Трон на двоих - Александр Уралов

Стало тихо. Музыканты ушли на перерыв и слышны были только говор людей, звон бокалов, смех, кашель. Где-то внизу нестройно затянули "Бухгалтер, милый мой бухгалтер!.." - но всё потонуло во взрыве хохота. "Гамма" возвращалась по своим столикам. У Марины вдруг проснулась какая-то щемящая жалость к собеседнику. Захотелось обхватить руками его голову и прижать к груди. Опасное желание, Марина Петровна! Не надумывай лишнего! Кто тебе сказал, что Охотник… Игорь… нуждается в жалости и женском покровительстве?

- Ну что ж, моя Королева, можно вас покинуть ненадолго? - Игорь разговаривал, как ни в чем не бывало. Казалось, что он напрочь забыл то, что только что рассказывал. - Перекурю по-быстрому, а то потом опять танцы начнутся…

- Ей-богу, ты, как Ванечка, разрешения спрашиваешь… - ответила Марина, ощущая укол странного чувства. Игорь… Охотник… Игорь… в кого же она всё больше и больше влюбляется? И откуда постоянно растущее чувство тревоги… именно сегодня, именно сейчас, когда всё так чудесно и два мира то и дело сливаются зыбкими причудливыми слоями?

Игорь улыбнулся, кивнул и что-то тихо сказал, наклонившись к Андрею. Тот коротко ответил, - видимо, спросил о чём-то, - и получив утвердительный ответ, встал. Отойдя к мраморным перилам, оба окинули взглядом толпу, веселящуюся внизу, на первом этаже, и Игорь ушёл, сделав Марине успокаивающий жест рукой. Андрей встал у одной из колонн - вежливо отказался пойти потанцевать какой-то пригласившей его дамочке - и невозмутимо осматривал фойе второго этажа. "Молодец, грамотно занял наблюдательную позицию, - одобрительно произнёс в Марининой голове неугомонный Кот. - Лестницу видит, фойе второго этажа видит, а сам прикрыт с тыла колонной и простенком".

Марина потрясла головой - вот, ведь, нашёл время приставать! Но в глубине души она сама, как и Кот, одобрила действия Рыцаря Маренго. Боле того, пришло время признаться самой себе, что и она неосознанно выбрала такое же безупречное с точки безопасности место. И случись ей быть при оружии - в этом мире или в королевстве - она могла быть спокойной в том, что её не застанут врасплох. Королева и Рыцарь несут охрану своего народа… а с тыла их поддержит Охотник. "Выучка! Воинская выучка, - мысленно горько усмехнулась она. - Даже на балу".

Нет, ну что за мысли в голову лезут! Марина подвинула к себе бокал и произнесла тост за своего секретаря, который сегодня совершенно бескорыстно, движимый рыцарскими чувствами, опекает Алину - новичка "Гаммы". Тост вогнал Ванечку чуть ли не в полуобморочное состояние, но, кажется, он был доволен. Алина только посмеивалась, но судя по сияющим глазам, Ванечка ей действительно очень нравился.

Марина уже хотела опуститься на стул, как неожиданно стены содрогнулись от мягкого, но тяжёлого удара, швырнувшего её спиной на что-то колючее…

…на пышные еловые ветви, связанные в тяжёлые, вкусно пахнущие праздничные гирлянды, свисающие откуда-то с потолка.

Часть 5

Глава 25. О рыжем мальчишке Рудике и о том, что скрывает Карла

Во времена, о которых нынешний старый Рудольф Карлович уже практически ничего не помнил, жизнь Рудика - рыжего и тихого мальчишки - была несладкой.

Вот, полюбуйтесь! Ранец превратился в безобразный короб без дна; учебники втоптаны в грязь, а сам Рудик скулит в глубоком колодце теплотрассы, прижавшись к толстой трубе. Ушибленная спина болит, тошнота наплывает на него отвратительными волнами… а это признак того, что у второклассника Рудика сотрясение мозга. Во всяком случае, так говорит его отец - строгий и вечно занятой доктор, книги которого маленький Рудольф тайком листает, сидя по вечерам один. Как правило, к тому времени домработница Аграфена - полная и хлопотливая - уже перемывала всю посуду, готовила ужин и, оставив его на плите, уходила. Иногда Рудику хотелось, чтобы она была его мамой… во всяком случае, она была добродушной и приветливой. Ладила со всеми соседями и, кажется, очень гордилась тем, что работает не где-нибудь на стройке, а у приличного человека, доктора.

Вот бы сейчас очутиться дома… отмыться в старой огромной ванне, спрятать измызганную одежду, залезть в кресло с ногами, закутавшись в старенький махровый халат папы, и читать, читать, читать…

Наверху звучно гыгыкали. Вся ненавистная компания и не собиралась уходить. Наверное, опять топчут его книжки и пинают ранец. Огромный и страшный Кривой лыбится, а мелкий заводила и пакостник Графин подзуживает его. Странно… гигант Кривой может прибить Графина одним щелчком, но слушается его, как верный раб. Рудик смутно понимает, что сила вовсе не в мышцах и росте… но раздумывать об этом в гнусном колодце ему совсем не хочется. А хочется ему одного - чтобы пьяная компания семиклассников побыстрее забыла о нём и ушла. В конце концов, камни они уже в колодец кидали, сломанную ветку берёзы забросили, да и помочились заодно. "Что теперь? - горько думал Рудик. - Присядут на корточки и нагадят мне на голову?" В принципе, вонючая моча почти не попала на него - внизу колодец был похож на маленькую комнату, через которую проходили лохматые от ободранной изоляции трубы и торчали стержни огромных кранов без вентилей. Вентили, наверное, убрали, чтобы Граф и прочие не крутили их как попало. В общем, затаиться было можно, всё-таки "комната" была шире, чем сам колодец.

Сверху спланировал горящий обрывок газеты. Он застрял в ветке берёзы и почти сразу потух.

- Бензину бы! - возбуждённо заорали наверху.

- Там экскаватор стоит, может, есть соляра, а?

- Там сторож…

- Расчёску бы… или линейку… дымовуху бы сделали…

- Покрышку надо? Она здорово коптит!

- Не пролезет…

- Доски кидать надо, доски! Там ещё пакля есть - в масле вся! Она дымно горит!

"Ну вот, - думает Рудик. - Теперь они меня отсюда выкурят". Он понимает, что почти угомонившаяся компания загорелась новой идеей. А если на пустыре они найдут что-нибудь горючее, то гореть придётся ему. По-настоящему. Проклятая разлапистая ветка со стволом в ногу толщиной застряла на полпути. Вверх её не потянешь - раскорячится ещё больше. Вниз ещё можно, если тянуть за основной ствол…

Слёзы давно промыли светлые дорожки на измазанном грязью лице. Рудик чувствует, что уже не может плакать. Надо бы, наверное, кричать и умолять не трогать его, но в глубине души он понимает, что дело зашло слишком далеко. Эти проклятые переростки убегут только тогда, когда он задохнётся в дыму… или начнёт заживо гореть. Инстинкт заставит их убраться и помалкивать.

И зачем только он побежал в эту сторону? Опять же, куда ещё было бежать? Обложили со всех сторон.

Внезапно Рудик понимает, что больше никогда ничего не увидит, кроме грязных бетонных стен и кучек дерьма на заваленном хламом полу. От этой мысли он должен сломаться и закричать, карабкаясь по ржавым скобам наверх, беспорядочно хватаясь руками за корявые ветки и пытаясь протиснуться между ними.