Ангелы Ойкумены - Генри Олди

– Я домосед. Я не бывал нигде, кроме Террафимы, – эту реплику полковник адресовал Джессике, присовокупив к словам изящный поклон. В седле это было непросто сделать, но Дюбуа справился. – У вас в театрах сцены освещаются прожекторами? Турелями софитов?

– «Солнышками», – уточнила Джессика.

Она отвечала, не думая. Все внимание уходило на анализ поведения Дюбуа. Жестикуляция, поворот головы, пальцы левой руки небрежно играют поводьями. Будь они соперниками на фехтовальной площадке, ученица Эзры Дахана уже сделала бы выводы. Но беседа велась в саду, в вечернем монастырском саду… Вот, поняла Джессика. Вот зацепка! Мы беседуем в саду, на глазах публики – двух десятков вооруженных людей. Но для Дюбуа они – не публика. Дюбуа ведет себя, словно премьер-актер в окружении массовки, перед финальным монологом – нет! – актер перед выигрышной мизансценой, отработанной на репетициях до мелочей – нет! – он не актер, он притворяется актером, не играет, а наигрывает…

– «Солнышками» с регулируемым спектром и фокусом. Я читала об этом в вирте. Увы, полковник, я никогда не была в настоящем театре.

– Неужели? Примите мои соболезнования!

Он притворяется актером, напомнила себе Джессика. Он в театре, даже если это театр войны, он наслаждается сценой – нет! – предвкушает скорое, более острое наслаждение – да! – он спланировал сцену до мелочей, выстроил в воображении, расписал по нотам. Я знаю, что дальше, сказал он. Знаю, что дальше. Нет, он не актер. Кто же вы, полковник Дюбуа? Драматург? Режиссер?

Какова ваша сверхзадача?!

– Примите мою благодарность, полковник, – эхом откликнулся Пшедерецкий. – Я не забуду того, что вы сделали для меня и госпожи Штильнер. До свиданья! Уверен, мы скоро встретимся опять…

– Да мы и не расстаемся, – благодушно рассмеялся Дюбуа. – Куда вы спешите? Думаете, со стен Бравильянки луна еще прекрасней?

– Предлагаете остаться? Любоваться луной до утра?

– Светло, маркиз. Ах, как светло! В театрах Эскалоны жгут свечи, в театрах Рипража – газовые рожки. На просвещенной родине мадмуазель – солнышки с регулируемым спектром. Отчего бы нам с вами не воспользоваться услугами луны?

И спустя две с половиной секунды после того, как Джессика все поняла, прочитала в книге под названием «Полковник Дюбуа», полковник небрежно заметил:

– У вас десять спутников. У меня – тоже. Не скрестить ли нам шпаги, маркиз? Уверяю вас, об этой дуэли напишут поэмы.

– Вы же и напишете?

Дон Фернан не скрывал сарказма.

– Я? Ни в коем случае. У меня другой интерес, сугубо практический.

– Шпаги, полковник? Может, лучше стреляться?

– Вы меня разочаровываете, маркиз. Я был лучшего мнения о ваших стратегических талантах. Начни мы стрельбу, и сюда сломя голову примчатся желающие принять участие в спектакле. Караулы поднимут тревогу, начнется свалка, резня. Подключится артиллерия… Благородный эпизод? Грязь и дичь. Он превратится в заурядность.

– Звон клинков?

– Чепуха. Звон клинков слишком тих. Он никого не привлечет в Сан-Бернардино.

Дон Фернан откинулся на заднюю луку седла:

– Святой Господь! Полковник, вы романтик!

– Ошибаетесь. Я практик, человек дела. Во мне нет ни капли романтичности, и мадмуазель наверняка уже сообразила, к чему я клоню. Вы же гематрийка, мадмуазель? Или меня ввели в заблуждение насчет фантастической расчетливости гематров?

– Слишком мало данных, – сказала Джессика. – Вас отзывают в штаб?

– Браво!

Дюбуа захлопал в ладоши:

– Да, меня отзывают в штаб. Зачем?

– Вас хотят снять с командования полком.

– Почему?

– Сражаетесь вы, как я понимаю, достойно. Чрезмерная самостоятельность? Конфликт с начальством? Политические разногласия?

– Все сразу, мадмуазель. Я имел несчастье заявить вслух, что мы не возьмем Бравильянку. А если возьмем, то цена победы будет равна поражению. Генерал Лефевр недоволен. Генерал утверждает, что я подрываю боевой дух. Я – паникер, мадмуазель! Я, самый молодой из полковников императора! Меня сошлют командовать гарнизоном инвалидов в глушь, в провинцию у моря. Там я сопьюсь и умру от тоски. Вы сочувствуете мне, мадмуазель?

– Предпочитаете умереть на дуэли? – настал черед смеяться дону Фернану. Смех гранда Эскалоны звучал тихо, холодно, страшно. – Мне нравится такой подход к делу. Право, барон, я почти готов принять участие в вашей судьбе.

Барон, отметила Джессика. Он впервые обратился к Дюбуа по титулу, не по званию. Дюбуа с самого начала зовет его маркизом. Шаг за шагом, полковник ведет его на бойню, как бычка на веревке.

– В моей? – удивился Дюбуа. – Разве что опосредовано, маркиз. Я не знаю, насколько хорошо вы владеете клинком. Но в любом случае, я не собирался драться с вами. Повторяю, романтизм мне чужд. Для вас я припас капитана Роше, а если милашка Альбер оплошает, его сменит капитан дю Рамбуе. Их я видел, им доверяю. Кстати, мадмуазель, вы обратили внимание, что я не взял с собой лейтенанта де Фрасси? Мальчишка – забияка, но его гонор не подкреплен твердой рукой. Вы имели удовольствие убедиться в этом лично.

– Вы дрались с де Фрасси? – ахнул Пшедерецкий. – Без нейтрализатора?! Джессика, вы сошли с ума! Завтра же вы отправитесь в космопорт!

– Пешком? – съязвила Джессика. – Верхом?

– Мой «Кримильдо» ждет в Сан-Федрате, на стоянке. Мой личный кучер, – чемпиона сменил аристократ, утративший всю манерность, злой как сатана, – человек отчаянной храбрости. Запрет на полеты? Лига? Ему плевать на все, кроме моего приказа. Один звонок, и он пригонит «Кримильдо». Пушки? Осада? Если понадобится, он сядет на маковое зернышко! Лётные права пилота первого класса – вам это о чем-нибудь говорит? Завтра?! Нет, сегодня! Я немедленно…

В течение этого монолога Антон Пшедерецкий и дон Фернан толкались локтями, менялись местами, без очереди вырывались на первый план, забыв о правилах общежития – так они были взбешены, а скорее, испуганы безответственным поведением Джессики Штильнер.

– Вернемся к дуэли, – мягко перебил его Дюбуа, не заметив, что перебивает двоих. – Вы заняты, маркиз, заняты делом чести. Слово «немедленно» для вас сейчас может относиться лишь к одному, очень важному делу.

– Дуэль? Убирайтесь к дьяволу!

– Браво! Оскорбляйте меня, мы на верном пути.

– Никаких дуэлей!

– Ошибаетесь. У вас нет выбора.

– Мы уезжаем, – дон Фернан кончиками пальцев коснулся шляпы. – Ваш покорный слуга, барон!

– Разумеется, – согласился Дюбуа. – Мой покорный слуга.

И привстав на стременах, точно так же, как вставал получасом раньше, желая разглядеть в сумерках отряд дона Фернана, полковник громко закричал, обращаясь к эскорту губернатора упрямой Бравильянки. Он сменил унилингву на эскалонский, Джессика не поняла ни слова. Да и зачем? Гематрийская логика, умножить на представление о нравах варварской знати, плюс знание мужчин в целом, коэффициент поправки «три Г» – гордость, горячность, глупость…