Полуночный трубадур - Анри Рюэллан

Камень был едва заметен, но, повернутый под определенным углом, излучал целый сноп огней.

— Вот он, фильтр. Вернее, его маленький кусочек. Он не может дать полную расшифровку посланий, но общую картину определить способен.

— Клянусь всеми демонами галактики, я ничего не могу понять из ваших объяснений! Хочется ясности!

— И мне тоже, — сказала Жолена.

Давехат подошла к магнитофону.

— Сейчас мы снова прослушаем запись, но пропустим ее через фильтр и увидим то, что он сможет выделить из спутанного волнового потока. Вот тогда вы наверняка поймете.

10

Лихорадочное оживление овладело прелестной Давехат.

Кокдор, Жолена и Люк предчувствовали, что наступил самый важный момент и скоро они узнают что-то исключительно важное. Впрочем, Кокдор уже догадался, но даже он, зеленоглазый завоеватель дальних миров, знаменитый медиум, казалось, был растерян перед лицом открытия, которое предстояло сделать его соотечественникам.

Даже Ракс дрожал от возбуждения, даже в его таинственной звериной душе, непроницаемой для человеческого понимания, трепетал вопрос, которого он страшился.

— Должна пояснить, — уточнила Давехат, которой, несмотря ни на что, необходимо было сдерживать эмоции и уступать место технике, — что с первого раза у нас может ничего не получиться. Придется идти на ощупь, прослушивать несколько раз.

— Мы будем терпеливы, — пообещал Кокдор.

Его голос стал вдруг бесцветным, лишенным того своеобразного тембра, который придавал ему колдовское звучание.

Прежде чем начать прослушивание, Давехат сочла необходимым сделать еще несколько пояснений:

— Призма фильтрует волны в момент их получения, но работает она так же, как транзисторная антенна, которую надо настроить, чтобы поймать чистую передачу. Из-за дифракции волны редко сохраняют постоянство частоты, поэтому настройка займет у нас некоторое время.

Жолена дрожала, испытывая непонятный страх перед неведомым и в то же время страстно желая постичь тайну. Люк Дельта сгорал от нетерпения, но делал все, чтобы казаться таким же невозмутимым, как его друг.

Давехат встала в центре салона, вытянув руку. Эта поза делала ее похожей на живую статую дивной красоты. Драгоценный камень на ее пальце сиял, несмотря на крошечный размер.

— Кавалер, включите, пожалуйста, магнитофон. Да, да, нужно всего лишь нажать на этот маленький рычажок.

…И вновь странные звуки наполнили каюту звездолета, сливаясь в фантастическую гармонию..

Трое землян сдерживали дыхание. А Давехат не стояла на месте. Она то делала шаг вперед, то поворачивалась, отступала, возвращаясь на то же место, наклонялась или, наоборот, поднимала руку, стараясь поймать главный пучок излучений. При каждой удаче земляне вскакивали со своих мест, думая, что все это им снится, но Ракс своей реакцией подтверждал реальность происходящего.

Можно ли было оставаться бесстрастным, когда мимолетные видения, а точнее, обрывки видений, возникали в салоне? Они были настолько ослепительными и краткими, что трудно было осознать то, что мелькало перед глазами. Это походило на быстро прокручиваемый фильм об иных мирах.

Сияющий луч пронзил реальность, приоткрыв завесу над неведомым.

Видения были очерчены лучами, расходившимися узким веером по мере удаления от источника — крошечного камня, украшавшего палец меркурианки и служившего волновым фильтром.

С каждым проблеском света присутствующие слышали (казалось, слышали) и видели (казалось, видели) живых людей в натуральную величину, но появлялись они лишь тогда, когда попадали в поле острого светящегося луча.

Была полная иллюзия того, что эти люди присутствовали на корабле, были реальными, живыми, осязаемыми, видимыми через отверстие в форме расширяющегося конуса, которое позволяло наблюдать за происходящим как бы из соседней комнаты.

Давехат изощрялась, как могла, но ей никак не удавалось стабилизировать пучок волн. Отчаявшись, она упала на диван и разрыдалась.

Земляне переглянулись. Мужчины были в растерянности. Ракс, который умел сочувствовать человеческим страданиям, печально засвистел. Жолена же, увидев горюющую сестру-женщину, тихо подошла к ней, обняла за плечи и принялась утешать обычными наивно-детскими, лишенными особого смысла словами, приносящими облегчение не своим значением, а особой интонацией.

Давехат подняла голову и легким жестом смахнула блестевшие на глазах слезы. Слегка улыбнувшись Жолене в знак благодарности, она встала, явно досадуя на то, что проявила слабость.

— Простите меня, друзья, — сказала она. — Я веду себя недостойно.

— Ну что вы, — тихо ответил кавалер. — Я думаю, вы просто очень хорошо понимаете, какие последствия может иметь расшифровка этих посланий. Кроме того, мне кажется, что у вас были колоссальные психические Затраты.

Она подняла на Кокдора свой огненный взор: такое понимание удивляло и трогало ее.

А для кавалера многое прояснилось. Мгновенная слабость и чисто женская реакция на неудачу раскрыли ее душу лучше, чем бесконечные и бесплодные сеансы психоанализа.

Давехат уже взяла себя в руки и вновь принялась настраивать фильтр на необходимую частоту. Тем временем запись закончилась, и попытка Давехат не удалась. Однако результат все же был. Впечатления оказались разными, но в высшей степени причудливыми.

— К ним почти можно было прикоснуться, — утверждала Жолена..

— В этот раз мы не просто слышали голоса и звуки, — подхватил Люк Дельта, — мы этих людей видели, да и звуки их голосов были вполне членораздельны. Слышали мы и шумы, которые сопровождали их действия.

Давехат выспрашивала у присутствующих детали того, что они могли различить. Хотя картина была неполной, но довольно четкой.

Бесспорно, все это было реальностью.

Кокдор слушал, не вмешиваясь. Он был бледен, сам не понимая, какое чувство им овладело, и машинально теребил усы Ракса. Зверю это совершенно не нравилось, но протестующий свист был негромким. В его золотых глазах явно читался вопрос о происходивших вокруг него странных и непостижимых вещах.

Чтобы успокоить нервы себе и землянам, Давехат угостила всех марсианскими сигаретами. Только верный своим привычкам Кокдор отказался закурить.

Поставили следующую запись и повторили попытку ее расшифровать. Давехат вновь превратилась в живую антенну.

Таинственные звуки вернулись к ним, синтезируя человеческий мир. Иногда улавливались отдельные слова, целые фразы на незнакомых языках, даже на языке Спалакс. Самые разные звуки рассказывали о людских занятиях, по конкретным шумам можно было догадаться о самых разных профессиях.

Давехат продолжала свои движения. Она вполне уже овладела собой, пообещав себе-больше не поддаваться женским слабостям.

Впрочем, результат действительно был! Земные гости могли подтвердить, что дверца в таинственный мир приоткрылась, хотя увидеть они смогли немногое.

Внезапно возник светящийся луч.

Это длилось недолго, секунд двадцать, но изображение стало более ясное, чем в первый раз, можно было различить несколько человеческих фигур. Некоторые были видны только выше пояса, другие, в широкой части луча, почти в полный рост.

Это видение пригвоздило всех к полу. Затем изображение исчезло. Магнитофон продолжал воспроизводить слившиеся воедино звуки и еле ощутимое дрожание тысячи гармоний, но изображение больше не появлялось. И стало невозможно понять что-либо дальше, потому что на краткий миг они вдруг увидели и прекрасно услышали то, о чем говорили те люди.

Земляне, как и Давехат, дрожали под впечатлением неслыханного откровения.

— Я… я хорошо расслышал? — заикаясь, спросил Люк Дельта.

— Он сказал: я так хочу помочь вам, полюбить вас, — произнесла Жолена и тут же добавила: — Он говорил на земном французском языке, на нашем родном. — Полагаю, что вы, как и я, различили в этой группе людей того, кто говорил, — сказал Кокдор. — Это был мужчина в летах с густыми седыми волосами, с худым улыбающимся лицом. Такую одежду, как у него, носили три — четыре века назад. Но эти белые волосы, как мне кажется…

— Это был парик! — вскричала Жолена.

— Да. Может, это актер, — предположил Люк.

— А возможно, это был, — с полной серьезностью ответил Бруно, — не переодетый актер, а человек в одежде своего века.

— “Я так хочу помочь вам… полюбить вас”, — прошептала Жолена. — Как прекрасны эти слова!

— Поэт, философ, — произнес Кокдор. — Может быть, из так называемой эпохи Просвещения, из XVIII века. Вы знаете, тогда после великих надежд и полета мысли все очень плохо кончилось, по крайней мере, на Земле. В век Просвещения люди испытывали огромную любовь к человечеству. Слова, услышанные нами — далекий отзвук той любви.