Homo cinematographicus, modus visualis - Лев Александрович Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Короче говоря, Сережа [Курехин] «отлабал» свою звуковую дорожку к «Посвященному». Олег взял меня на концерт в Питере в каком-то ДК, зал был почти полон, уже это было время, когда Сергей дистанцировался от Бориса [Гребенщикова] и, вообще, ото всех. Я помню, там были две смешные истории, произошедшие в это время, поскольку мы общались. У него факс уже был тогда, он вдруг затрещал, и на факсе по-английски высветилось – «Пол Маккартни приглашает вас на запись своего нового альбома. Переговоры…» И факс оборвался. Кто-то развлекался, естественно.
А вторая история была в том, что в Финляндию (то ли это, когда мы снимали «Господина Оформителя», то ли «Посвященного») Сергея вместе с Борисом пригласили выступать. Сергей сказал: «Я не поеду. Пусть они меня одного приглашают». Это все-таки анекдоты, но то, что я услышал на концерте и, вообще, общение с ним что-то давало. Я думаю, что гармония музыкальная просто была у него на кончиках пальцев. Он был настоящий музыкант и вообще умница. Проблема состояла в том, что он вполне понимал, что наступает эра шоу-бизнеса, и решил делать эти шоу. В последний раз мы встретились с ним в 1992 году на «Кинотавре». Он сказал: «Юра, я хочу делать картину, я хочу, чтобы вы написали сценарий». Я не помню, на «вы» мы были или на «ты». Я говорю: «Сергей, для тебя (для вас) – ради бога. А про что?» – «Да, – он говорит, – про что-нибудь». И скоро он умер.
Время было довольно забавное, гремел суперхит «Асса» – побей меня бог, я абсолютно не понимал очарования этой картины, что там за история, чего это такое… Как молодых гнобят? Но это казалось не слишком искренним, поскольку нужно знать, что будет другая ситуация, когда молодые будут гнобить. Гнобить очень легко, в России все друг друга гнобят. А вот кооперация, сотрудничество – это очень трудно.
В общем, «Посвященный» – это такая картина космической черной дыры.
В кино я пытаюсь делать, чтобы сюжеты существовали на нескольких уровнях: на уровне такой фабулы достаточно внятной и на некоем мифологическом уровне или мистическом. Не всегда это получается, отнюдь. Когда получится, когда нет. И, вообще, за все эти годы (я не помню, сколько я в кино работаю – больше тридцати лет, видимо, или сорок – кошмар!) я понял, что никогда не знаешь, какой фильм выйдет. И все кино заострено на то, что фильм должен быть неудачным. Ну так у нас – организация производства, определенные взаимоотношения с людьми, сейчас целая история с доблестными продюсерами, которые вышли из мебельных салонов, из магазинов по продаже «тертых» «Фольксвагенов», которые продавались в кинотеатрах. Вот они сейчас диктуют, что нужно, говорят, что нет сценаристов, например. Нету их… Действительно, таких, какие им нужны, их нет, и я тешу себя надеждой, что и не будет. Хотя у нас все может быть, у нас происходит некое растление на всех уровнях, потому, наверное, может быть тотальная «Любовь-морковь».
Вот все это заострено на то, чтоб фильм не получился – запивший оператор, пьяный осветитель, режиссер, который вбивает гвозди на съемочной площадке, актриса с критическими днями и так далее… И когда фильм получается (у меня фильмография – не помню – двадцать семь что ли картин, из них, я считаю, с точки зрения как раз моей профессии, четыре-пять фильмов удались), посмотришь – боже мой, чудо какое! Что-то получилось, что-то донеслось, этот месседж мой донесся через все преграды и препоны безумного кинопроизводства… Это всегда чудо!
А вообще, все, кто в кино идет, вы, ребята, знайте: «Не получится». А если вдруг получилось, идите и бейте перед Николаем-Угодником лбом, или под Люмьером, перед кем хотите.
Что значит, что фильм «получился»? Значит, в нем дошел месседж моего сценария. Это, безусловно, «Молох», «Фауст» (новая картина Александра Николаевича, которую так он и не может доделать – не может копии напечатать, такая страна богатая…). Я думаю, что картина «Юрьев день» удалась, в какой-то степени картина «Чудо», в какой-то степени – в меньшей – картина «Полторы комнаты». Там есть очень захватывающие, трогательные моменты, но там сценарный месседж временами искажен довольно сильно. Но я Андрея Юрьевича Хржижановского совсем не виню. Режиссер делает, что хочет. Наверное, в какой-то степени «Господин оформитель» получился. По поводу «Посвященного» не знаю, не смотрел его двадцать лет. Я могу сказать о месседже этой картины, что Бог есть свет, и в Боге нет наказания, а наказывает Сатана. Все. Точка.
А с месседжами такое очень смешное было: когда был снят фильм «Чудо», состоялась пресс-конференция, не помню, в кинотеатре «Художественный», что ли (это было на Московском фестивале, я там приз получил). Режиссер сказал: «Юра, приезжай, ты им расскажешь…» И я там, как мог, навешал лапшу на уши журналистам. Ну, в каком смысле навешал? Я говорил то, что думаю, но говорил много. В итоге каждое мое слово «переврали», и все против меня обернулось.
Вообще картину рассказывать нельзя. Не понимаете – и не понимайте. Смотрите «Гитлер капут» и прочие «нетленные шедевры». «Елки», картину… Или вот «Кочегар» – замечательная картина – афганский герой с орденами палкой убивает «плохих ребят». Пожалуйста, пожалуйста, я же не против.
ЛН: А если говорить про Балабанова, как вам «Груз 200»?
ЮА: «Груз 200» – положительно… В «Грузе 200» черт его знает, что произошло. Я вообще не люблю Балабанова. Не как человека (как человека я его и
