Атомная крепость (Книга 2) - Иван Цацулин

Точно угадывая мысли полковника, Ландышев сказал:

- Я все понимаю, но ехать мне надо, и срочно, - Ландышев стремительно встал и заходил по кабинету. - Я должен ехать!

- Вы так и не объяснили мне, в чем все-таки дело и для чего вы хотите вылететь за границу? - мягко напомнил Соколов.

- Для встречи с Можайцевым, - Ландышев на мгновенье остановился перед полковником, и тот увидел, как лицо инженера неожиданно исказила внутренняя боль. - Видите ли, - продолжал инженер, - сегодня утром я получил от Можайцева письмо, вот оно, - он вынул из кармана и протянул полковнику листок бумаги, исписанный крупным, резко изломанным почерком. - Письмо из Парижа. Можайцев сообщает мне, что ему давно известно, над решением какой именно научной проблемы я работаю... и просит меня прибыть для встречи с ним в Берлин. Он пишет, что намерен предостеречь меня от опасности, которая грозит и лично мне, и моему делу, что это, по-видимому, единственная возможность помочь мне избежать опасности и срыва моей работы. Можайцев собирается посвятить себя какому-то делу, что не позволит уже ему не только лично встретиться с кем-либо, но и даже писать куда бы то ни было... Тут он что-то недоговаривает. Так вот, мне немножко известно, чему посвятил свою жизнь инженер Можайцев, и пройти мимо его предостережения, даже призыва - я не могу, не имею права, Иван Иванович.

Соколов читал письмо Можайцева, адресованное инженеру Ландышеву.

- Почему бы не послать для встречи с Можайцевым кого-нибудь из ваших помощников? - осторожно спросил он.

Лицо Ландышева побагровело.

- Я сам знаю, следует ли мне лететь самому или кого-то послать, произнес он дрожащим голосом. - Я тщательно продумал и твердо решил - ехать нужно мне, только мне!

Полковник Соколов смолчал, - вспышки гнева у Ландышева обычно быстро проходили. И действительно, после короткой паузы тот снова обратился к нему, и на этот раз с задушевной мягкостью:

- Дорогой Иван Иванович. Поймите, так нужно... Мне абсолютно необходимо повидать этого Вадима Можайцева! Есть личные мотивы, о которых я не могу говорить.

Полковник Соколов молча развел руками - при чем здесь, собственно, он. Но Ландышев тотчас разъяснил:

- Целесообразность поездки с деловой точки зрения ни у кого не вызовет сомнений, это я беру на себя.

Ах, вот оно что! Полковник усмехнулся: та самая ответственность, и действительно, огромная ответственность за жизнь и безопасность Ландышева во время этой поездки, которую, как он сам понимает, другие не захотят принять на себя, он предлагает Соколову взять на свои плечи добровольно. Психолог! Ставка на прямой, решительный, без уверток и колебаний характер старого чекиста.

- Я хочу обязательно видеть Можайцева. А сопровождать меня будет мой помощник Доронин, парень надежный. Да вы же сами и рекомендовали его мне.

- Ладно, посоветуемся, - сказал Соколов.

- Ну, хорошо, - Ландышев встряхнул головой и, настраиваясь на другой тон, деловито предложил: - Пойдемте на сборку, я хочу вам кое-что показать. Возвратиться в Москву вы сможете ночью.

Они ходили по цехам, и Соколов видел, с каким энтузиазмом трудились люди над выполнением почетного и ответственного задания правительства: создание межпланетных станций стало смыслом жизни всего коллектива этого огромного предприятия, отгороженного от внешнего мира барьером абсолютно необходимой секретности.

В Берлин Ландышев с помощником прибыли в середине дня, добрались до дома, отведенного для них немецкими товарищами. Домик расположен на восточной окраине столицы Германской Демократической Республики, в густой зелени садов, среди тихих, почти безлюдных улочек.

Поздно вечером отправились по адресу, указанному в письме. Лил дождь, улицы расстилались пустынные, безлюдные. На одной из них, в глубине сада, темнело строение с крутой черепичной крышей. Сквозь ставни пробивался свет.

Доронин позвонил. На пороге появился, очевидно поджидавший их, мужчина.

Доронин и на этот раз пошел первым.

Посередине обширной, почти пустой комнаты стоял лет сорока мужчина с продолговатым, иссеченным резкими складками болезненно-бледным лицом. Из-за очков в золотой оправе на вошедших внимательно смотрели немигающие глаза, серые, застывшие в напряжении.

- Инженер Ландышев? - он в упор смотрел на Доронина.

- Кто вы? - вместо ответа спросил Доронин.

- Моя фамилия Можайцев. Вы прибыли из Москвы?

- Да.

- Вам придется поверить, что я и есть инженер Можайцев, - говоривший слегка передернул плечами. - Документов, удостоверяющих мою личность, я вам представить не могу. Впрочем, это лучшее доказательство того, что я Можайцев, - будь я кем-то другим, наверное, имел бы ворох документов, сфабрикованных Алленом Харвудом. В мою пользу говорят два обстоятельства: кое-кто в Германии может при случае подтвердить, что я не шпион и не провокатор, и затем основное - я не имею намерения выспрашивать инженера Ландышева о его секретах, а наоборот, хочу сообщить ему нечто важное и передать документы, могущие представлять некоторый интерес для науки.

- Я Ландышев, - выступил вперед инженер. Можайцев некоторое время смотрел на него каким-то странным, замершим взглядом. На миг Доронину показалось: нечто вроде ненависти искрой промелькнуло во взоре Можайцева и тотчас исчезло. Он протянул инженеру руку и просто спросил:

- Вы доверяете мне?

- Иначе я не находился бы здесь.

Опять что-то странное, невысказанное обоими почудилось Доронину в словах этих впервые встретившихся людей, нечто такое, о чем знали лишь одни они.

- Вас охраняют, - с явным облегчением заметил Можайцев и с уважением посмотрел на Доронина. - Я должен был бы сразу догадаться, что вы приедете не один. Это очень хорошо. Вам угрожает большая опасность, инженер Ландышев.

- Надеюсь, вы пригласили меня сюда не только для того, чтобы предостеречь от грозящей мне опасности? - в голосе Ландышева Доронин снова почувствовал раздражение.

Можайцев остановил на нем суровый взгляд, немного помолчал.

- А почему бы и нет? - сухо заговорил он. - Я ценю вас как ученого и считаю себя обязанным поэтому сказать вам об опасности, о существовании которой вы можете и не подозревать. Кроме того, опасность, которая может угрожать вам, одновременно угрожает и тем, с кем вы работаете. Затем, удар против вас имеет целью сорвать успехи советской науки по освоению космоса, а для меня это не безразлично - Россия моя родина. Вам, наверное, трудно понять, что это такое - Родина для меня, у которого нет ничего другого в жизни и у которого, возможно, скоро не будет и самой жизни. - Он говорил внятно, бесстрастным, без интонаций тоном.

- Может, мы перейдем к делу, ради которого я прибыл сюда? - сказал Ландышев.