Дочь кардинала - Филиппа Грегори

Ее лицо побелело от напряжения.

– У меня умерла левретка, которая стащила кусочек курицы из блюда, предназначавшегося для меня, – просто говорит она. – Поверь, королева точно решила меня убить. И тебя тоже.

Я настолько потрясена, что не могу говорить. Просто держу ее руку и грею в своих.

– Иззи, пожалуйста, не уезжай вот так.

– Джордж точно знает, поверь мне. Он знает наверняка. Его предупредил кто-то из ее окружения. Она собирается арестовать и казнить обоих братьев.

Я целую ее руки, ее щеки.

– Иззи, милая…

Она обнимает меня за шею.

– Уезжай в Миддлем, – шепчет она мне. – Ради меня, просто потому, что я тебя об этом прошу. Ради твоей безопасности, потому что я тебя предупреждаю. Ради своего сына, чтобы ты смогла его уберечь. Ради всего святого, уезжай. Беги отсюда, Энни. Клянусь, она собирается убить нас всех. Она не остановится, пока наши мужья не умрут.

Зимние дни становятся все темнее и ветренее, и я с нетерпением жду известий об уединении Изабеллы, представляю ее в гостевых комнатах аббатства Тьюксбери, ожидающей рождения ребенка. Я знаю, что Джордж созовет для нее лучших повитух и что рядом с ней обязательно будет лекарь и помощницы, чтобы поддержать ее, и кормилица, и комнаты будут теплыми и удобными, но я все равно жалею, что меня нет рядом с ней. Рождение ребенка в семье королевского герцога – важное событие, и Джордж ничего не оставит на волю случая. Если родится мальчик, то он достигнет положения мужчины с двумя наследниками, такого же, каким обладает и его брат, король. Но меня не покидает мысль о том, что мне надо быть рядом с ней. Что он должен был разрешить ей остаться в Лондоне до родов.

Я отправляюсь к Ричарду, который сидит за столом в своей комнате, и спрашиваю его, могу ли я присоединиться к Изабелле в аббатстве Тьюксбери, но он отказывает мне без колебаний.

– Дом Джорджа стал сосредоточием изменнических настроений, – сказал он без обиняков. – Я видел кое-какие брошюры, в которых были напечатаны его речи. Они ставят под сомнение законнорожденность моего брата, открыто называют мою мать шлюхой, а моего отца – рогоносцем. Они выдвигают предположение о том, что его брак с королевой незаконен, а значит, его дети – бастарды. То, что говорит Джордж, мерзко и стыдно. Я не могу ему это простить, а Эдуард не может больше игнорировать. Эдуард вскоре будет вынужден принять меры.

– Эти меры будут касаться Изабеллы?

– Разумеется, нет, – раздраженно отмахивается Ричард. – Она-то тут при чем?

– Тогда почему я не могу к ней поехать?

– Мы не можем иметь ничего общего с ними, – отрубает Ричард. – Джордж ведет себя абсолютно неприемлемо. Нам нельзя находиться рядом с ним.

– Но она моя сестра! Она ничего не сделала.

– Возможно, после Рождества, если Эдуард не арестует его еще до того.

Я иду к двери и касаюсь пальцами медной ручки.

– Мы можем вернуться домой, в Миддлем?

– Нет, после рождественских празднований, иначе наш отъезд оскорбит короля и королеву. Достаточно уже того, как внезапно и невежливо скрылся Джордж. Если мы уедем так же, станет только хуже. – Он замолкает, держа перо занесенным над документом. – Что такое? Ты соскучилась по Эдуарду?

– Я боюсь, – шепчу я ему. – Мне страшно. Изабелла сказала мне кое-что. Предупредила…

Он не пытается меня успокоить и не спрашивает, о чем предупреждала Изабелла. Когда я буду вспоминать об этом потом, именно эта мелочь покажется мне самой неприятной. Он просто кивает.

– Тебе нечего бояться, – говорит он. – Я смогу нас защитить. К тому же, если мы уедем, это покажет, что мы тоже боимся.

В ноябре я получаю от Изабеллы письмо, измятое и запоздавшее из-за размытых дорог: целых три страницы, покрытых неразборчивым от восторга почерком сестры.

«Я была права. У меня мальчик. Он довольно крупный, с длинными ножками и ручками, толстый и светловолосый, как его отец. Он хорошо ест, а я уже встаю и могу ходить. Роды были недолгими и легкими. Я сказала Джорджу, что готова родить еще одного ребенка, точно такого же! Могу нарожать ему их столько, сколько он захочет! Я уже написала королю и королеве, и она прислала свои поздравления и очень хорошее белье в подарок.

Джордж вернется ко двору после Рождества, потому что не хочет подавать виду, что испугался. А потом мы с ним встретимся в замке Уорик, после того как празднества закончатся. Ты должна приехать и увидеть ребенка после двенадцатой ночи. Джордж говорит, что совершенно не возражает против того, чтобы ты нас навестила по дороге в Миддлем, и что ты должна передать эти его слова своему мужу.

Тут шли такие сильные дожди, что мне было совсем не трудно сидеть в уединении, хотя сейчас это мне начинает надоедать. Я приму очищение и причастие декабре, и после этого мы поедем домой. Скорее бы привезти новорожденного Ричарда в замок Уорик. Отец был бы мной так доволен, я бы навсегда стала его любимой дочерью за то, что подарила ему второго внука. И он бы непременно занялся построением планов на его великое будущее…»

И так далее и тому подобное на целых три страницы, с дополнениями, записанными по краям. Я откладываю письмо и кладу руку на свой мягкий живот, словно бы тепло моей ладони могло пробудить в нем новую жизнь. Изабелла имеет полное право на счастье и гордость за благополучное разрешение от бремени и рождение еще одного здорового ребенка, и я рада за нее. Но она могла бы и подумать о том, как глубоко могут ранить меня ее слова, меня, ее младшую сестру, которой только двадцать лет и у которой всего лишь один ребенок, мальчик, несмотря на четыре, почти пять лет замужества.

Нельзя сказать, что все ее письмо было посвящено гордости и похвальбе: в самом конце она приписывает несколько слов, которые дают мне понять, что она так и не забыла о своем страхе перед королевой.

«Будь аккуратна с тем, что ты ешь за рождественским столом, сестренка. Ты знаешь, что я имею в виду. Иззи».

Дверь моей приемной открывается, и входит Ричард с полудюжиной своих друзей. Они пришли, чтобы сопроводить меня и моих дам на ужин. Я встаю и улыбаюсь ему.

– Хорошие новости? – спрашивает Ричард, глядя на письмо на столе возле меня.

– О да, – говорю я, не давая улыбке растаять. – Очень хорошие.

Пришло время рождественских празднеств, и королевская семья готовится блистать в драгоценностях и новых ярких нарядах, которые они заказали по баснословной цене из Бургундии. Эдуард играет свою роль короля, облаченный в насыщенные цвета и золото, и королева всегда пребывает рядом с ним, словно она родилась на этом месте, а не попала на него чудом, удачливая выскочка.

Мы просыпаемся ранним утром самого святого дня в году, чтобы успеть на мессу в королевской часовне. Для меня приготовлена большая деревянная ванна, выложенная льняными полотенцами. Ее вкатили и поставили перед камином, а горничные приносят кувшины с теплой водой и льют ее мне на плечи, пока я мою волосы и тело мылом с розовыми лепестками, которое Ричард купил для меня у мавританских купцов.

Когда я заканчиваю, меня оборачивают в разогретые полотенца и выкладывают на кровать приготовленное для этого дня платье. Сегодня я надену темно-красное бархатное платье, отороченное мехом куницы, темным и блестящим, не уступающим по красоте сокровищам из гардероба королевы. У меня новый атур[11], который красиво сидит на голове и золотыми спиралями спускается мне на уши. Пока я располагаюсь в тепле перед камином, мои волосы расчесывают и сушат. Затем заплетают и делают прическу под атур. На мне новая льняная сорочка, вышитая моими дамами под моим же руководством, и, когда из сокровищницы приносят шкатулку с драгоценностями, я выбираю украшения с рубинами, чтобы подчеркнуть красоту моего платья.

Когда Ричард приходит за мной, чтобы сопроводить меня на праздничную церковную службу, я вижу, что он одет в черное, его любимый цвет. Он так красив и так счастлив, что, увидев его, я ощущаю знакомый прилив желания. Может быть, сегодня вечером он придет в мою спальню, и мы зачнем ребенка. Что может быть лучше зачатия наследника герцога Глостера в день, когда родился Христос?

Он предлагает мне опереться о его руку, и рыцари из его свиты сопровождают моих дам в часовню. Там мы выстраиваемся и ждем, король частенько заставляет нас ждать. Наконец слышится шорох и сдержанные восклицания фрейлин, и появляется король, одетый в серебро. Он ведет с собой ее, тоже одетую в серебро с белым, как он, и она светится призрачным сиянием в тени часовни, словно ее освещает луна. Ее бледно-золотистые волосы едва видны из-под короны, шея открыта до самого ворота платья с низким квадратным вырезом, задрапированным тончайшим кружевом. За ними следом идут их дети: первым юный принц Уэльский в наряде, копирующем костюм отца. Ему уже исполнилось шесть лет, и каждый раз, когда он выходит в свет, мы замечаем, что он становится все выше. А за ним следует няня, ведущая за руку младшего принца, все еще одетого как ребенок, но тоже в серебристо-белом цвете. Принцесса Елизавета, в платье тех же цветов, что и у родителей, идет одна, держа в руках молитвенник в окладе из слоновой кости, улыбаясь направо и налево и, как всегда, не по годам умело преподнося себя. За ней идут младшие девочки: красивые, царственные, роскошно одетые. С ними няня несет на руках самого младшего, новорожденного ребенка. Я не могу смотреть на эту процессию без зависти. По мне скользнул взгляд светло-серых глаз королевы, и я чувствую, как моя кожа покрылась мурашками, словно бы она каким-то внутренним чутьем угадала, что я ей завидую, что я ее боюсь. Наконец, входит священник, и я могу преклонить колени и закрыть глаза, чтобы никого из них больше не видеть.