Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Задача по осуществлению коллективизации органически была связана с борьбой против кулачества, не желавшего идти на союз с советской властью и отстаивавшего свои классовые интересы в деревне. Вообще проблема кулака была осью, вокруг которой вращалась если не вся внутрипартийная борьба, то по крайней мере основная ее часть. На съезде Сталин проявил себя как умеренный в подходе к данному вопросу. Это видно хотя бы из такого его заявления, сделанного в Отчетном докладе: «Неправы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство — лёгкое, но далеко не действительное. Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности. А советская законность не есть пустая фраза. Это не исключает, конечно, применения необходимых административных мер против кулака. Но административные меры не должны заменять мероприятий экономического порядка»[228].

В ретроспективе данное заявление генсека выглядит на просто умеренным, а даже несколько либеральным: в нем ничуть не просматриваются черты упора на административные меры, которые впоследствии стали важной, если не главной чертой сталинской политики в области коллективизации. Акцент на меры экономического воздействия на кулака отвечал не столько реалиям того времени, сколько политической стратегии Сталина. В этот период он опирался в борьбе с объединенной оппозицией на Бухарина и его единомышленников, стоявших за умеренный подход к данному вопросу. Сталину было чрезвычайно важно поддерживать в то время еще не вполне сформировавшийся баланс сил в Политбюро и иметь Бухарина, Рыкова и Томского в числе своих союзников. Пусть и временных, как, очевидно, тогда полагал генсек. Но ясно было одно — без энергичной поддержки тех, кого Сталин через короткое время объявит правыми уклонистами, справиться с главной на тот момент задачей — полного и окончательного разгрома объединенной оппозиции — было практически невозможно. Он в то время, хотя и занимал лидирующие позиции в партийном руководстве, в одиночку, лишь при опоре на своих сторонников, без помощи Бухарина, Рыкова, Томского и их группировки, не в силах был поставить победную точку в противоборстве с Троцким, Зиновьевым и Каменевым. А Сталин был тонким стратегом политической борьбы, умел довольно легко вступать во временные союзы и коалиции и использовать их в собственных целях. Не менее легко и ловко он, когда цель уже была достигнута, умел рвать эти союзы и превращать своих бывших союзников в объект прямой политической атаки. Причем надо отметить, что за довольно короткий отрезок времени — всего два-три года — эту стратегию и тактику политической борьбы он сумел довести чуть ли не до совершенства. В каком-то смысле можно сказать, что его талант политического борца рос не по дням, а по часам. Так что его соперники каждый раз сталкивались как бы с новым Сталиным. Они просто оказывались не в состоянии поспевать за ним, и в конечном счете оказывались поверженными.

Отмечая эту черту маневрирования Сталина, характеризующего его как незаурядную фигуру на поле политических баталий, я не хочу тем самым сказать, будто его успехи определялись в первую очередь и главным образом именно этими личными качествами генсека. В основе его триумфальных побед лежали все-таки факторы объективного порядка: он не только лучше, чем его оппоненты, понимал характер переживаемой эпохи и перспективные направления развития всей страны, но и сумел убедить в этом большинство. Конечно, могут возразить, что в его победе решающая роль принадлежала партийному аппарату, находившемуся под его контролем. Однако, по-моему, подобный взгляд довольно поверхностен и не выдерживает серьезной критики. С опорой на партийный аппарат трудно было одержать победу, если бы Сталин придерживался ошибочной политической стратегии, если бы он прямо или косвенно не выражал объективные потребности своего времени, если бы его политический курс не соответствовал духу времени и задачам дня.

В определенной степени эту мысль выразила на съезде вдова Ленина Н. Крупская (прежде самым энергичным образом поддерживавшая оппозицию). Она, в частности, сказала: «Мне кажется, основная причина этих ошибок в том, что оппозиция потеряла чутье, понимание того, чем дышит рабочий класс, чем дышат и живут передовые слои рабочего класса. (Мануильский: «Правильно!») Оппозиция потеряла ощущение тех колоссальных задач, которые стоят сейчас перед партией. В этом беда оппозиции…»[229].

Правда, ее пока еще условный переход на сторону Сталина нельзя было расценивать как полную капитуляцию перед ним. Н. Крупская сочла необходимым высказаться за более или менее терпимое отношение к оппозиции. По крайней мере, в вопросе возвращения исключенных оппозиционеров в партию. Вот ее точка зрения:

«… Мне кажется, партия должна облегчить возвращение в партию всем тем элементам, которые искренно понимают сделанную ошибку, которые чувствуют неправильность и которые захотят с партией идти нога в ногу. Партия сильна, конечно, не внешней своей численностью, она сильна внутренним единством, и, конечно, о внутреннем единстве нельзя говорить, когда часть людей идет только в силу необходимости с партией»[230].

Центр тяжести усилий Сталина на съезде однозначно лежал в плоскости борьбы с оппозицией, и не просто борьбы с ней как с таковой, а в стремлении добиться полной и безоговорочной ее капитуляции. Генсек, наверняка, отдавал себе отчет в том, что ему не нужна половинчатая капитуляция, капитуляция с оговорками и различными условиями, которые могут быть в дальнейшем, при определенных обстоятельствах, нарушены членами разгромленной оппозиции. Ему нужна была не только собственная победа, но и максимальная дискредитация оппозиции как таковой. Подобным путем он стремился заложить необходимый фундамент и создать своего рода прецедент для решительного искоренения любой возможной оппозиции его курсу в будущем. А то, что на горизонте маячила схватка с блоком правых, — для Сталина было очевидно. Борясь с объединенной оппозицией и роя ей могилу, из которой она вообще больше не могла выбраться, Сталин готовил плацдарм для неизбежных в будущем схваток со своими реальными и потенциальными противниками. Ибо для него бесспорной аксиомой была мысль — власть не завоевывается раз и навсегда, какой бы полной и окончательной ни была победа; она требует того, чтобы за нее боролись всегда и постоянно. Видимо, таково было его понимание природы власти. И надо признать, что, вне зависимости от тех или иных политических пристрастий, подобное понимание сущности власти и путей ее сохранения — в целом подтверждается историей. Историей не только нашей страны, и не только периода сталинизма, но и историей других государств и обществ.

Любопытна аргументация, использованная Сталиным для обоснования мер, предпринятых в отношении своих противников. «Вы спрашиваете: почему мы исключили Троцкого и Зиновьева из партии? Потому, что мы не хотим иметь в партии дворян. Потому, что закон у нас в партии один, и все члены партии равны в своих правах. (Возгласы: «Правильно!». Продолжительные аплодисменты.)

Если оппозиция желает жить в партии, пусть она подчиняется воле партии, её законам, её указаниям без оговорок, без экивоков. Не хочет она этого, — пусть уходит туда, где ей привольнее будет. (Голоса: «Правильно!». Аплодисменты.) Новых законов, льготных для оппозиции, мы не хотим и не будем создавать. (Аплодисменты.)

Спрашивают об условиях. Условие у нас одно: оппозиция должна разоружиться целиком и полностью и в идейном и в организационном отношении. (Возгласы: «Правильно!» Продолжительные аплодисменты.)»[231].

Оппозиция на съезде выглядела не просто бледной. Она напоминала кающегося грешника, который протестовал против того, что ему отказано вступить за врата рая. Попросту говоря, оппозиция вызывала не столько сочувствие, сколько жалость, смешанную с презрением. Причем я веду речь не о том, как это воспринимается сегодня, а о том, как это воспринималось в то время. Для подтверждения приведу некоторые наиболее яркие эпизоды из жалкого подобия полемики (если данное слово вообще применимо к тому, как проходила дискуссия), ареной которой стал съезд.

Вот выдержка из речи Каменева — главного представителя оппозиции, поскольку Троцкий и Зиновьев уже были исключены из партии и в работах съезда не могли принимать участия. Каменев говорил следующее: «Товарищи, я выхожу на эту трибуну с единственной целью — найти путь примирения оппозиции с партией. (Голоса: «Ложь, поздно», движение в зале.) Оппозиция представляет меньшинство в партии. Она, конечно, никаких условий со своей стороны ставить партии не может. (Движение в зале.) Она может только сказать съезду тот вывод, который она для себя делает из истории двух лет борьбы, и ответить на те вопросы, которые ей поставлены.