Журбины - Всеволод Кочетов

Алексей согласился. Но первый урок начался совсем не так, как он его себе представлял. Молодые клепальщики явились к нему домой, расселись на стульях, на диване, одновременно закурили папиросы.

— Ну, давай рассказывай!

Что рассказывать, с чего начинать? Вспомнил Костю и начал так:

— Первое дело, ребята, которое вы должны запомнить, это не смотреть на дугу без щитка.

— Знаем! На плакатах читали.

— А что знаете? А вот, например, что свет электрической дуги в десять тысяч раз сильнее обыкновенного, — это вы знаете? Ну, нечего и кричать!

— Строгий дядька! Объясняй дальше.

Объяснял. На прощанье дал каждому по книге.

— Только чтобы не посеять. Костина библиотека. Голову оторвет.

Вскоре начались затруднения, которых Алексей не предвидел. Ребята стали задавать вопросы не по его знаниям. Они спрашивали об устройстве генераторов, об отличии переменного тока от постоянного, о том, почему при постоянном токе трансформатор не действует, как изменить силу тока; лезли в физику, в металлургию, в химию — во все то, о чем слышали когда-то в школе, в мастерских ремесленного училища, о чем где-нибудь вычитали, но в чем толком не разобрались.

— Я не университет, — сердился Алексей и на них и на себя. — Вынь да положь! Электросварка так электросварка. А вы целый вуз хотите устроить.

Перед каждым занятием он копался в книгах, перетащил к себе Тонины учебники — от седьмого класса до десятого, зубрил по ним — и все равно путался. Это сильно ущемляло самолюбие Алексея: он не мог мириться с положением незнайки или полузнайки.

— Алешенька, — рассудительно посоветовала ему Тоня, когда он рассказал ей о своей беде, — а ты бы спрашивал у кого-нибудь. У Антоши, например. Расспроси, а потом и ребятам передай. Ничего стыдного. У нас учитель химии знаешь как говорит? «Спросить — стыд минуты, не знать — стыд всей жизни».

Но Антон, когда Алексей пришел к нему, ответил: «Предположим, братишка, я тебе объясню одно, разъясню другое, третье. На такой кустарщине далеко не уедешь. Нужны фундаментальные знания». Словом, отмахнулся.

Алексей мрачнел от непрерывных обид, и чем их становилось больше, тем сильнее в нем разгоралось желание добиться своего. Только Костя, резкий, но добрый Костя, поддерживал Алексея. Костя вел с Алексеевыми учениками практические занятия, за которые Алексей, конечно же, не взялся бы, потому что он только еще выходил на самостоятельную дорогу, — ему поручали варить самые простые узлы на траулерах.

В те трудные для себя дни, едва забыв о Катюшке, он вновь почувствовал, как сильно недостает ему друга, — таким другом Алексей в мыслях всегда видел Катюшку. Как глубоко она вошла в его жизнь, и как ему без нее тяжко! А она? Встретил ее раз на заводе, проскользнула мимо, не взглянув, глаза в землю, торопливая, испуганная. Что она переживает?

Встретил другой раз, загородил дорогу. «Не надо, Алеша, — шепотом сказала она. — Не надо. Пусти…» И снова не взглянула.

Но что бы ни происходило в душе Алексея, на работе это никогда не сказывалось. Все свободней владел он сварочным аппаратом, приобрел легкость, своеобразную грацию в новом труде, — как было раньше на клепке. Помогал ребятам, вел с ними занятия. Ходил к Косте на инструктаж. Подружился с Игорем Червенковым. Игорь оказался хорошим парнем, компанейским, веселым. Одно было непонятно Алексею: как это, окончив десять классов, можно было не пойти учиться дальше? Одно дело, когда его самого отец снял с учебы. Но тогда была война, надо было помогать заводу, и не десять классов, а шесть окончил к тому времени Алексей. Спорили по этому поводу с Игорем, ругались.

По воскресеньям они брали лыжи и дотемна ходили среди сосен над Ладой, в тех местах, где Алексей бывал когда-то с Катюшкой, где Катюшка рассказывала ему об истории, о древних веках. Алексей уже и сам узнал о тех веках, он прочел о них, и, пожалуй, Катюшка удивилась бы теперь его познаниям. Она удивилась бы тому упорству, с каким Алексей сидел над книгами. Книги стали его друзьями. Они раскрывали перед ним мир, огромный, трудный для познания, величественный.

Но Катюшки не было, и удивляться было некому.

В этот поздний час бодрствовал и дед Матвей. Сидел за столом в кабинете директора и нетерпеливо нажимал на кнопки телефонных аппаратов:

— Гараж мне, гараж! Отъедини, барышня, — кто там разболтался. Срочно машина нужна, барышня!

На столе перед ним лежала только что доставленная телеграмма министра: «Слушайте радио зпт читайте завтра газетах тчк Модельщику Виктору Ильичу Журбину присуждена Сталинская премия третьей степени тчк Поздравляю Журбина зпт весь коллектив высокой наградой тчк».

— Гараж? — кричал взволнованный дед Матвей. — Гони живенько машину! Зпт, понимаешь. Внук лауреат! Домой слетаю. Ладно, и от тебя передам.

Через пятнадцать минут он грохотал в дверь так, что проснулись Тоня, Дуняшка, Илья Матвеевич и Агафья Карповна. Поднялись, стали одеваться; думали — пожар, тем более что взошла полная луна и на улице было светло и желто.

— Где он? — загудел дед Матвей, когда ему отомкнули. — Спит, дурень! Сам себя не понимает!

Дед ворвался в комнату Виктора, сдернул одеяло. Все недоумевали: что случилось с дедом, не тронулся ли часом?

— Вставай, бродяга! Вставай! Дай обниму. — Сонное лицо Виктора исчезло в дедовой бородище. — Ну вот, теперь на́ — читай!

Виктор взял у него телеграфный бланк.

— Мама! — сказал он мальчишеским голосом. — Мамочка! Мне Сталинскую премию дали.

— Сынок! — Агафья Карповна охнула и опустилась на Викторову теплую постель. — Что ж теперь нам делать-то? Витенька!

Тоня бросилась на шею Виктору, ее оттолкнул Илья Матвеевич. Босиком пришлепал Костя. Все обнимали Виктора, тискали. Он терпел и счастливо улыбался.

— Что же делать-то, что? — повторяла Агафья Карповна. К ее ногам твердость еще не возвратилась.

— Водку пить! — выкрикнул Илья Матвеевич и так хлопнул Виктора по плечу, что тот тоже повалился на кровать.

— Потише ты! Зашибешь лауреата! — рассердился дед Матвей. И сам стукнул Виктора по спине.

— Изобьют всего, дурные! — Агафья Карповна заслонила собой сына. — Взбесились! Лупят и лупят.

Общая радость замутила головы, как хмель. Ждали ее, ждали, но пришла она все равно будто и нежданная, ударила внезапно, подобно выстрелу. Виктор знал, что его все-таки представили на премию, что представили одного: Зина и Скобелев написали заявление и, приложив к нему документы, Викторовы наброски, эскизы, расчеты, доказали, что Виктор — единственный автор станка. Все Виктор знал. Одного не знал — как велика будет его радость.

— Ладно, лупите, — говорил он отцу, деду и Косте. — Стерплю, чего там!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Антон вовремя вернулся: к самым великим в жизни семьи торжествам. Привез с собой Веру. Она взяла отпуск до завершения работы Антона, до пуска потока.

— Я устала одна, — сказала Вера Агафье Карповне. — Не в таком уже мы возрасте с Антошей, чтобы расставаться надолго. Хочется быть вместе, всегда вместе.

Но зачем невестка говорит это, когда всякому видно, что не только желание быть всегда вместе с Антоном привело ее на Ладу, в семью Журбиных, — она ждет ребенка. Агафья Карповна обрадовалась. Она давно в душе горевала о том, что Антон и Вера, как и Виктор с Лидой, не имеют детей: бог их знает, не навеки ли так останется. Нет, не осталось. Еще один внук! А может быть, внучка? Хотелось бы внучку. Но пусть будет внук, пусть и Илья порадуется. Ему мальчишки нужны из принципа, из упрямства. Ладно, пускай внук. Лучше бы, конечно, внучку…

Празднество по поводу Сталинской премии, которую получил Виктор, началось с того, что был заводский митинг, было торжественное заседание завкома с активом. Виктора чествовали. Виктору приходилось отвечать на приветствия. Отвечал он неуклюже, краснея, стесняясь, забывая самое главное, что надо было бы сказать, но искренне, от всей души.

Когда прежде Виктор рассматривал в газетах портреты лауреатов Сталинских премий, они, эти люди, казались ему какими-то особенными, как бы специально рожденными для высокой чести, недосягаемыми в своих успехах. Он им не завидовал, потому что человек редко завидует тому, на что он, по его мнению, неспособен. Редко портной позавидует всемирно известному астроному. Редко зоотехник позавидует машинисту врубовой машины, как бы ни гремело в газетах имя этого машиниста. Редко токарь станет завидовать доменщику. Зависть чаще всего приходит тогда, когда тебя обгоняет равный тебе по силам и способностям, когда токаря обгоняет токарь. Но если человек шагнул вместе со всей страной вперед, если шагает он в коммунизм с открытой душой, эта зависть заставит его тянуться за товарищем, догонять товарища, работать так, чтобы тоже добиться успеха.