Открытие медлительности - Стен Надольный

— Жаль, что я не могу толком разглядеть твою жену, — сказал он. — Главное, чтобы она была здорова!

Джон был влюблен в нее как никогда, и, поскольку это чувство только умножило его терпение, ему удалось на некоторое время завоевать сердце Элеонор. Она была в восторге от его бесконечной нежности. Слушая ее речи, он установил, что может наслаждаться ими без конца, только бы иметь возможность неотрывно смотреть ей в лицо и наблюдать за ее движениями. А тут еще возникла новая тема: дети. Она хотела завести много детей, она считала, что это так чудесно, так архаично, восторгалась тем, что всякая новая жизнь начинается с беспомощности, усматривая в этом начало творческое и «даже религиозное». Джон смотрел на все это несколько проще, но против детей не возражал. Свадьба оказалась делом хлопотным и суетным. Франклин попытался освоить кадриль. Он готов был выучить наизусть все, что угодно, и делал это всегда с превеликим удовольствием, но запомнить все эти па да еще к тому же многочисленных родственников было выше его сил. К сожалению, танцы и родственники на свадьбе неизбежны. Только вот почему-то потом исполняли один только венский вальс — задача для него почти неисполнимая. Но из любви он попытался освоить и эту неведомую территорию.

С тех пор как Франклин сделался всеобщим любимцем, симпатии Элеонор стали заметно убывать. Она опубликовала многотомную, немного скучноватую героическую поэму о Ричарде Львиное Сердце, которая продавалась не слишком бойко, хотя книгопродавцы, предлагая сей товар, не уставали повторять, что сочинительница — «супруга того господина, что ел свои сапоги». Все это не могло не сказаться на чувствах поэтессы. Элеонор начала хворать и капризничать, совсем перестала прыгать и больше не смеялась.

И вот теперь она наконец выбралась из Лондона! Франклин надеялся, что отныне она будет безраздельно принадлежать только ему одному и что ей понравятся эти спокойные места и странноватые обитатели Спилсби и Хорнкасла. Он мечтал о том, как они заживут тут вместе в Олд-Болингброуке и будут растить своих многочисленных детей.

Но вышло все по-другому. Элеонор считала, что Линкольншир слишком провинциален, здешний диалект слишком тягучий, местность слишком плоская, а то вдруг слишком горбатая, а климат попросту вредный. Только старик Франклин ей нравился.

— Такой симпатичный, справный старичок!

Жить она здесь ни за что не хотела. Она кашляла до тех пор, пока Франклин не сдался. Однажды они поссорились из-за любви. Когда Франклин признался, что открытия интересуют его больше, чем любовь, и что в любви он ценит прежде всего возможность открывать неизведанное, она вдруг впала в патетику и перешла на личности — опасное сочетание.

- Мне не следовало приближаться к великому герою, победившему голод и льды! То, что со стороны кажется силой, оказывается при ближайшем рассмотрении логикой и сухим расчетом.

Франклин задумался. Он не собирался перечить ей — пусть говорит, пусть гневается. Хуже другое — а что, если она теперь захочет, чтобы он стал совсем другим?

— Я должен быть таким, какой я есть! Без подготовки и твердых правил в моей голове будет один сплошной хаос, и наступит он гораздо скорее, чем в твоей.

— Дело вовсе не в этом! — возразила Элеонор.

Эта фраза насторожила Франклина, потому что

со времени общения с Флорой Рид он хорошо усвоил: спор, один из участников которого начинает объяснять другому, в чем состоит суть дела, ни к чему не приводит.

В оставшиеся до отъезда дни Элеонор кашляла еще больше, читала «Франкенштейна» Мэри Шелли и, что самое скверное, почти не разговаривала с ним.

Едва она уехала, отец скончался. Как будто он ждал, когда очистится воздух.

Жизнь теперь и впрямь неслась куда-то вскачь. Франклин от этого страдал.

«Считаю оскорбительным для моей чести, — писал Джон Франклин сэру Джону Бэрроу, — пожинать славу за то, что не имело удачного завершения и по сей день не доведено до конца. Моя профессия — составлять морские карты на благо человечества. Нынче же я не приношу никому никакой пользы. Я сижу в Лондоне, даю интервью газетчикам, а в остальное время беседую с людьми, с которыми у меня нет ничего общего, кроме списка визитов. Покорнейше прошу вас — дайте мне команду! Я думаю, что мне удастся найти Северо-Западный проход».

Элеонор родила ребенка, Джон получил команду, и то и другое произошло в один день. Теперь предстояло пройти по суше вдоль берега Большой реки на севере Канады, а затем продолжить путешествие на лодках с тем, чтобы обследовать побережье к западу и востоку от устья. Франклин не откладывая встретился с Ричардсоном и обсудил с ним возможный состав команды и оснащение. Джордж Бек прослышал об этом и выказал желание присоединиться. Франклин и Ричардсон посовещались и решили, что они все-таки кое-чем обязаны Беку и потому, пожалуй, будет нехорошо мешать его карьере. «Его пристрастие к мужчинам к делу не относится, пусть едет!» — таков был общий вывод. Затем Ричардсон спросил, не боится ли Джон оставлять еще не вполне окрепшую жену и ребенка.

Франклин только ответил:

— Ничего, как-нибудь сладится.

Он считал лишним посвящать Ричардсона в свои обстоятельства или жаловаться. Дело дружбы — строить планы и действовать, все остальное будет только замутнять ее.

Ребенок оказался девочкой, и ее окрестили Элеонор Энн. Пришли друзья. Франклин сказал:

— Это Элла!

Малышка зашлась в душераздирающем крике. По - видимому, она не желала, чтобы о ней выносили суждение. Хепберн заглянул в колыбель и все-таки осмелился прокомментировать:

— Она выглядит как капитан, на которого смотришь в подзорную трубу с другого конца.

Франклин счел подобное замечание не слишком лестным для собственной дочери, но промолчал. После этого они опять с головой ушли в подготовку путешествия.

Болезнь Элеонор оказалась серьезной. Врачи приходили и уходили, один диагноз противоречил другому, кашель оставался. Болезнь не вернула любви, но она сделала Джона более терпимым к мелким каверзам Элеонор, от которых ей все равно не было никакой пользы. Ее попытки задеть его, обидеть, упрекнуть, дабы получить возможность управлять им безраздельно, не достигали своей цели. Он сидел подле ее постели, вежливо выслушивал все, что она говорит, понимая, что во многом виноват, а сам при этом думал только об одном — о пеммикане, снегоступах, водопадах и запасах чая.

Незадолго до отправки Элеонор вдруг совершенно преобразилась и превратилась в преданнейшую супругу великого испытателя, она вся растворилась в его планах и замыслах, отдаваясь этому с таким энтузиазмом, с каким отдавался он сам. Ни в коем случае, сказала она, он не должен откладывать из-за нее своего путешествия, ни при каких обстоятельствах Северо-Западный проход не должен быть принесен в жертву на алтарь супружества. Потратив много времени и сил, она расшила большой английский флаг, с трудом управляясь с тканью, которую ей приходилось держать на вытянутых руках перед лицом. Сколько раз иголка выскальзывала из пальцев и падала ей куда-нибудь на щеку, работа оказалась действительно нелегкой. Когда она закончила, она схватила Джона крепко за руку и сказала:

— Вперед, Львиное Сердце! Только вперед! Установи сей стяг своей рукой на той вершине, куда приведут тебя твои гордые мечты!

— Непременно установлю, — пробормотал Джон, — с удовольствием, — и тут вдруг окончательно осознал, что ничего не понимает ни в любви, ни в женщинах и, судя по всему, никогда уже не поймет. Женщинам в этом мире все время хочется чего-то иного, и ничего с этим поделать было нельзя — можно было только принять как факт.

Несколько дней спустя, когда Джон вместе со своими спутниками уже взошел на борт готового к отправке судна, ждавшего их в Ливерпуле, Элеонор умерла. Он узнал об этом много месяцев спустя, в Канаде, хотя успел отправить ей за это время несколько утешительных, ободряющих писем. Печальная новость его не слишком удивила.

«Она умерла за великое дело, она умерла за Арктику» — было написано в газетах.

— Вполне возможно, — отозвался на это Эллиот. — Она умерла. Но свою жизнь она отдала литературе!

Мистер Шап страшно рассердился:

— Она доказала свое величие. Ради чего человек жертвует своей жизнью — ради Арктики, свободы греков или литературы, не имеет никакого значения!

Мисс Таттл не могла больше этого слушать:

— Она любила его, все дело только в этом!

Они затеяли спор, каждый из участников которого пытался объяснить другому, в чем состоит суть дела. Им не хватало Элеонор, той, прежней, смеющейся Элеонор, которая с легкостью пресекала всякий спор, принимаясь громко и восторженно рассказывать о самой себе. Ах, как быстро все становится прошлым.

Второе путешествие, длившееся с 1825 по 1827 год, прошло легко и беззаботно, как детский сон на каникулах.