Всё хоккей - Елена Сазанович

— А почему? — Тоня обернулась ко мне и придвинулась ко мне так близко, что я легко мог пересчитать ее веснушки. Раз, два, три… — Почему?

— Потому что так нужно.

— Кому?

— Пусть будет мне.

— Но ведь и вы не дурак, — Тоня по-прежнему пытливо ловила мой взгляд. — И наверняка понимаете, что я тоже просто так, с бухты барахты, не стану все выкладывать о своем ближайшем, кстати говоря, родственнике. Которого, кстати говоря, очень люблю. Тем более малознакомому человеку.

— А я думал, что мы с вами уже давно познакомились, — вздохнул я и посмотрел на небо.

Беленький голубок блеснул в лучах солнца и скрылся в копоти дыма заводских труб. Я проводил его печальным взглядом. Тоня и впрямь далеко не дурочка… Неожиданно для себя самого я стал рассказывать историю несчастной любви Витьки Матюхина, этого бесшабашного, отчаянного парня, которого я назвал своим другом. И его девушки — медсестры Женьки. Когда мой рассказ дошел до описания таинственного человека, Женькиного поклонника, я перешел даже на полушепот. И этот мистер Икс у меня получился чуть ли не злодеем, безжалостно разбившим счастье влюбленных. Оставался единственный вопрос, от которого зависела может и моя судьба: не он ли виноват в смерти медсестры Жени?

Я перевел дух. И вновь посмотрел на небо. Беленький голубок вынырнул из черной копоти и вновь весело замахал крылышками в синиве. Пожалуй, я слегка перебрал. Тоня наверняка сейчас разозлиться, что я смею подозревать ее любимого дядю. Наверняка топнет по привычке ножкой и закроет свой прелестный ротик на замочек. Я приготовился к худшему.

Неожиданно Тоня почти нежно, а, возможно, и просто нежно, от неожиданности я не понял, взяла мою руку в свою. И легонько пожала ее. И внимательно, с какой-то понимающей грустью, посмотрела в мои глаза:

— Вы тоже… Тоже любили эту девушку? Медсестру Женю?

Времени на раздумье у меня не было. Я понятия не имел: какой ответ хотела услышать Тоня. Но интуиция мне подсказала ответ правильный. Особенно для молоденькой девушки, мечтающей о любви, хотя и играющей в легкий цинизм. А уж если эта любовь окрашена смертью…

— Да, Тонечка, любил, — я опустил от неловкости взгляд. Тоня расценила это по-своему.

— А говорил, что не знал любви.

— А разве знал? — выкручивался я как мог. — Ведь я любил молча, со стороны, не нарушая и не вмешиваясь в ход событий. И меня совсем не любили.

— А зря. Возможно, если бы вы вмешались, вдруг бы вам повезло? И она бы выбрала не этого бандита Матюхина, и не этого старого ловеласа, а именно вас. И осталась бы жива. Если бы человек поменьше боялся, поменьше врал и не сворачивал с пути, на который уже давно встал, возможно, его бы жизнь получилась. Вот вы свернули. Я думаю зря.

— Вы рассуждаете, словно еще один погибший мой друг. Кстати, именно к нему приходил на прием ваш дядя. И вам не мешало бы почитать его труды по психиатрии. Я думаю, вам так же свойственна романтизация в науке, как и ему.

— Макс учил меня совсем другому, — Тоня невольно сжала кулаки.

— А вы попробуйте забыть все, чему учил вас Макс. И попробуйте сначала. Ведь вы тоже еле-еле удержались на своей дороге. Но удержались. Так не сворачивайте с нее.

— Я не знаю, какая моя дорога, более того, мне совсем не хочется это знать. Я не желаю просчитывать ее километраж, обходить вершины и пропасти, скрупулезно определяя каждый раз свою скорость. Я хочу просто идтиё и не важно — куда она меня заведет. И не важно — что впереди, а что позади, а что вокруг меня.

— Ты не хочешь познавать мир?

— Да, не хочу. Потому уже то, что я о нем знаю, меня не утешает. А большего и знать не хочу. Так легче.

— Тонечка, — я погладил ее по рыжей лохматой стрижке. — Какая ты еще маленькая. Я понимаю, если бы этот пессимистичный монолог прозвучал из уст старца, или солдата, или… Или приговоренного к смерти. Но ты…

— Что, ну что я? — Тонечка вывернулась из-под моей ладони. — Да, я не старуха, не больная и не на войне. Ну и что? Вы думаете, что жизнь разочаровывает только тех, кто много в ней пережил? Ошибаетесь. Иногда она просто разочаровывает, сама по себе.

— Неужели так плоха жизнь?

— Я думала когда-то, что она плоха, но она оказалась гораздо хуже. Даже если я в ней ничего не пережила. Может, поэтому я и хочу стать психиатром. И со стороны видеть чужие страдания, чужие боли, разочарования. И вникать в них исключительно как врач. Большего и не нужно. Со стороны наблюдать за чужой судьбой и в ней не принимать никакого участия. Только как врач, и не более.

— Возможно, все-таки врачу стоит более…

— Это исключено. Иначе самому можно стать психом. Вы же не предъявляете претензии к актеру, что он после нескольких часов на сцене в роли мавра смывает черный грим и идет к жене ужинать, вместо того, чтобы ее зарезать. Психиатр в некотором роде — актер. Он временно на себя берет чужие страдания. Раскладывает их по полочкам, скрупулезно исследует их через микроскоп, разжевывает их, пробует на вкус, узнает их причину и выписывает рецепт. Это же так просто.

— А потом идет домой ужинать.

— Да, и мне кажется, эти чужие проблемы помогают ему закалится, и свои собственные переживать не так уж трагично. Во всяком случае, вполне адекватно. Я еще мало жила и мало страдала, но на чужих трагедиях вырабатываю в некотором роде иммунитет. Как бы это не эгоистично звучало, но я тренирую себя, готовлю к жизни. И чтобы не произошло, в своем архиве я подыщу чужие, более трагичные примеры. И они меня успокоят.

Интересно, как бы отнеслась Тоня к примеру случайного убийства на ледовой площадке? Но об этом я пока решил умолчать.

Мы присели за столик. Наш пароход нес нас против течения. Спокойная вода сопротивлялась, разбрызгивая капли на наших лицах.

Молоденький голубь уселся прямо на край стола, и я протянул руку с крошками. Он бесстрашно проглотил все из моих рук, взмахнул благодарно крылом и взметнул ввысь, в копченое небо.

— Мне кажется вот так мой дядя готов был есть из рук той девушки, которую когда-то любил.

Я затаил дыхание, похоже, разговор заходил в нужное русло и готов был течь по течению в отличие от нашего парохода.

— Я только не понимаю, зачем вам это нужно, — Тоня пожала плечами и сделала большой глоток пива. — Столько прошло времени. Даже если вы и любили… Впрочем, это вы так опустились из-за этой погибшей девушки? Да?

Тонечка кивнула на мои пожеванные, замызганные штаны.

— Ведь даже в опустившемся человеке можно угадать его прошлое. А у вас оно было, похоже, очень даже ничего, очень. Вы даже были очень симпатичным, я подозреваю даже стилягой. И гораздо вы моложе, чем хотите казаться. И гораздо привлекательней…И гораздо удачливей. Ну что, скажете, не угадала?

— И да, и нет.

— Значит, угадала, — Тонечка вздохнула. — И из-за той девушки вы пустили свою жизнь наперекосяк.

Нет, Тонечка, не из-за девушки. Все гораздо серьезнее. Но все равно — наперекосяк.

— Вы бы лучше брали пример с моего дяди. Когда он порвал, не знаю — по какой причине, но порвал со своей любовницей, он конечно… ну совсем был плох. Даже я от него такого не ожидала, такой прагматик, такой умница, а сдал за пару дней. Я даже думала, что он что-нибудь с собой сделает. Но все же он оказался мудрее. Обратился к Максу. И честное слово произошло чудо! Ей Богу, чудо! Хотя бы казалось, что чудесного, психиатры для того и существуют, чтобы вызволять людей из беды. Но люди не понимают, что врачи гораздо меньше уверены в чудодейственности медицины, чем пациенты. Врачи вообще мало во что верят, и особенно психиатры. Самая непредсказуемая наука и самые непредсказуемые результаты. Поэтому я меньше всего верила, что какой-нибудь врач его спасет. А тем более Макс. Он и психиатр-то посредственный, скорее графоман, каких навалом. И тут… За такие короткие сроки! И такой результат! Ну что это, если не чудо?

— А вы не допускаете, что это не заслуга Макса?

— Я сама часто об этом думала. Что Макс его привел к какому-нибудь своему гениальному коллеге. Но зачем из этого делать такую тайну? Чтобы держать дядю на крючке? Но дядя же не идиот, и знает кто его истинный спаситель. В общем, непонятки какие-то. Но разве это имеет значение? Дядя быстро вылечился от своей несчастной любви и дела его пошли вверх. Внезапная слава после успешной операции по пересадке сердца, отсюда некоторое высокомерие, даже жесткость. Но все это издержки успеха. Суть остается прежней. Он гений, и все это признали. А гением прощается многое. Особенно тем, кто спас не одну жизнь.

— За спиной каждого врача свое кладбище.

Тонечка внимательно на меня посмотрела и рассмеялась.

— Интересное замечание.

— Это не я заметил, а Вересаев, — я не скрывал своего удовлетворения, что наконец-то блеснул эрудицией.

— Вересаев прав и не прав. Это тоже издержки профессии. Хотя в целом я согласна. Иногда сам врач не знает убийца он или нет, выписывая то или иное лекарство. Иногда это вообще называется положиться на случай или Бога, кто во что верит. И кто знает, нет ли за спиной писателя кладбища. Иногда слово тоже убивает. Но это конечно не про Вересаева. Он виртуоз и сочинитель жизни. И это не про моего дядю тоже. Он виртуоз в своем деле не меньший, а сочинитель жизни возможно больший. Столько благодаря ему живут! Поэтому… Я так до конца и не поняла, чем смогу вам помочь. Даже если допустить, что эта девушка… медсестра и была любимой профессора Маслова, что из того? Вы сами сказали, что доказано, как она погибла.