Шкатулка с драгоценностями - Анна Дэвис

Трубка выпала у него из руки.

— Ты… — Но больше у него ничего не вышло сказать.

— Ты никогда не мог найти нужных слов, правда? — Грейс повернулась и вышла из кабинета.

До нее донесся веселый смех машинисток. Грейс небрежно раздала им цветы, затем взяла свои вещи и вышла из здания.

На улице она не чувствовала себя так беззаботно. Большие двери очень уж безвозвратно захлопнулись за ней, и она оказалась на ослепительном утреннем свете, с пакетом в руке, выброшенная, никому не нужная. Что же теперь делать?

Можно, конечно, пойти домой. Но перспектива встретить сочувствие Нэнси сейчас ее не привлекала. И Нэнси в любом случае заботится о Крамере, хлопочет над ним, помогает ему вернуть человеческий облик. А мама… что ж, Грейс не чувствовала, что у нее хватит сил выдержать материнское разочарование и неодобрение, по крайней мере сегодня.

За неимением лучшего плана она решила внять собственному сердцу и направилась в «Лайонс Корнер Хаус» на Пиккадилли, чтобы поправить себе настроение мороженым, шариком ванильного и шариком лимонного на стеклянной тарелочке. Она ела крошечными порциями, как ребенок, который хочет заесть лекарство, и растягивала удовольствие. Затем она заказала чай и сидела с полной чашкой до тех пор, пока чай не остыл и не приобрел масляный серый блеск.

«Мы с Нэнси сидели здесь в ее двадцать четвертый день рождения, — думала она. — За этим столиком. Это было в тот день, когда я порвала с Джорджем».

Это воспоминание не расстроило её. Из-за чего расстраиваться? Это всего лишь столик в кафе. Они с Нэнси тогда славно провели время, если бы не невидимая стена между ними. Нет, просто это наводило ее на мысль о том, как мы возвращаемся в свое прошлое. Вот она опять за этим столиком и снова пытается решить, как подвести черту под недавними событиями и двигаться дальше. Тогда она порвала с Джорджем, но осталась дома, со своей семьей, решив, что они должны быть на первом месте, и всегда будут на первом месте. Сейчас она задумалась: не будет ли лучше для всех, если она поступит противоположным образом, то есть уедет куда-нибудь далеко и начнет жить заново?

Борясь с искушением заказать еще одну порцию чая, Грейс поняла, что не сможет посмотреть в глаза официантке. Она знала, что на нее будут смотреть с раздражением, как официанты всегда смотрят на тех, кто заказывает мало, а сидит слишком долго. Она попросила счет. Но, ища в кошельке мелочь, чтобы дать на чай официантке (она решила дать щедрые чаевые, вероятно, для того, чтобы доказать, что не из тех, кто «слишком засиживается»), Грейс кое-что вспомнила. Ей есть куда сегодня пойти!

Это было одно из больших, белых, чистых зданий в георгианском стиле на нарядной площади недалеко от Музея Виктории и Альберта. Грейс всегда считала Южный Кенсингтон ярким, солнечным, цветущим районом. Хэмпстед, с другой стороны, был крутым, мшистым и зеленым районом Лондона, местом для глубоких меланхолических раздумий.

В детстве Грейс много раз бывала в доме Гамильтонов-Шапкоттов, но никогда не была там взрослой. Родители Шеридана давно умерли, и его стараниями дом приобрел ярко выраженный египетский стиль. Воротные столбы венчали черные с позолотой сфинксы с томными, чувственными глазами. Медная дверная ручка имела форму головы шакала. И даже номер его дома, 8, напоминал свернувшуюся змею с хвостом и ртом, очевидно пытающуюся пожрать самое себя.

Коренастый человек в ливрее швейцара открыл ей дверь, взял у нее пакет и проводил по коридору, стены которого были украшены позолоченными иероглифами (похожими на те, что на визитной карточке Шеридана), в комнату, напоминающую скорее зал музея, чем гостиную. В стеклянной горке помещались старинная керамика с отбитыми краями, зловещего вида кинжалы — драгоценности настолько дорогие, что трудно было поверить в их реальность. Стены были заставлены книгами, на них висели свитки и гобелены, роспись на потолке изображала пирамиды.

— Мистер Гамильтон-Шапкотт сейчас к вам выйдет. — Дворецкий жестом пригласил Грейс сесть в один из красных шезлонгов. — Располагайтесь, пожалуйста. Не желаете ли чаю с бисквитами?

— Ггейс, догогая! — Шеридан выступал в белой хлопчатобумажной рубашке волнистого романтичного кроя и серых фланелевых штанах. Без обычного макияжа он имел забавно-невзрачный вид. — Я так гад, что ты пгишла! — Он посторонился, чтобы дать пройти дворецкому. — И пгизнаться, немного удивлен. Я думал, ты совсем забыла о нашем уговоге.

— Ничего не забыла. Боже мой, как изменилась эта комната! Я, кажется, припоминаю отделку бисером и полотна великих английских мастеров. Гейнсборо и прочих.

— Вегно. И все такое. — Он сделал большие глаза, скинул тапочки и плюхнулся в один из шезлонгов.

Она села в другой, сняв туфли и поставив их на коврик перед собой.

— Я подумал, что если полностью пгеобгажу дом, он станет полностью моим и пегестанет быть домом отца.

— И тебе это удалось.

Он помотал головой.

— Может быть, он больше не в его стиле, но это больше его дом, чем когда-либо. Он пгисутствует за всеми этими золочеными госписями и пгоизведениями искусства, кгитикуя мою глупость и стгасть к мишуге. У меня внизу стоит большой египетский сагкофаг, я его тебе потом покажу. Иногда мне снится, что отец выскакивает из него, весь пегепеленутый, как мумия.

Грейс невольно рассмеялась.

— Еще одна пгоблема — Сесиль. — Он откинулся на спину и глядел в потолок, скрестив руки за головой. — Ты когда-нибудь встгечалась с моей женой Сесиль? Бывшей женой, я бы сказал. Мне ужасно хотелось пгоизвести на нее впечатление. Все, что здесь сделал, я сделал для нее. Но она ушла, и все кажется бессмысленным.

— Мне очень жаль.

— Не надо. Это моя собственная глупая ошибка. Дворецкий принес поднос с чаем и бисквитами.

— Дженкинс, вы великолепны. Поухаживайте за дамой, хогошо? Славный малый.

Молчаливый Дженкинс в белых перчатках налил чай, кивнул и удалился.

— Как ты, Ггейс? Ты сегодня выглядишь немного гасстгоенной. Встгетила на вечегинке слишком много стагых дгузей? У Дженкинса есть чудесное сгедство, если тебя это интегесует. По-видимому, он пегенял его от своей матушки.

— Нет, спасибо. Сейчас все пройдет.

Шеридан недоверчиво поднял брови.

— Послушай, если ты действительно хочешь знать. Я оказалась в неприятном положении из-за мужчины… вернее, из-за двоих мужчин.

— Но ведь ты была занята!

— Более того, я только что лишилась работы. Я нехорошо себя повела. Сейчас я об этом жалею, но, честно говоря, мне хотелось бы ненадолго уйти из дома. Мамино неодобрение и Нэнси… Сейчас это было бы слишком.