Есть что скрывать - Элизабет Джордж

отец, ни Саймон не считали разговор законченным. Коттер остановил ее на лестнице, чтобы сказать, что он беспокоится о «милой маленькой девочке», как он ее назвал, но его также волнуют чувства ее отца, потому что он представляет, что чувствовал и думал бы он сам, если бы пропала Дебора.

– Этот парень почти обезумел от переживаний, – заключил Коттер.

Что касается Саймона, то его волновали последствия: что будет со всеми ними, если она что-то знает, но не говорит.

– Твое молчание ставит нас всех по ту сторону закона.

– Я никого никуда не ставлю, – возразила Дебора. – И при чем тут закон? Я не знаю, где девочка. Знаю только, что она в опасности.

– Девочку прячут от родителей. Полиция ее ищет.

– Вместо того, чтобы заняться другим.

– Чем именно?

– Положить конец практике насилия над девочками. Это важнее, чем преследовать женщину, посвятившую жизнь их защите.

Она ушла, оставив недовольных Саймона и отца. Похоже, оба считали, что ситуацию можно разрешить единственным образом: выяснить, кто прячет Болу, и передать его в руки полиции. Но последствия этого могут быть самыми разными, и Деборе не хотелось о них даже думать.

Собачий остров Восток Лондона

Дебора решила заехать в Тринити-Грин по дороге на Собачий остров. После спора с мужем настроение у нее было неважное, и она пришла к выводу, что единственный способ его исправить – узнать правду о том, что побудило двух подростков привести Болу Акин в «Дом орхидей». Надежды на откровенность Завади у нее не было. Разве что Нарисса согласится ей что-то рассказать.

Режиссера она нашла в часовне – та просматривала материал, который хотела использовать как иллюстрацию к рассказам персонажей документального фильма.

Увидев Дебору на площадке для съемок, Нарисса сказала:

– Не знаю, сработает ли это… Скажите честно, что вы думаете?

– А вы поверите в мою честность? – спросила Дебора.

Нарисса задумалась.

– Интересный вопрос. Придется решать, не являетесь ли вы снисходительной белой коровой.

– Именно, хотя я бы сформулировала это несколько иначе.

Нарисса кивнула и окинула Дебору оценивающим взглядом.

– Рискну.

Дебора увидела четыре разных фрагмента: детская игровая площадка, уличный рынок, группа девочек в школьной форме и больница Святого Фомы. Внимательно просмотрев все, она сказала:

– На мой взгляд, рынок и девочки. Остальные два не подходят.

– А детская площадка?

– Думаю, не сработает. Вы не согласны?

Нарисса бросила взгляд на экран.

– Мой папа…

– Ему, конечно, виднее, Нарисса, – перебила ее Дебора.

– …сказал то же самое. – Она посмотрела на Дебору. – Возможно, вы в этом разбираетесь.

– Просто опыт фотографа. Я не могу объяснить, почему что-то может сработать. Просто чувствую.

Нарисса кивнула.

– Я бы тоже хотела вернуться к этому.

– К чему?

– К тому, как… Просто… Ладно, неважно.

– Я не пойму?

– Всей глубины – нет.

– Ладно. – Кивнув, Дебора подумала, что лучше воздержаться от дальнейших расспросов.

Но Нарисса решила иначе.

– Это? – Она махнула в сторону монитора, но явно имела в виду нечто большее. – То, что я имела в виду? На этот раз дело не в черных и белых. Алкоголь и наркотики. Доходишь до состояния, когда перестаешь чувствовать. Или понимать, что чувствуешь. По крайней мере, так было со мной.

– Ага.

– Вы не говорите «я понимаю», – улыбнулась Нарисса.

Дебора, почувствовав ее одобрение, решилась.

– Утром в новостях я видела Завади. И семью Акин.

Нарисса замерла, как это происходило всякий раз, когда произносилась эта фамилия. Не услышав ответа, Дебора продолжила:

– Они выглядели убедительно. – Нарисса по-прежнему молчала. – Вы их видели? По телику?

– Зачем вам все это? – резко спросила Нарисса. Дебора поняла, что забрало опущено.

– В общем, незачем. Мне просто интересно…

– Перестаньте. Вы не просто интересуетесь. Вы вынюхиваете.

– Да, наверное. Но почему они привели ее сюда, эти подростки? Вы знаете?

– Понятия не имею. Вероятно, она что-то им сказала. Если хотите узнать, спросите Завади.

– Значит, вы в курсе? Что происходит между Завади и родителями?

– Если Завади говорит, что какая-то девочка в опасности, мне больше ничего знать не нужно.

– А что потом?

– Потом?.. Как и другие члены сообщества, я помогаю чем могу. Иначе мне не разрешили бы снимать этот фильм. И в любом случае обрезание – это далеко не все, что может случиться с девочками. Полагаю, теперь вы это знаете.

Дебора нахмурилась, не понимая, что имеет в виду Нарисса.

– Вы говорите, что родители не обязательно планировали обрезание? А что еще?

– А как насчет разглаживания груди – для начала?

– Разглаживания? Что, черт возьми…

– Сделать грудь плоской. Чтобы парни не заглядывались.

– Сколько лет Болу? Разве у нее уже есть грудь?

– Господи… Не в этом суть. Послушайте. Дело происходит так. Мама ведет ее покупать все, что понадобится во время месячных, и это сигнал. Девочка становится женщиной, и это значит, что ее нужно обрезать.

– Но такое не может происходить со всеми девочками.

– Конечно, не со всеми. Но для тех, чьи семьи придерживаются традиций, месячные могут запустить процесс очищения. Сами девочки об этом не знают. Знают другие. И эти другие принимают меры, чтобы обеспечить их безопасность.

– Вы хотите сказать, что именно поэтому Болу привели сюда? Они с мамой отправились в аптеку купить то, что понадобится для месячных? И это все, что сделала ее мать? Это все, что она рассказала Завади? Нарисса, это может означать…

– Забудьте, – сказала Нарисса. – Черт. Дерьмо. Послушайте. Мне нужно работать. Мне нужно подумать. Уйдите. Ладно?

Дебора подчинилась. Но ее беспокойство только усилилось. Покинув «Дом орхидей», она направилась на Собачий остров, где с помощью навигатора нашла Иннер-Харбор-сквер.

Филиппа Уэзеролл ждала ее, но была по-деловому краткой. Кивнув Деборе, она сказала.

– Идемте в мой кабинет. Сюда.

Дебора последовала за ней через приемную в коридор с тремя дверьми. Из-за одной доносились голоса и звуки какой-то деятельности. «Это, – объяснила доктор Уэзеролл, – операционная, где две хирургические сестры и один анестезиолог – все они волонтеры – готовятся к предстоящей операции».

Она пригласила Дебору в своей кабинет. Там уже ждала черная супружеская пара, и хирург представила их Деборе. Женщину звали Лейло, и она, по всей видимости, была не старше самой Деборы. Мужа звали Ясир. Он был лет на десять старше жены и, похоже, волновался больше нее. Но оба согласились, чтобы она их сфотографировала. И подписали документы, согласно которым Дебора получала право использовать их фотографии и рассказы, а также раскрыть имена, если это поможет проекту.

Ясир вежливо встал и предложил Деборе свой стул. Она отказалась и принялась распаковывать свое немногочисленное оборудование, одновременно поддерживая разговор. На коленях у Лейло лежал пакет в яркой обертке, красиво перевязанный бечевкой. Дебора подумала, что это подарок супругов доктору Уэзеролл, благодарность за предстоящую операцию, которая – в случае успеха – избавит Лейло от хронической боли и изменит интимную жизнь супругов. Но оказалось, что все наоборот – доктор Уэзеролл дарила женщинам не только операцию, которая изменит их жизнь, но и небольшой презент в награду за смелость, которую они проявили, обратившись к ней.

– Лечь под нож – это серьезное решение, – сказала она Деборе, прежде