Двери во Тьме - Андрей Круз

– Мне бы кто сказал, – вздохнула она. – Аэродром в городе, мне летать надо. У тебя аэродром есть?

– Нет, у меня нет, – покачал головой Тенго. – Но если честно, я бы на твоем месте не летал пока – опасался бы.

– Не получится, я думаю, – сказал я с вполне искренним сожалением. – Я бы с радостью, но…

Хорошо было бы в Захолмье укрыться, это почти Углегорск, но… все же «почти». И Насте без аэродрома никак, и у меня пока в Углегорске вопросы остались нерешенные. Будем осторожными, будем оглядываться, если решим все же вернуться.

– Володь, возвращайся, – заговорил Иван. – В Углегорск для начала вернись – никто тебя не обманывает, башкой ручаюсь.

Я посмотрел на него. Иван действительно обманывать просто не умеет: не тот характер. И обмануть его не так уж и легко, так что, видимо, вернуться и вправду можно. И это было бы здорово, все сильно бы упростилось. Но все равно не понимаю главного – почему я так важен? Зачем я так нужен Милославскому? Такое впечатление, что вокруг меня весь мир вращается, хотя сам я ни единой предпосылки к этому не вижу. На месте нашего профессора я бы просто послал меня куда подальше, со всеми причудами – и дал бы мою работу кому-нибудь другому, послушному и не стреляющему гэбэшников по ночам в подъездах. И именно это мне никак покоя не дает. Если я чего-то не понимаю, мне трудно на это соглашаться.

Милославский перехватил мой взгляд, кивнул каким-то своим мыслям, потом сказал, обращаясь в основном к Насте:

– Никто не будет возражать, если я Владимира Васильевича на минуту в сторонку отведу? Надо сказать ему нечто, что пока является закрытой информацией, касающейся только его.

Никто не возражал. Ну и я не стал. Мы перебрались с Милославским за пустой столик в дальнем углу, что забавно, прихватив с собой туда еще по полной рюмке, которые нам сноровисто наполнил Тенго.

– Я вижу, что вы все же довериться мне не можете, – сказал профессор, когда мы уселись.

– Трудно доверять тому, кто старается по максимуму держать тебя подальше от информации, – высказал я именно то, что думал о стиле руководства своего собеседника. – Рано или поздно понимаешь, что надо действовать по-своему, иначе на тебя просто наплюют.

Милославский усмехнулся как-то кривовато, затем сказал:

– На самом деле вся эта… информация, которую я вроде как удерживал, выеденного яйца не стоит.

– В смысле?

– Я все равно не смогу без вас обойтись, так что беспокоиться о том, что когда-то я вас… «кину», или как-то так… не следует. Потому что это невозможно.

Я удивленно уставился на него, ожидая продолжения.

– Я хотел вас удержать на Ферме именно потому, что мне без вас никак. Вы – самый ценный член команды.

– А, ну да, – кивнул я. – Я это заметил, когда катался в Красношахтинск за документами в отдел НКВД. Вы меня тогда всеми силами пытались сберечь. И вторая поездка, водой… как у Христа за пазухой себя ощущал.

– Вторая поездка была вполне безопасной, если глупостей не делать, – ответил Милославский. – А вы бы их делать не стали, так что я не беспокоился. А во время рейда за документами я всего еще не знал. Многого не знал. Потом это изменилось.

– Почему изменилось?

– Мы работаем. Поэтому больше узнаем, – развел он руками.

– И что узнали? И как?

– Да больше по анкетам, тем, что вы заполняли, – сказал Милославский и выложил знакомые мне листы из папки на стол: – Узнаете?

– Ну да.

– Девяносто процентов верных ответов на те вопросы, на которые вы смогли ответить. – Достав из той же папки синий граненый карандаш, он поставил галочку возле итоговой цифры. – Десять процентов ошибок заложены были в сами вопросы, для проверки. Проверку вы прошли.

– Что это дает? – озадачился я.

– Надо еще сделать анализ крови сравнительный – мы вроде как придумали технологию, – задумчиво заговорил Милославский. – Но выходит так, что мы с вами земляки. – Наткнувшись на мой непонимающий взгляд, он объяснил: – Мы из одного слоя действительности. Только мы двое на весь Углегорск и окрестности.

– Вы так сентиментальны? – поехидничал я.

– Нет, я вообще не сентиментален, – покачал головой Милославский. – Но я имею все основания полагать, что пройти между слоями действительности могут только те, кто имеет отношение к обоим слоям.

– Чуть подробней с этого места можно?

Я уже понял, к чему он клонит, но хотел убедиться. Пусть до конца говорит.

– Вы провалились оттуда сюда, как и я, – взялся объяснять профессор. – Но за вами проход не закрылся, он так и держится. Если все правильно сделать, то туда можно заново войти, я уверен. И вам, я думаю, сделать это проще, чем мне. Это ваш проход, не мой, в нем ваш отпечаток. Насчет себя я уже не могу быть настолько уверенным… но готов рискнуть. А кроме нас двоих больше туда никто не войдет.

У меня сердце в желудок провалилось. И где-то там застряло, слабо трепыхаясь.

– Никто? – повторил я. – Вообще? И что будет, если кто-то попытается?

Милославский посмотрел на меня, потом кивнул понимающе, оглянулся на Настю.

– Я думаю… пока только думаю… что канал вообще не сработает. В самом худшем случае он завернет в какую-то неизвестную действительность, может быть, куда хуже этого самого Отстойника. – Он постучал ладонью по столу. – Я бы не хотел ставить такие эксперименты на себе. Я понимаю, что вы планировали, но… – Он помолчал секунду, посмотрел в сторону Насти, болтающей с Тенго, затем продолжил: – Я бы не стал так рисковать на вашем месте. Жить можно и здесь. Даже очень хорошо жить, вы уже имели возможность убедиться. А если хотя бы мы двое сможем ходить туда и обратно свободно, то жизнь можно сделать намного, намного лучше.

Я ничего не ответил – лишь вздохнул глубоко, пытаясь бороться с навалившимся на меня разочарованием. Тяжким разочарованием.

– Послушайте, вы ведь почти вечную жизнь получаете взамен, – сказал Милославский. – И вы понимаете, что ваше положение на общественной лестнице тоже сильно изменится. Хотя бы потому, что вы жизненно необходимы мне. Мне не справиться одному. А я – один из столпов общества в Углегорске, надо мной всего один человек, если понятно объяснять.

– Что за секретный отдел архива личных дел на Ферме? – перевел я разговор на другое.

Этого вопроса он явно не ожидал, но не смутился, ответил:

– Это дела с совпадениями. «Двойники» мы их называем. У меня до вашего появления «двойника» не было. Поэтому мое дело лежало в открытом разделе. Теперь уже нет.

– Почему секретность?

– На всякий случай: черт его знает, кто и как решит такими знаниями распорядиться? Люди здесь нервные, еще до каких-нибудь жертвоприношений додумаются.

Предположим, все так и есть. Не то чтобы я ему до конца поверил – Милославский не тот человек, кому именно до конца верить хочется, – но вообще в логику всего происходившего его рассказ укладывается. И вот именно в то, что мы с ним из одного «слоя», я поверил. Просто потому, что он заваливал меня этими анкетами. А это значит, что он в них за что-то зацепился.

И про «жертвоприношения»… вообще-то без них уже не обошлось. И мне очень интересно узнать, с кем «двойниками» были сестры Скляр. Об этом я и спросил: терять все равно уже нечего.

– Серых, – коротко ответил Милославский. – Он ушел с Фермы как раз тогда, когда они провалились в Отстойник. У него уже была теория, а у нас еще нет. Он ушел и начал… гм… «эксперименты».

– В месте моего провала…

– Думаю, что это сделали именно они, не адаптанты, – кивнул Милославский. – Согласен с вами.

– И почему провалился я?

– Точно пока сказать не могу, но думаю, что «дыра» из вашего… то есть нашего слоя действительности уже существовала… вы же практически из дома провалились?

– Да.

– Когда-то там что-то случилось. Какое-то кровавое злодейство, если можно так выразиться. Не знаю когда, может, при государе Иване Васильевиче Грозном, а то и раньше. И из него получилось… ну как воронка, узкая и длинная, – он начал рисовать что-то карандашом на обороте моей анкеты, – вот такая, как вихрь, который метался между слоями действительности, пока не налетел на встречный вихрь, – он нарисовал вторую растянутую спираль, пересекающуюся с первой, – и они замкнулись. В этот смерч попали вы, сработали, вместе с темнотой и заглянувшей туда Тьмой, катализатором. Бац – и вы здесь.

– В стороне от места жертвоприношения, – усомнился я.

– Да, но аномалии магнитного поля ощущаются по довольно большому участку, абсолютной точности не требовалось. Я же сказал, что воронка. – Он несколько раз с усилием провел карандашом по расходящейся части нарисованного вихря. – Вот по всей этой зоне и возможен разброс.

– Стоп, – накрыл я ладонью схему. – А почему Серых не мог войти в этот тоннель? Убитая Скляр была его двойником.

– Думаю, что все не так просто. И я пока не знаю, что именно там непросто. Но жертва ему не помогла. Не доделали они что-то, не сумели. Они поехали домой, разочарованные, а в тоннель затащило вас, и он до сих пор с вами связан. Думаю, что смерть этой женщины его просто «заякорила», не дала угаснуть. И ей совсем не надо было быть чьим-нибудь двойником, тут мог быть кто угодно, уже живущий в Отстойнике. – Перехватив мой взгляд, он добавил: – Я понимаю, что это трагедия и это гнусность, но… в чем-то нам с вами повезло. Больше «заякоренных» тоннелей мы не знаем. И он вполне мог бы быть пригодным для кого угодно другого, а получилось, что для нас.