомерные усилия, чтобы убедить общество в том, что правительство реформ благословлено и создано именно движением "Дем. Россия". Ход, хотя и лукавый, но результативный. Без особых усилий восполняется авторитет, утраченный "демороссами" в межпартийных схватках.

Ни для кого не секрет, что первой и главной социально-политической опорой Ельцина на общероссийских выборах было движение "демороссов", поднятое на крыло ещё либералами первой волны - Межрегиональной группой союзного съезда.

Демократы в нашей повседневной жизни, по сути, новый политический образ, люди с иной жизненной философией, иным рисунком поведения. По мере нарастания их значимости ожесточались характеристики, огрублялась, наливалась хамством лексика оппонентов. Уже на II или III союзном съезде относительно демократов был употреблен термин "так называемые демократы".

"Демороссы", как их принято называть сокращенно, вписали свою страницу в скоротечную политическую историю новой России. Наиболее многочисленные, проклюнувшиеся ранее других, они какое-то время оставались доминирующей краской в общественной и политической жизни. Они, как и вся демократия середины и конца восьмидесятых, пришли с улицы - из нутра митингов, демонстраций. Главенствующий импульс их движения вперед отрицание существующей власти, осуждение нерешительности Горбачева, его запоздалой реакции на события, нежелание и неспособность порвать с партией. Очень скоро "демороссы" стали профессионалами оппозиционных потрясений. Для традиционно консервативной России, либо в своем монархизме, либо в своем большевизме, это было похоже на столкновение земли с метеоритом, после которого меняется климат, начинаются наводнения и землетрясения. Уточним, что к этому моменту Горбачев "уже ехал с ярмарки". Неудача умеренных либералов первой волны, куда практически вошли все шестидесятники, проснувшиеся диссиденты, была очевидной. Странно другое - вторая волна демократов утверждала себя не столько в борьбе с консерваторами и откровенной реакцией, сколько в противостоянии Михаилу Горбачеву, породившему их и создавшему условия для обновления общества.

Горбачев надломил, надрезал, подточил систему тоталитаризма, полагая, что все остальное сделает избыточная энергия нетерпения. В какой-то мере так и произошло, но не более того. Общество, вся пирамида управления во главе с Генеральным секретарем как бы вошли в высококолонный, необъятных размеров зал, где нескончаемым эхом гремела одна и та же фраза, годная для объяснения каждой отдельной ситуации, как равно и всех ситуаций сразу: "Старые структуры рухнули, а новые ещё не народились". Поэтому мы имеем то, что имеем. Общество впало в созерцательную прострацию всеобщего отвыкания от повседневной работы. Сокрушая дьявола, устои тоталитарного режима, когда идеология лишила общество постижения простейшей истины, что главным стимулом, подвигающим общество к созиданию, является энергия собственности, а проще говоря, энергия естественная, а не программируемая, распределенная, назначенная или отпущенная. И мы разучились распознавать эту первоосновную энергию. Торгующий на улице человек для нас порочен потому, что непривычен. Такого раньше не было. Свободная торговля это не только экономический стимул, но и высвобождение зажатой, скрытой энергии собственника. Ты вправе распоряжаться тем, что имеешь. Да, эта собственность - упрощенного оборота, перекупки, где из всех экономических составляющих пока действует один свобода. Идея черного бизнеса легализовалась, все, что творилось скрытно, стало явью. И не признать эту опасность нельзя. Другой практики предпринимательства в социалистическом обществе не было - перекупил с "черного хода" и пустил в оборот. Это и ближе, и понятнее. Вроде не украл, ну а то, что перехватил краденое, это не считается. Первоначальное накопление капитала - вот как это назвали классики. Мы говорим, что это приобрело уродливые, нецивилизованные формы.

Так и должно быть. Мы же утверждаем эти принципы не в нормальном обществе, а в обществе изначально уродливой экономики, в которой дефицит есть суть потребительского мышления. Дефицит как образ жизни, как идеология общества.

Наши несколько отвлеченные суждения на самом деле крайне предметны. VI съезд был памятен, по образному выражению Михаила Полторанина, тем, "что с поразительной четкостью обозначил черные дыры, которые, в конечном итоге, поглотят и демократию, и реформы, и надежды".

Прозрение первое - у реформ нет мощного социального носителя. Неслучившиеся социальные потрясения, которые могла вызвать либерализация цен, неверно воспринимать как готовность общества к реформам, как результат изнурительной и плодотворной работы демократических сил. Такое утверждение в предсъездовском анализе правительства присутствовало. Усталость ожидания непременно рождает апатию, безразличие к событию. В этом смысле тактика правительства была психологически точной. Преждевременное предупреждение о повышении цен сметает товары, опустошает магазины - это очевидный минус, но есть и обратная сторона медали - привыкание к ситуации.

В свое время, заявив о выходе из партии, Ельцин охарактеризовал этот свой шаг как шаг, обусловленный принципами его новой должности - высшая власть в многопартийном государстве должна быть вне партийных притязаний, но только ли это было тому причиной? Обстоятельства, при которых Ельцин совершил этот поступок, были исполнены политического риска. Думаю, что нет. В том поступке было неизмеримо больше человеческого, индивидуального, нежели политического и общественного вызова. Это был шаг на пути самоочищения, не отречение от прошлого, а нежелание находиться в окружении людей тебя ненавидящих, связывать с ними свое будущее. Он пошел с теми, кто в тот момент был слабее, и в этом значимость его поступка. Ельцин очень русский человек. Чувственное начало в его поведении играет громадную роль. Может быть, поэтому и его успехи, и его просчеты всегда обретают нравственную окраску. Всем памятен тот миг, когда под улюлюканье озлобленных делегатов он покидал съезд партии. Он сделал свое, возможно, самое трудное заявление в жизни. И чувство обретенной свободы делало его красивым и независимым в этот драматический момент. Телевизионные камеры проводили Ельцина до дверей зала. Ничто не уходит в никуда. Любой поступок имеет последствия. Объяснив решение о прекращении членства в партии, тогда ещё здравствующей, пусть ослабленной внутренним разладом, но достаточно сильной, желанием быть независимым в своих решениях, Ельцин, возможно, сам не подозревая того, сузил, ограничил возможность будущего маневра. Прошло время. Обстоятельства изменились. Внепартийное существование Президента породило некую двойственность положения. Поляризация политических сил требовала ответа на вопрос: с кем Президент? Если Президент лидер какой-либо партии, никакого вопроса возникнуть не может и отношения с оппозицией вполне здравы и естественны. Если Президент вне партии, то его программа лишается общественного фундамента. Есть сочувствующие, есть сторонники, но нет партии Президента, вокруг которой и благодаря которой формируется социальная опора реформ. И тогда возможны заблуждения, начинается перетягивание каната, самые разные политические силы вступают в откровенную борьбу за Президента, за усиление своего влияния на него. У оппозиции всегда есть возможность обвинить Президента в предвзятости. Тем более что нейтралитет Президента, конечно же, нейтралитет надуманный. Теоретически Президент - лидер демократического движения, но тот факт, что у него нет своей партии, неминуемо лишает Президента возможности оказывать нацеленное влияние на это движение. "Демороссы" стараются не потерять Президента, дают понять, что они по-прежнему считают Ельцина своим лидером. Напоминают, что именно демократические силы обеспечили ему победу на выборах. Все, что касается победы, вполне справедливо, с одним уточнением. К моменту выборов в парламент России движение только-только зарождалось, а Ельцин уже был, и был длительно. К этому времени уже совершилось и низложение Ельцина, и возвращение его в активную политическую жизнь. Образовалось некое магнитное поле. Движение нуждалось в знамени (ушел из жизни Сахаров), и этим знаменем стал Борис Ельцин. Он не создавал движения, оно пришло к нему само. За многих будущих депутатов голосовали потому, что их предвыборная кампания освящалась именем Ельцина. Это был ключ к симпатиям избирателей: за Ельцина или против него. А ведь до президентских выборов был ещё целый год. Да и никто не гадал, не думал, что такие выборы будут. Партия Президенту была нужна не на выборах, а после них.