В лабиринтах тёмного мира - Олег Северюхин

Человеческий глаз воспринимает свет на длинах волн примерно от 400 до 760 нанометров (нм). Пограничники, несущие службу ночью, могут заметить инфракрасный свет с длиной волны до 950 нм и ультрафиолетовый свет с длиной волны не меньше 300 нм. Но самое видимое человеком относится к зеленой части спектра в районе 555 нм. Это вам о зеленых человечках, которые были, есть и никуда не денутся. И какой самый главный вывод вы можете сделать из того, что я вам рассказал?

Его вопрос поставил меня в тупик. Какой вывод можно сделать из того, что знает каждый школьник о природе света? Да он каждый день работает в фотошопе и смешивает самые невероятные цвета, чтобы раскрасить свой сайт так, как это делал со своей лошадью ковбой Смит, чтобы добиться внимания красавицы Сьюзанн.

— То есть, — сказал я, — зеленые человечки могут явиться к человеку и в совершенно трезвом состоянии?

— Андрей Васильевич, — сказал Велле с укоризной, — расширьте масштаб своего мышления хотя бы за пределы курса физики средней школы. Не отрицая наличия ультрафиолетового и инфракрасного цветов.

— Получается, что кроме зеленых человечков из видимого спектра есть инфракрасные и ультрафиолетовые человечки? — сделал я довольное смелое предположение.

— Именно! — торжествующе сказал мой собеседник, подняв вверх указательный палец. — Мы посрамили тех философов, которые говорили, что если они что-то не видят, то этого не существует. Существует. На полюсах холода и жары идет активная жизнь людей, которых мы не видим, но от этого они не перестают существовать. Ваш вид, homo sapiens, является промежуточным звеном между homo krios и homo plasma. При попытке сблизиться с вами они получают порцию хорошего огня или порцию размороженной воды. Но сам homo sapiens имеет возможности соединить их вместе. Как? Не просто, но со временем возможно, когда нормальная температура человека будет не 36,6, а колебаться в пределах от 0 до 100 градусов по Цельсию. Я бы мог показать вам невидимых людей, но ваш организм еще не приспособлен к этим сверхпограничным состояниям. Хотя, кто кроме вас может пить неразведенный спирт крепостью восемьдесят градусов и закусывать его мороженым, пломбиром на палочке, температура которого около ноля? То-то и оно. — Велле посмотрел на часы. — А сейчас давайте отдадим должное горячему мясу, которое поддержит нас в долгом путешествии через один час и семнадцать минут.

Глава 72

Велле Зеге Вульф умеет интриговать как никто другой. Вероятно, в его должности так и положено. Просто так ходить с газовой горелкой и сжигать все, что встречается у тебя на пути, интересно только римским и греческим богам, а современным создателям мира интересно поиграть с созданными ими существами. Посмотреть, как они будут выворачиваться или изворачиваться в той или иной ситуации, в которую загоняет их Создатель. Это как мой кот. Поймает мышку и сидит, играется с ней. Придавит и ждет, когда она очухается и побежит. Он снова хвать и сидит, ждет следующего пробуждения. И ведь не от голода, а от интереса и по законам первой и второй сигнальных систем, которые есть не только у нас, но и у наших Создателей? А вот кто такие Создатели наших Создателей?

— Не залезайте слишком далеко в уморазмышлениях, — сказал мне Вульф. — Если я знаю, о чем вы думаете, то почему об этом не может знать тот, кто вас создал? А кому приятно слушать пусть даже гениальные, но все равно бредни подопытного существа?

— А вам не кажется, — начал я раздражаться, — что мы из подопытных организмов давно превратились в экспериментаторов?

— Вы? В экспериментаторов? — переспросил меня Велле. — Да, может быть, но вы экспериментируете в своей колбе, как пузырьки в браге, поставленной к Рождеству. Вы как невызревшее шампанское. Много пузырьков и никакого удовольствия. Я совершенно не знаю, зачем я все это должен доказывать вам. Вы песчинка. Ваша жизнь так коротка, что ее могут заметить только опытные исследователи, ловящие частички атомов в синхрофазотронах. Возможно, что мне нужно просто выговориться, а вы оказались благодарным слушателем, не старающимся все повернуть по-своему. Хотя, как мне кажется, искорки невызревшего шампанского играют в ваших глазах. Я обязательно напишу книгу. Напишу огромную книгу о вас, о вашем виде и сравню вас с другими видами на других планетах. И я даже знаю, какой вывод будет в результате этого исследования. Вы все одинаковы. Вы можете различаться физически, физиологически, духовно, но у вас одна цель — быть главными и жить за счет других. Любым путем.

— Я с вами не согласен, — высказал я свое мнение. — В основе нашего государства лежат идеи гуманизма и всеобщего счастья…

— Андрей Васильевич, — Вульф внимательно посмотрел на меня и даже потрогал мой лоб, — вы, кажется, заболели. Жара нет, но температура высокая. Вы эти мысли детишкам в детском садике рассказывайте. Они все принимают на бис. Где вы этот гуманизм видели? Вы ничем не лучше и не хуже других. В Америке был рабовладельческий строй и в России был рабовладельческий строй. Примерно в одно и то же время, в девятнадцатом веке. В России он начался раньше, еще тогда, когда Соединенных Штатов не было и в помине. Но там хоть рабов в армию не брали. А в России армия рабов под командованием рабовладельцев воевала с Наполеоном за продолжение своего рабства. А возьмите более позднюю историю. Чем отличается фашизм от коммунизма? А тем же самым, чем отличается разведчик от шпиона. Вся Европа ваш гуманизм и ваших гуманистов помнит как насильников и грабителей, вторгшихся в их пределы. И ничем этот образ не изменить, потому что это так было. Если бы вы не вели себя там, как вели себя фашисты в России, то Европа бы никогда вас не забыла как спасителей. И не обижайтесь на правду. Никакие жертвы не смогут замыть то, что творили вы в Европе. А вам, как ярому гуманисту и человеколюбцу, я предоставлю возможность проявить свой гуманизм. Пойдемте, время уже.

Мы вышли на улицу. Стойка с электронными часами показывала 23.55.

— В полночь начинается время ведьм, — пронеслось у меня в голове.

— Именно в полночь, — так же мысленно подтвердил Велле Зеге Вульф.

Мы свернули в какой-то темный проезд, и я увидел неясные тени, маячившие в темноте.

— Не опасайтесь грабителей, — прозвучал голос моего проводника, — грабителям сюда ход заказан. Здесь такой фейс-контроль, что существу залетному оборвут ручки и ножки, как кузнечику на полянке.

Темный проезд внезапно стал огромным и ярко освещенным вестибюлем то ли учреждения, то ли гостиницы, то ли вокзала. Вокруг сновали люди и организмы. Некоторых прямоходящих людьми назвать было трудно. И всюду двери, куда заходили люди, и никто оттуда не выходил.