Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

За тяжелым нравом и презрительными манерами Карл Маркс скрывал удивительную глубину чувств к своим близким, в том числе — к своему другу. Его враги могли этого и не видеть. Многие современники утверждали, что в Марксе было больше ненависти, чем любви. Однако, глядя на его жизненный путь, становится ясно, что в нем жили оба эти чувства в равной степени. Невозможно представить, что увиденное в Англии не повлияло бы на Маркса. Он вернулся в Бельгию другим человеком. Слова, которые он так хорошо знал из книг, обрели плоть и кровь, теперь это были слова живых людей, чьи лица он видел воочию. Еще один важный результат этой поездки — окрепшая дружба с Энгельсом. За год до этого они провели вместе 10 дней в Париже — но с тех пор общались только письмами либо встречались в больших компаниях. Путешествуя по Англии, они обнаружили, что их связывает не только общая идея, но и простая личная симпатия. Большинство из тех, с кем работал и общался Маркс, были старше его. За исключением Гервега и Бакунина, он всегда был окружен мужчинами другого поколения. Но с Энгельсом они говорили на одном языке, их истории были похожи, у них были сходные, хотя и не идентичные взгляды и жизненный опыт. В интеллектуальном смысле они были прекрасным тандемом, остроумным, наделенным даром предвидения, творческим (а еще — снобистским, сварливым, нетерпимым и склонным к конспирологии). Как друзья — они были сквернословы, веселые похабники, подростки в душе. Они любили курить (Энгельс — трубку, Маркс — сигары), выпивать до рассвета (Энгельс — хорошее вино и эль, Маркс — все что угодно), сплетничать (в основном о сексуальных склонностях своих знакомых) и хохотать до упаду (в основном издеваясь над своими противниками — и в случае Маркса — до слез, градом льющихся от хохота). Лучшими друзьями они возвращались в Брюссель, полные сил и новой энергии. Маркс ощущал в себе какую-то свирепую ясность, сродни откровению. Энгельс вез нечто более «земное»: свою жену, Мэри Бернс.

10. Брюссель, 1846

Для жизни нужны прежде всего пища и питье, жилище, одежда и еще кое-что. Итак, первый исторический акт, это — производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни.

Женни вернулась в Брюссель, как она называла это — «в нашу колонию нищих», в конце сентября, как раз к родам. Отъезд из Трира она оттягивала до последней минуты, потому что не хотела расставаться со своей матерью. Эдгар наконец-то уехал в Брюссель, где планировал пожить несколько месяцев перед тем, как отправиться в Соединенные Штаты, чтобы попробовать свои силы в бизнесе. Каролина фон Вестфален оставалась в полном одиночестве {2}. Женни видела, как эта женщина, всегда общительная, любившая быть на виду, выходить в свет, все глубже уходит в себя и свои воспоминания. Богатство ее давно истаяло, она редко выходила в свет. Без денег, без влиятельного мужа Каролина ушла в тень того сияющего мира, который когда-то принимал ее с распростертыми объятиями. Она была 60-летней вдовой, одинокой и отверженной, как и многие другие.

Женни очень любила мать и, возможно, боялась, что обидит ее своим отъездом из Трира. Она пишет Карлу сердитое письмо о положении женщин в обществе, защищает их от мужчин и даже от той идеологии, которую сама исповедует вместе со своим мужем. В кругу Женни права обсуждаются бесконечно — но это всегда права мужчин. Равные права для женщин, которые защищали романтики, по-видимому, станут борьбой завтрашнего дня. В своем обвинительном заключении Женни вспоминает также и о своем разочаровании по поводу изгнания из Франции и о том, что их положение в Брюсселе ненадежно. Находясь на родине, Женни защищает и ее — хотя они с Карлом вместе всегда только осуждали Германию.

«Что касается меня, то мне очень хорошо в маленькой Германии! Не правда ли, чтобы сказать это вам, архинемцеедам, нужно иметь много смелости… Живется здесь, в этой грешной земле, совсем не плохо. Во всяком случае, я теперь познакомилась с мелкими и мелочными отношениями и в прекрасной Франции, и в Бельгии. Пусть здесь люди мелки, ничтожно мелки, вся их жизнь как бы в миниатюре, но там герои тоже не гиганты, и жизнь отдельной личности не сулит ничего грандиозного. У мужчин, может быть, дела обстоят иначе, а для женщины, призванной растить детей, шить, стряпать, штопать, для нее и жалкая Германия хороша» {3} [30].

Не было никаких сомнений, что Женни вернется в Брюссель, однако она действительно верила, что именно в Германии могла бы полноценно реализовать себя как женщина, мать и жена. Напротив, когда годы спустя у Маркса появилась возможность вернуться в Берлин, Женни была категорически против даже самой идеи. В любом случае, ее письма отражают разочарование, которое она испытывала, будучи вынужденной выбирать между долгом дочери и обязанностью жены. Однако обстоятельства пресекли любые споры по этому поводу. Когда она писала Карлу в августе, она была на восьмом месяце беременности. Если она хотела родить ребенка в Брюсселе, ей следовало немедленно уезжать из Трира. Друзья Карла предложили ей сопровождать ее в этой поездке, передавая, словно драгоценный груз, от эскорта к эскорту во время пересадок на железной дороге и остановок в гостиницах на пути через леса и поля Западной Пруссии. Ее главной задачей, по ее собственным словам, было «останавливаться по возможности чаще, потому что поспешность могла бы иметь самые неприятные последствия». Она попросила Карла встретить ее, Ленхен и Женнихен примерно через 50 миль после пересечения границы Бельгии, в Льеже, и проводить их в Брюссель {4}. Путешественницы добрались до дома на рю де Альянс за две недели до того, как 26 сентября Женни Маркс родила вторую дочь. Девочку назвали Лаурой, в честь сестры Женни, умершей в младенчестве {5}.

Перед самыми родами Женни сильно переживала, как бы волнения не отразились на работе Карла. Она писала: «Лишь бы только большая катастрофа не разразилась в то самое время, когда ты заканчиваешь свою книгу, опубликования которой я так жду». Они договорились, что Женни будет рожать на верхнем этаже, а со временем дети перейдут вниз, на первый, таким образом, Карл мог спокойно работать, занимая кабинет на втором этаже, который она в шутку называла их огромным, но неотапливаемым салоном {6}. Существовало несколько причин, по которым Женни хотела поскорее увидеть книгу (между собой они называл ее просто «Политэкономия») напечатанной — помимо давно расточаемых авансом похвал, она должна была помочь мужу Женни обострить политическую дискуссию и тем самым ускорить политические реформы. Но самым, пожалуй, насущным поводом желать выхода этой книги было финансовое положение семьи: у них с Карлом не было иного источника доходов, и хотя их друзья были щедры до сих пор, семейная пара не могла (или не хотела) рассчитывать только на их доброту.