Джон Кеннеди - Хью Броган

У обоих Кеннеди был собственный расчет. Это дело вряд ли было рекламой их умения управлять кризисом: они были чрезвычайно рады, что никто из их чиновников не был убит и Мередита не линчевали. С точки зрения политики университет Миссисипи являлся тем, чего Кеннеди стремился избежать больше всего, как повторения Литтл-Рока, с войсками, посланными в южный город (они там оставались, пока Мередит не окончил университет летом 1963 года), и мощно вскипающим негодованием Юга относительно того, что он расценил как еще одно неправомерное вторжение янки. Но шума было больше, чем результата: интеграция высшего образования на Юге шла вперед, но черепашьим шагом и чисто символически.

Мартин Лютер Кинг и другие черные лидеры ощущали, что президент упускает время, не используя этот случай для того, чтобы воззвать к справедливости: все, о чем он говорил, сводилось к тому, насколько важно слушаться закона. Кинг чувствовал, что гражданские права «больше не господствуют в сознании нации»[272]. Президенту следовало забыть об эпизоде с Меридитом и о потенциально опасных политических последствиях для него самого, его программы и его партии, обращаясь к этому как можно реже.

Он поддерживал такое положение дел в течение нескольких месяцев. Он позволил пройти столетию провозглашения освобождения (1 января 1963 года) без президентского одобрения и сделал все для того, чтобы информация о большом приеме черных лидеров в Белом доме по случаю дня рождения Линкольна не попала в белую прессу[273]. (Мартин Лютер Кинг, А. Филип Рэндольф и Кларенс Митчелл не бойкотировали это событие). Он был занят другими президентскими делами, особенно кубинским ракетным кризисом и выборами в конгресс. Невозможно восхищаться столь неблагородным поведением, но это — одна из черт, которых время от времени требуют от демократических политиков их менее благородные избиратели. Даже когда он подписывал Закон об избирательном праве в 1965 году, Линдон Джонсон точно предсказал, что демократы не будут существовать для Юга еще в течение тридцати лет; его предшественника, возможно, не следовало обвинять за попытку избежать судьбы. Правильно или нет, он не должен был отказываться от усилий, которые оставались на его долю.

И все же в его позиции и расчетах произошел фундаментальный сдвиг. Он начал видеть Юг в его истинном свете. Так, после шума, поднятого вокруг случая Меридита, «он особенно хотел знать, правда ли, что все, чему его учили и чему он верил относительно зол реконструкции, действительно было правдой»[274]. Уже в феврале 1962 года он встретил Дэвида Дональда из Гарварда, одного из самых авторитетных историков периода гражданской войны, и начал понимать, что его собственные знания этого периода устарели по меньшей мере на двадцать пять лет. Сразу после событий вокруг университета Миссисипи он принялся читать работы К. Ванна Вудварда, включая, несомненно, «Необыкновенную карьеру Джима Кроу», основополагающую книгу по вопросу о движении за гражданские права[275]. Летом 1963 года, когда лист противозаконных действий на Юге пополнился новыми убийствами, он был готов поверить Артуру Шлезингеру, который сказал: «Я не понимаю Юг»; признать свою некомпетентность — это начало мудрости: «Я начинаю верить, что Тедиес Стивенс был прав. Меня всегда учили смотреть на него как на человека ошибочных взглядов. Но когда начал разбираться во всем этом, то удивился, как иначе можно было к этому отнестись»[276]. К тому времени он стал понимать, что безнадежно, даже аморально, пытаться дальше поддерживать компромисс с лидерами сегрегационистов, и что вместо этого он должен был подхватить знамя старых радикалов и укрепить Вторую реконструкцию. Это имело смысл даже политически: если он не мог выиграть на Юге, то ему удавалось сплотить Север.

Внешние силы продолжали вести его по пути, которым он должен был следовать. Он был популярен среди простых черных, но лидеры хотя и легко поддавались его обаянию, все более становились скептичны к его действиям. Он считал, что недостаточно хорошо выполняет свои обязанности, особенно когда республиканцы принимались это обсуждать. 28 февраля 1963 года, две недели спустя после приема по случаю дня рождения Линкольна, он направил в конгресс специальное послание по гражданским правам, в котором хвалился достижениями последних двух лет в этой области и призывал законодательные органы совместно с исполнительной властью по окончании редакции провести новый закон об избирательном праве и ускорить рассмотрение исков по этому закону; он попросил фонды помочь продолжающейся десегрегации общественных школ. Это был первый билль о гражданских правах, когда-либо предложенный, и тот факт, что Кеннеди вообще выдвинул предложения, показывает, как далеко он продвинулся со дня инаугурации. Но для лидеров движения по гражданским правам этого было недостаточно. Рэндольф начал планировать большой марш в Вашингтоне, чтобы оказать давление на конгресс, и если необходимо, то также и на Белый дом; Кинг последними штрихами заканчивал план основной кампании в Бирмингеме, штат Алабама; который он называл «самым сегрегированным городом в США»[277].

Бирмингемская кампания была самым героическим моментом в революции гражданских прав, целью было игнорирование законов господства белых и побуждение города к принятию десегрегации посредством сидячих забастовок, экономических бойкотов и массовых демонстраций; магазины были опустошены, а тюрьмы — заполнены; давление постоянно росло, заставляя городскую элиту уступить. Пройдя долгий и трудный старт, преодолев огромные препятствия, план наконец заработал. Мартин Лютер Кинг был посажен в тюрьму, где создал свой шедевр «Письмо из Бирмингемской тюрьмы», в котором обосновывал свою стратегию и тактику. Один очень опасный образчик подобной тактики — крестовый поход против детей — оказался достаточно действенным: тюрьмы были переполнены, вокруг них собирались толпы, и «бык» Коннор дал выход своему гневу, послав вооруженных полицейских: одних — с пожарными шлангами, других — с палками на цепях и злобных полицейских собак против женщин и детей. Вся Америка видела, что происходило: телевидение стало новым мощным средством, сделав всех участниками событий. Президент сказал, что зрелище его угнетает, и подтвердил то, что сказал ранее: «Я не прошу о терпении. Я прекрасно могу понять, почему черные Бирмингема хотят, чтобы их попросили быть терпеливыми»[278]. Послание Мартина Лютера Кинга наконец задело его за живое. Но что дальше? В Бирмингеме наконец было достигнуто соглашение между обеими сторонами — благодаря стараниям ведомства Берка Маршалла, помощника главного прокурора штата, начальника отдела по гражданским правам, но в других местах Юг содрогался: до конца лета было арестовано 14 000 демонстрантов[279]. Как считал Бобби Кеннеди, федеральному правительству было невозможно защитить всех: это нельзя было сделать, так как для этого не существовало ни легальных, ни физических путей и способов. Следовало обрубить самые корни. 1 июня, на встрече со своими ближайшими советниками, Президент Кеннеди объявил, что он пошлет в конгресс основной билль по гражданским правам. То, что казалось немыслимым и недостижимым два года назад, теперь стало предметом усилий. И единственно возможным выходом.