Избранное дитя, или Любовь всей ее жизни - Филиппа Грегори

Мы еще немного посмеялись, и Ральф с дядей Джоном согласились, что удобнее всего разместить участки на этом поле, а пока засадить его клевером, чтобы не уходила сила из земли. Попозже мы можем посадить рядом пшеницу или даже какие-нибудь фруктовые деревья.

До сих пор в высокой траве были видны межи, и кто-нибудь из деревенских стариков, указывая на участок, заросший не менее, чем соседний, мог сказать: «Это мое, когда-то я сажал здесь морковь и пастернак».

Мисти так легко бежала вперед, трава так мягко стелилась ей под ноги, что я позабыла все данные мной обещания и послала ее в быстрый галоп, который был гораздо удобнее для меня, чем ее бег рысью. Я наклонилась к ее волнистой гриве, смещая вес, и все посылала и посылала ее вперед, быстрее и быстрее, пока мы не промчались по гребню холма в безудержном вихре, от которого ветер свистел в ушах и слышен был только топот ее копыт да мой крик: «Пошла! Но! Пошла!» И она шла все быстрее и быстрее, словно мы скакали наперегонки с ветром.

Моя лошадка по собственной воле выбрала правильную тропинку, которая вела через поле к выгону для овец. И это было очень кстати, так как я понятия не имела, как повернуть ее, если бы она пошла не в том направлении. Но это была умная и добрая лошадка, и начать взбираться на самый верх холма ей просто не пришло в голову. Я скакала бы на ней хоть весь день, но я помнила, что обещала Ричарду приехать за ним к двум часам; и когда, подскакав к амбару, я увидела привязанного около него Принца, я испытала угрызения совести. Я остановила Мисти и, соскользнув с седла, вошла в открытую дверь амбара.

После яркого солнца мне было не разобрать, что творится внутри. А когда мои глаза привыкли к полумраку, я не смогла поверить тому, что вижу.

Ричард стоял, прижавшись к дальней стене амбара. Его шляпа слетела на пол, и сам он выглядел так, словно увидел привидение: на бледном лице расширенные от ужаса глаза казались огромными.

Овцы столпились вокруг него огромным полукругом и стояли, плотно прижавшись друг к другу. Я дико оглянулась вокруг в поисках пастуха или его собаки, ибо никогда прежде не видела, чтобы овцы сбивались в такую кучу, разве только если какой-нибудь ягненок был в опасности.

И они подходили к нему все ближе.

Не веря своим глазам, я увидела, как вожак переступил копытами и угрожающе наклонил голову. Остальные тоже шелохнулись, их крупы прижались один к другому еще плотнее, бессмысленные желтые глаза загорелись ярче, а узкие белые морды придвинулись туда, где стоял Ричард.

Они теснили его, как может теснить маленькую собачонку свора собак. Но эти овцы теснили человека.

На мгновение меня охватил тот же ужас, который заставил Ричарда прижаться к стене. Глубокий, первобытный страх человека перед необъяснимым, перед тем, чего не должно быть, перед тем, что противно самой природе. Если бы я была суеверной, я бы подумала, что наши овцы одержимы дьяволом, и, когда самый крупный баран еще раз переступил копытами и придвинулся к Ричарду, мне захотелось спастись бегством.

Но будто сам воздух Вайдекра вселил в меня мужество, и я сказала себе: «Нет!»

— Нет! — повторила я громко.

Ричард повернул голову к двери и на фоне светлого дверного проема увидел меня.

— Джулия! — позвал он, и его голос был хриплым от страха. — Джулия! Помоги мне! Эти овцы сошли с ума.

— Нет! — сказала я снова и, подхватив одной рукой подол амазонки, видно для храбрости, я направилась к нему.

Я шла в самую середину овечьего стада, уверенно ступая новыми ботинками с кокетливыми желтыми пряжками, и овцы расступались передо мной.

Да, конечно, они расступились. Так и должно было быть. Только вожак наклонил голову и наставил на меня рожки, но я снова повторила: «Нет!» — и он тоже отступил с моего пути.

Ричард не двигался, пока я не подошла к нему вплотную, тогда он ухватился за меня так сильно, будто бы мы тонули.

Я крепко держала его, и мы двинулись к выходу. Но стоило Ричарду приблизиться к порогу, как вожак и две матки двинулись за ним, не сводя с него янтарных глаз.

— Шу! — сказала я им, будто деревенская девчонка своим курам, и они остановились.

Я обернулась, чтобы посмотреть, успел ли Ричард покормить их. Оказалось, что нет. Ведро, полное корма, стояло тут же у двери. Я быстро схватила его и высыпала траву в кормушку. Тогда они поспешили туда, не обращая больше на нас никакого внимания. И я метнулась к порогу следом за Ричардом.

Он сидел прямо тут же, подставив бледное лицо свету и теплу. Его глаза были закрыты. Я молча села рядом с ним. Я не имела понятия, что же произошло в амбаре, но то, что я видела, было невероятным.

— Овцы пошли за мной, — тихо заговорил Ричард. — Я вошел в амбар, чтобы накормить и напоить их, а они вдруг сгрудились вокруг меня и образовали кольцо. Я поставил ведро с кормом на землю, думая, что они голодные, но они и не смотрели на него. Им нужен был я.

— Где пастух? — спросила я.

— Он прислал ребенка сказать, что заболел. — Ричард потряс головой, словно он сам не верил в то, что произошло. — Я сказал ему, что сам могу покормить овец. Я собирался насыпать им травы. Но как только я очутился в амбаре, они окружили меня и стали надвигаться. Я все отходил и отходил, а они все надвигались и надвигались. Я отступал, пока они не оказались между мной и дверью. Так я оказался прижатым к стене, а они все подходили и подходили ко мне. — Тут он вздрогнул и опустил голову к коленям. — Обычно овцы так не ведут себя, — тихо закончил он.

Я ничего не говорила, только обняла его за плечи и стала успокаивающе поглаживать его щеку. Его рубашка была мокрой от пота. Смертельный страх не отпускал его. И неожиданно я вспомнила, как боялась, прядала ушами и отступала от Ричарда Шехеразада, когда впервые увидела его. Как она, в страхе заложив ушки назад, отходила неровными шагами, когда он направлялся к ней.

— Это не имеет значения, — мягко заговорила я.

Что еще я могла бы сказать? Сцена в темном амбаре была словно из ночного кошмара, одного из тех болезненных ночных кошмаров, когда самые привычные предметы становятся неузнаваемыми и пугающими.

— Вот именно. — Ричард быстро согласился, будто старался побыстрее забыть эти минуты жалкого страха. — Совершенно никакого значения.

— Поедем домой? — Взглянув на солнце, я поняла, что уже больше половины третьего.

— Через минуту, — сказал Ричард. — Что мы будем делать с овцами?

— Я открою дверь и выпущу их в поле, — ответила я, вставая на ноги. — И пересчитаю их, когда они будут выходить. Пусть Жиль сам смотрит за ними, когда поправится.

— Хорошо, а я пока закрою ворота, — предложил Ричард.