Дорога затмения - Челси Ярбро

— Нет, не случилось. Я стал рабом и принял смерть на чужой земле, казненный врагами нашего рода. — Как тут все-таки холодно, подумалось вдруг ему. Чтобы унять невольную дрожь, он прошелся по помещению. — Это произошло очень давно, Сгий Жел-ри. И враги обратились в прах, и от их городов ничего не осталось. Мне хочется думать, что время за меня отомстило, но, разумеется, это не так.

— За что тебя умертвили? — В голосе мальчика звучало искреннее сочувствие.

— Я выиграл битву. — Сен-Жермен сел на скамью. — Воинственные захватчики сколачивали из юношей, ими порабощенных, отряды солдат, с легкостью жертвуя этими подразделениями в ходе сражений. Одно из таких сражений было особенно жарким. Силы наших поработителей таяли, командиры невольничьего отряда погибли, бегущих добивали с боевых колесниц. Я сумел сплотить вокруг себя уцелевших рабов, и в битве произошел перелом. Торжествующий триумфатор отдал приказ уничтожить того, кто принес его войску победу. Ему не был нужен раб, способный вести солдат. — Он помолчал, вспоминая тот солнечный день в городе, слепленном из глины и камня. Сутулый мужчина лет тридцати торопливо прокричал приговор и тут же прикрылся красным плащом, словно затем, чтобы не видеть жутких ножей и крючьев. Но не орудия палачей привели его в ужас. Нет, он боялся собственного раба. — Он не знал, кто стоит перед ним, — медленно, словно во сне, произнес Сен-Жермен. — И потому избрал не тот способ казни.

— У него были причины бояться тебя, — рассудительно сказал Сгий Жел-ри.

— И веские, если подумать, — кивнул Сен-Жермен, давно не удивляющийся тому, что ребенок может читать его мысли. — Он именовал себя владыкой земли и воды… и, кажется, даже неба, хотя все его царство мог в день пересечь не очень поспешливый конник. Мой отец правил землями вчетверо большими. — Он вздохнул. — Все это было и минуло.

— Но ты ничего не забыл.

— Нет.

Снизу донеслись звуки молитвенных песнопений. Они становились все громче, словно бы раздвигая стены унылого помещения и уносясь к небесам.

— Именно этого взлета тебе и недостает, когда ты лежишь с Бдеп-ипа? — заметил вдруг Сгий Жел-ри.

Сен-Жермену пришлось напрячься, чтобы стряхнуть с себя оцепенелость. Вопрос долетел до него из кошмарного далека, и потому он ответил не сразу.

— Взлета? Я уж и позабыл, что такое бывает.

— Но ведь бывает? — мальчик умел быть настырным и гнул свое.

— Да, — признал Сен-Жермен, вновь ощущая неловкость. — Существуют переживания… не телесного плана. Или не только телесного, — поправился он. — Когда они пробуждаются, я как бы заново обретаю себя.

— А как же кровь? — Мальчик обхватил колени руками и подался вперед.

— Кровь — часть меня. В ней — средоточие жизни. По крайней мере, для мне подобных существ. — Он встал со скамьи и вновь заходил по комнате. — Почему вас это заботит? Вы ведь еще дитя, Сгий Жел-ри. Я же помню строительство Вавилона. Как нам друг друга понять?

Улыбка мальчика оставалась по-прежнему лучезарной.

— Но я понимаю тебя, Сен-Жермен. Я чувствую то же, что ты.

Юный наставник лам помолчал и спросил:

— Будучи мальчиком, ты ведь разделял чувства своего… покровителя?

Сен-Жермен замер на месте.

— Кажется, да. — Произнеся это, он содрогнулся. Слабые отголоски упоительного восторга, пережитого им в раннем возрасте, на какую-то долю мгновения вновь охватили его.

— Но этот восторг — он ведь не вызывался… любовным томлением? — не унимался Сгий Жел-ри.

— Нет, такое приходит позже. Гораздо позже. — Через века, подумал он про себя. — Повзрослев, я пошел по простому пути. Я внушал людям страх, и это мне нравилось. Получать с них дань было очень легко. Пока наконец я не понял, куда это заводит, и не попытался переменить свою жизнь.

Путь насилия чреват умственной и физической деградацией, вот что однажды открылось ему, но говорить об этом сейчас не хотелось. Чтобы отвлечься от тягостных дум, Сен-Жермен заглянул в набитую гравием емкость, где помещался маленький атанор. Он работал, но камешки поглощали тепло, и при страшных температурах внутри алхимической печки стенки содержащего ее ящика даже не нагревались.

— Как совершался обряд? — Сгий Жел-ри явно не собирался сдаваться.

— Хорошо, я расскажу. — Сен-Жермен поглядел на свои ладони. Шрамов там не было, они давно заросли. — Меня, когда наступал мой черед, приводили в темное помещение, освещаемое лишь факелом старейшего из жрецов. Там стоял стул, обычный, только с доской вместо спинки и задних ножек. Я садился и складывал ладони лодочкой, а старший жрец делал на них надрезы — специальным и очень острым ножом. Потом жрецы уходили, я оставался один. — Он осекся, чтобы вздохнуть. — В окнах мерцали звезды. Пока ладони мои наполнялись, я разглядывал их. Затем в темноте что-то происходило, что-то мягкое касалось моих пальцев, а я… я ощущал блаженство — невероятное и… не сравнимое ни с чем, что мне довелось с тех пор пережить. — Сен-Жермен умолк, лицо его было спокойным, но глаза странно поблескивали — как ночная вода под ущербной луной.

— Это блаженство… Оно возникало в тебе или приходило извне? — Голос ребенка был тих, в нем уже не было вызова.

— Не знаю, — пробормотал Сен-Жермен. — И теперь уже нет способа это узнать.

— Есть один способ, — потупясь, сказал Сгий Жел-ри.

— Нет, — выдохнул Сен-Жермен. И, мотнув головой, повторил: — Нет, только не это. — Он сердито нахмурился. — Может быть, с кем-нибудь и когда-нибудь, но не сейчас и не с вами.

— Я еще ничего не сказал…

Резкий взмах руки оборвал возражения.

— Зато я все понял. Вы, я думаю, вознамерились воспроизвести описанный мной обряд. И повторяю вам — нет, ибо не собираюсь тревожить то, что погребено под толщей трех с лишним тысячелетий. Многое изменилось, и никому не дано повернуть время вспять, даже если бы я, утратив рассудок, этого возжелал бы.

Сгий Жел-ри встал со стула. Лицо его стало надменным.

— Ты и так утратил рассудок, ибо не стремишься к тому, чем когда-то владел. — Даже не покосившись на застывшего посреди комнаты человека, мальчик прошествовал к двери. — Ты не хочешь действовать сам и отвергаешь помощь. Спроси себя: почему. — Не дожидаясь ответа, Сгий Жел-ри передернул плечами и вышел.

— Все не так просто, малыш, — сконфуженно хохотнул Сен-Жермен, ощущая сосущее чувство потери.

Чтобы как-нибудь его заглушить, он прошел к своему канцелярскому столику и принялся наводить там порядок, потом передвинулся к полкам, заставленным множеством разнообразных сосудов, и к заваленным всякой всячиной лабораторным столам. Занятие не требовало усилий, зато прогоняло посторонние мысли. Когда наконец все было расставлено, начищено и отсортировано, за окнами стало темно и лаборатория погрузилась во мрак. Несколько масляных плошек почти не давали света, а красные сполохи над ящиком с атанором тоже никак не могли вытеснить из помещения ночь.