Ангелы Ойкумены - Генри Олди

– Нас ждут, – привстав на стременах, полковник вгляделся в сумерки. – Десять пехотинцев, один конный. Ваш кумир, мадмуазель, меня не разочаровал. Как и я, он – человек чести.

– Пожалуйста, не надо.

Диего осекся. Он и рот толком не успел открыть. Сегодня – Господи помилуй! – Карни была тихой и печальной. Изумление, праведный гнев, требования вызвать на дуэль очередного хама и лжеца – все ушло, сгинуло, истерлось в космическую пыль. С минуту девушка просто ехала рядом. Казалось, каждый шаг, сделанный белой кобылой, старит ее на год. Вот они с Диего ровесники, вот она годится ему в старшие сестры, в матери; вот, не оглянувшись, Энкарна де Кастельбро уходит в бездну времен, становится воспоминанием. Оробев от столь разительной перемены, маэстро понуждал себя заговорить с ней, начать беседу, сказать что-нибудь, важное или пустяковое, лишь бы не молчать… Решимость его таяла, едва с губ грозило слететь одно-единственное слово. Позади тащился безгласный конвой: все как онемели. Горите в аду, предатели! Когда же сеньор Пераль собрался с духом…

– Бедный мой, бедный ястреб! Представляю, какого труда тебе все это стоило. Ты ведь совершенно не умеешь врать.

И что тут возразишь? Маэстро вздохнул, да так тяжко, что его жеребец с тревогой покосился на всадника: эй, ты в порядке? Символ символом, а жеребец нервничал.

– Хочешь, я все скажу за тебя? Мы угодили в червоточину. Нам мешает аномалия. Мне мерещится черт знает что. На нас напали фаги…

Ни нотки сарказма. Издевайся Карни над ним, унижай она маэстро – Диего было бы легче. Тот, кто насмехается, вооружает тебя; тот, кто сочувствует, обезоруживает. Радуйся, несчастный! Учителя фехтования станут заучивать твой афоризм наизусть.

– Да, – с усилием выдавил Диего.

Он закашлялся. Карни терпеливо ждала. Ждал весь коллант, пытаясь угадать, во что превратится это жалкое, это позорное «да». Да, аномалия? Да, мерещится?

– Да, я лжец. Я думал…

– Ты думал, – пришла на помощь Карни, – так будет лучше?

– Какая разница, что я думал? Все становилось только хуже…

Проселочная дорога, пыля, забирала вправо. Кавалькада огибала осенний лес. Безнадежная каторга: лес тянулся и тянулся, ему не было ни конца, ни края. Вековые дубы, темная бронза крон с прожилками зеленой патины. Трепетный, даже в безветрии дрожащий багрянец осин. Зелень редких елей. Медовое золото вязов. Прозрачное до звона небо. Грусть уходящего лета. Горький аромат опавших листьев. Почему листья осенью заранее пахнут дымом? Еще нет никаких костров, а они уже что-то знают…

Дорога закручивалась широкой спиралью, пряталась за краем леса. Там, в невидимой дали, она стремилась к горизонту. По левую руку тянулась серо-желтая степь, изрезанная оврагами, вздыбленная странными асимметричными холмами, пологими с одной стороны и косо срезанными с другой. Срезы обнажали грязно-белое меловое нутро.

По спирали коллант уходил от центра звездной системы, скользил вдоль пояса астероидов.

– Я не хотел тебя пугать. Боялся, ты запаникуешь…

– Что с нами?

Она устала, сказал себе Диего, как пощечину отвесил. Устала от лжи, беготни, смены декораций, от неведения и непонимания. Она хочет знать правду. Живая или мертвая, она имеет право все знать ничуть не меньше любого из нас.

Листья знают, а она и подавно.

Геккон, вспомнил маэстро. Геккон по кличке Убийца. Визг на все побережье. В курином бульоне проварить корень галангала. Красные глаза по утрам. Походы на рынок, наука торговаться. Здесь Хиззац, здесь пляшут. Это было вчера. Нет, это было сегодня. Нет, это было всегда.

– Мы не можем высадить тебя на планету.

– На Хиззац?

– Да хоть на какую-нибудь!

– Совсем не можете?

– Совсем не можем.

– Стая бесов, мой брат… Это не наваждение?

Банк, вспомнил маэстро. Она открыла нам счет в местном банке. Я бы не смог. Деньги Васко д’Авилькара, ее жениха. Я требовал вернуть их дону Васко. Она спорила до хрипоты. И вдруг уступила. Почему? Сейчас мне известно, почему. Если бы она настояла на своем, я бы сломался. Вряд ли мои обломки приползли бы друг к другу, чтобы воссоединиться. Девчонка, мотылек, вечный победитель, она понимала, что дон Васко не примет возврата. Она сдалась и победила: мы сохранили деньги, она сохранила меня, целого и невредимого. И я, даже не догадываясь об итогах этой дуэли, поплелся в Унихрам: «Из костра пылающего взываю к Тебе, из сердцевины пламенной…» Она уговорила меня оплатить полчаса молитвы. Скидки по понедельникам, утром, с семи до десяти…

– Нет, это не наваждение. Дон Фернан тоже побывал здесь. Это долгая история, дитя мое, – впервые в жизни Карни выслушала «дитя мое» без скандала. Слабая улыбка, и больше ничего. – Однажды мы вернемся домой, и я все расскажу тебе. Все-все, до конца. Ты веришь мне?

– Если мы вернемся?

Щелчок пальцами-кастаньетами. Призрак ритма. Намек на мелодию. Актриса, игравшая Кончиту в «Колесницах судьбы», обладала прекрасным грудным контральто. Но и Энкарна де Кастельбро, звезда домашних спектаклей, тоже справилась:

Скачет всадникк горам далеким,Сеньоритаглядит с балкона,Скачет всадникназад к балкону,Сеньоритаспешит навстречу…

Будь у Диего гитара, а к ней все мастерство Шуко Кальдараса, доктора изящных искусств и любителя ходить без штанов, он не стал бы подыгрывать. Пятачок земли, вспомнил маэстро. Сырой, курящейся земли. Веер тропинок. Живые изгороди. Таблички на занозистых столбах. Камни с эпитафиями. Люки в жиденькой траве. Вниз, прямо в ад, ведут ржавые скобы. Вирт, личный уголок Карни. «Стиль ретро, – сказала она. – Возврат к природе.» И спросила: «Поменять дизайн?» Я учился пользоваться виртом. Она была готова поменять что угодно: дизайн, Эскалону на Хиззац, дворец на бунгало. Лишь бы я научился. Чему я учился на самом деле? Чему я учусь до сих пор?

Вспоминалось легко, ярко, болезненно. Черточки, нюансы, подробности. Вторые планы. Цвета, запахи, звуки. Доктор Танидзаки была мастером своего дела.

«Ты права, маленькая женщина в синем шелке. Теперь мне будет больно до конца моих дней. За этим я пришел к тебе.»

– Когда мы вернемся, – сухо отрезал маэстро.

Он хватался за сухость, раздраженность тона, как матрос с разбитого корабля, барахтаясь в воде, хватается за скользкую крышку от ларя. Так Диего вел уроки с талантливыми балбесами, видя, что не получается, и зная, что получится.

– Пока что, извини, у нас не очень-то выходит. Всадник скачет, сеньорита глядит с балкона.

– У нас? В каком смысле?